– И всё-таки не понимаю, зачем ты скормил столько крови костру, – помотал головой Чонгар. – Ты ослаб, и наши пленники наверняка почуют это.
Говорили они на языке Подзмейного воеводства, чтобы девка не смогла понять. Впрочем, Маржане и так было не до того – того и гляди спрячется куда-нибудь, испуганная и уставшая. Но в их деле бдительность никогда не мешала.
– Нас двое против девчонки, – пожал плечами Баат. – К тому же она так запугана, что не может ровно стоять на ногах, если ты не заметил.
– Она волколак, – отрезал Чонгар. – Без шкуры, но оттого и злее. Не забывай.
– О, я мало что забываю, – усмехнулся лис. – Не учи охотника ловить добычу.
Баат прищурился, засмеялся и как бы нехотя бросил в языки пламени остатки репы. Костёр зашипел, принимая пищу. Дождь потихоньку ослабевал. Маржана чихнула. Лис добродушно пожелал ей здоровья. Иногда эта его маска так раздражала Чонгара, что хотелось наброситься и разодрать Баату лицо, лишь бы избавиться от неё, воняющей и мерзкой.
Но вмешиваться в судьбу лиса он не имел права. Поэтому предпочитал не обращать внимания и не внюхиваться. Если совсем честно, то все витязи пахли мерзко: кровью, сталью, навозом, гнилью, страхом, местью. Эта вонь не смывалась в бане. Порой Чонгар слышал её даже от девушек, живших в тереме князя. Она пробиралась сквозь травяные мази и скользила в воздухе, давая понять: тут нечисто.
– Эй, – Маржана тряхнула мокрой головой, – можно сесть поближе?
Чонгар взглянул на девку: промокшие волосы, рубаха. Да и в башмаках наверняка хлюпало. Пришлось подвинуться. Молодицы, конечно, крепкие обычно, но тут кто знает – посидит в сырости и сдастся на милость огневихи, не успев появиться перед князем.
Чонгар утешал себя, что подарит Кажимеру полтора волчонка – целую девку и искалеченного Томаша, и тогда на совести станет чуть чище. В конце концов, он не лучше и не хуже других. Ради этого можно потерпеть запах страха. Чонгар улавливал и его, и мелкую дрожь, и даже небольшую злобу, что грызла Маржану. Видимо, зверь хотел одновременно и вырваться наружу, и затаиться подальше от охотников.
– На тебе порча, – тихо произнесла Маржана.
– Что? – Чонгар повернулся к ней. – Ты чего несёшь, девка? Ошалела?!
– От тебя веет чужими чарами, – более уверенно продолжила волколачка. – Они злые, тёмные и сильные. Я не знаю, что это, но оно как волк.
– Ну ты даёшь, – хохотнул он. – Порча! Чары! Лучше подумай о том, как предстанешь перед великим князем послезавтра.
Надо ж было придумать такое! Знала ведь, что всякая ворожба отчасти держалась ещё и на вере – вот и решила её пошатнуть хоть немного. Но не на того напала – Чонгар твёрдо стоял на ногах и умел призвать силу в кулак, когда требовалось. Да и волчонка они с Баатом поймали – какая уж тут порча? Одна сплошная удача!
Чонгар со злорадством представил, как бросит отрубленную руку в воду и как обрадуются русалки, отведав оборотничьей крови. Томаш, если не умрёт от какой-нибудь заразы, сразу отправится к братцу вместе с Маржаной. А Баат… Ну, тут как получится.
Чонгару не хотелось поднимать меч на собрата, но что поделать – эта нечеловеческая жажда мести сгрызёт его рано или поздно, если он не утолит её.
Маржана отвернулась и вроде как задремала. Серое утро потихоньку сменялось днём. Чонгар тоже зевнул, но проклятый ливень не позволял сомкнуть глаз, да и, скорее всего, ему тоже придётся кормить кровью пламя. Баат-то остался совсем без сил, а мёрзнуть на сырой земле совсем нехорошо.
– Сходил бы ты к Славене, как приедем, – лис взял в руку высохшую ветку и переломил её пополам. – Всё равно неспокойно спишь.
– Схожу, – не стал спорить Чонгар. – Опять подсунет какую-то горькую, вязкую гадость и накажет пить перед сном.
Он криво усмехнулся. Пусть Баат думает, что они на одной стороне. Самое противное – наверняка ведь предположит, что у него отбирают добычу ради наживы. Если бы всё было так просто! Эти шкурки – или чем там собирался наградить Кажимер? – Чонгар мог бы бросить Баату в лицо. Да и не получит он их.
«Будь на твоём месте кто похитрее, ты бы смог привезти княжича с отрубленной рукой и сказать, что нашёл его уже таким», – проснулся злой шепоток внутри.
Чонгар нащупал рукоять меча и сжал её, напоминая себе, что он воин, а не паршивый головорез. Пусть не витязь в полной мере, но и не разбойник с большака и не поганый купец, что готов отравить любого ради ценной шкурки или каменьев.
Баат повалился на один бок и заснул. Маржана сопела рядом. Томаш так и не приходил в себя, к его же счастью. Чонгар же сторожил костёр и боролся с собственными мыслями, молясь Перуну. Если тот услышит – отгонит грозовую тучу подальше и не станет загораживать Хорсу путь.
Никто не мог сказать, кто посеял смуту. Кажется, всё началось с ужасного самоуправства и украденной печати, что лежала в спальне великого князя. Дальше – больше: недобрые слова, жестокие приказы, много железа… Оно и неудивительно. Если подвести к краю, а затем зажечь внутри кострище – станет плохо всем.
Это было очень вовремя, если учесть, что он и так собирался убить этого беспечного глупца, что носился со своим братцем по всему Звенецу, как мать – с родным дитём. И с виду – статный витязь, тьфу!
Как же всё-таки повезло! Он пришёл в столицу за Чонгаром и собирался его убить – а потом понял, что можно сделать хуже. Так, чтобы витязь мучился и проклинал самого себя. Отобрать у него самое ценное. Жаль, не сразу дошло, что это Агнеш.
Не полюбовница, не банная девка, не друзья, а младший брат. На него-то он и нацелился и затаился, ожидая подходящего случая. Тут их и застала смута.
Они отправились на окраину воеводства, туда, где не было мерзкой и вездесущей Славены. Княжеская ведунья попортила ему немало крови, пытаясь воззвать к совести. Последней каплей стало её «заклинаю чурами». Он не смог не вспыхнуть.
– Чуры, говоришь?! У меня нет чуров, потому что их всех забрали на дно! А знаешь ли ты, почему их забрали?!
Видят боги, если бы Славена не отступилась, он бы убил её и сбежал. Хорошо, что не потребовалось.
На краю воеводства смешались все – кони, витязи, знахарки, ведуньи. Одни лишь волхвы сидели в своём капище и молились, боясь высовываться наружу. В этой мешанине легко подставить друга под стрелу. И не только его.
Среди разрухи и криков он поймал сотника за руку и шепнул несколько слов:
– Срочный приказ великого князя…
Сотник кивнул. У него не было времени проверять каждый приказ – приходилось со всем соглашаться, лишь бы свои же не прозвали смутьянином. Да и откуда ему знать, что на уме у Кажимера и его воевод? Подумаешь – перестроить пару рядов. Это несложно.
Чтобы всё прошло как надо, он принёс в жертву богам обед и ужин. Часть вылил на землю, часть – в костёр. Ему важно было насытить всех, от Перуна до Лунносерпой.
Боги приняли его жертву и вняли молитвам.
XIII. Недобрый сказ
и покрыл огонь небеса, моря,
и пришёл на земли крылатый змей.
«мне не жаль», – себе же он повторял,
сея мрак кровавый, золу и Смерть.
Голова трещала так, что хотелось умереть. Телега раздражала скрипом. Маржана вытерла со лба выступивший пот и поднялась. Чонгар следил за лошадьми – те бежали резво. И не скажешь, что вязли в грязи и воде лучину назад, топтались в месиве, с трудом проползая по большаку. А потом терпение у витязя лопнуло. Чонгар со злостью остановил телегу, подскочил к коням и принялся заговаривать копыта, вкладывая немало сил. И оно того стоило.
Баат хотел было вмешаться, помочь. Видел же, что его собрату ворожба давалась с трудом: то стелилась и накладывалась мягко, то ускользала, уходя в землю, то вынуждала путаться в заговоре. Да только Чонгар не сдавался – злобно взглянул на Баата, процедил, что справится сам, и продолжил усердно выплетать заговоры.
В конце концов, у него получилось: вскоре кони понесли телегу так, будто проспали несколько ночей и теперь рвались вперёд. А рыжебородый провалился в беспокойный сон. Он вертелся, кусал губу и пытался кого-то поймать. Уж не охоту ли на тура[31] увидел?
Маржана нахмурилась. Тревога вилась над ними и нападала на каждого, свивая гнёздышко под рёбрами. Чонгар тоже выглядел до смерти уставшим, а чернота вокруг него лишь сгустилась. Баат – бледный и в поту – чувствовал себя не лучше, как будто и впрямь бросил все силы на поимку неведомого зверя во сне. Да и её саму трясло. Один Томаш по-прежнему оставался в покое. Опять напоили травами. Аж завидно.
– Может, ты всё же позволишь мне расплести эти чары? – Маржана сказала это скорее из раздражения, с надеждой, что Чонгар сорвётся и они накричат друг на друга, выплеснув кусочки гнева.
– Отстань, – он фыркнул. – Нету на мне ничего.
Ага, как же. Чернота взвилась и словно захихикала. Маржана отвернулась, сжав руки. Пусть мучается и помирает, ей-то что? Прав был, когда сказал, что лучше бы думала про Звенец и великого князя.
Витязи покажут её Кажимеру, а дальше-то что? Пир? Или бросят в сырую темницу гнить за то, что осмелилась служить Велесу так, как это делали князья Добролесские? Вот сиди и думай.
– Ну хватит! – Чонгар потянул за поводья, вынудив лошадей остановиться, а затем подхлестнул, чтобы свернули с большака в перелесок.
Маржана замерла в страхе. От витязя повеяло такой злобой, что её пробрало до самых косточек. Томаш дёрнулся. Баат не пошевелился.
Чонгар остановил лошадей, спрыгнул на землю и потянулся к Томашу. Маржана так и не поняла, что он собирался сделать – рыжебородый проснулся и вопросительно взглянул на Чонгара.
– Ты должен это знать, – витязь выдохнул. – Я поклялся убить Томаша, но вынужден лишь отрезать ему руку.