– Я уезжаю завтра утром, хотел провести еще один вечер с вами. Ты никак не могла отказать начальнице?
– Это вряд ли получится: меня хочет видеть умирающий пациент.
Проголодавшись, я мигом проглотила испеченный Этьеном куриный пирог.
– А почему ты никогда не говорил, что умеешь печь такие вкусные пироги?
– Хвалить следует твою маму, это ее рецепт.
– А у тебя вышло еще вкуснее!
Скорый отъезд Этьена добавил еще один слой к беспорядочной груде моих переживаний. Я огляделась. Этаж, который я так заботливо обустроила, чтобы здесь кто-то жил, скоро опустеет снова на неопределенное время. Я сказала, обращаясь к ребятам:
– Вам не кажется странным, что тетя всю жизнь заполняла и распределяла чужие бумаги, а ее собственное завещание мы до сих пор не нашли? Это ведь невозможно.
Шарль почесал бороду и сказал:
– Да уж, странновато.
Я была занята своими мыслями, когда Этьен, меняя тему, решил спросить о вылазке в Дэмон.
– Я прямо поражаюсь, как это ты так легко взяла и поехала. Это же вроде совсем на тебя непохоже, а?
– Непохоже, ты прав. Не знаю, что и сказать, сама удивляюсь…
– Тебе долго пришлось искать Лорана?
– Когда ты подсказал, где искать, – уже нет.
Шарль с Этьеном смотрели на меня, ожидая, что я скажу что-то еще. Я встала, чтобы отнести свою тарелку в раковину.
– Мне пора. Меня ждет Смарт.
Этьен еще сидел за столом. Пользуясь этим, я подошла к нему сзади и обняла. Он тут же начал ругаться, потому что, как обычно, я сжала его слишком крепко. Шарль бросил мне ключи от машины. Я не любила водить его мастодонта, но уже привыкла.
– Хорошо тебе завтра добраться. Поцелуй за меня мальчишку, ладно? И не забывай там присматривать за моим маяком!
– А то что?
Я думала, на мою шутливую строгость он тоже отшутится, но он и правда выглядел немного задетым. Шарль попытался разрядить обстановку:
– А ты что, не видел Фабьену в гневе? Сущий зверь!
Я широко улыбнулась и помахала ребятам на прощание. На часах было 20:07. День выдался долгим и полным эмоций. Я бы много сейчас дала за возможность подняться к себе и просто упасть на кровать. Но что-то подсказывало мне, что на этот раз Смарт вызывает меня совсем не затем, чтобы спросить, как поживает черт.
Кларк Смит, он же Смарт
Когда мне сказали, что мой рак неизлечим, я вернулся домой, посмотрел в зеркало и сказал: «Ну что ж, паршивый ты пес, видать, суждено тебе помереть в одиночестве».
С такими, как я, по-другому и не бывает. Если ты всю жизнь ни на кого не оглядывался, плевал на приличия, упорно отстаивал свои ценности и всегда делал только то, что хотел, – не надо ждать, что в час агонии к твоей постели сбежится толпа народу. Я много кого люблю – но не уверен, что это взаимно. Да хоть бы и любили, все равно, я человек закрытый, а смерть – дело сугубо личное.
Когда директор с Фабьеной явились поутру ко мне знакомиться, я уже напрягся. Мало того, Лия вылупилась на меня, точно я восьмое чудо света, и вот это было для меня мучением. Не выношу, когда меня превозносят за то, что я делаю. Я же не жизни спасал, а всего лишь снимал фильмы. И если ты просто пришла на меня поглазеть – то иди лучше мимо, дай спокойно подохнуть.
Когда я послал их к черту, а Фабьена вдруг ответила, что знает, где он живет, и передаст привет, то я чуть себя не ущипнул. Наконец-то нормальный человек, который не боится сказать мне слово в ответ и не взирает на меня с жалостью! Я ликовал.
Хотя мы болтали, казалось бы, ни о чем, я сразу ощутил с Фабьеной какую-то связь. Между нами возникло особое, глубокое понимание. Ради нее мне даже захотелось уподобиться персонажам из дешевых сентиментальных лент, которые я, к счастью, никогда не снимал, – поделиться со смертного одра нажитой мудростью. Самое главное, сказал бы я, это наплевать на то, кто что о тебе думает. Быть свободной. Свободной безоговорочно. Жить и делать что хочешь, не дожидаясь чужого разрешения. Не прятаться и быть собой, даже если кому-то это не нравится. И еще, что кругом всегда будет полным-полно недоброжелателей и завистников. На них тоже тратить силы не нужно.
Я сказал бы, что люди вокруг всегда будут сбиваться в стаи, но не принадлежать ни к одной из них – это достоинство, а не недостаток. Что старая поговорка «Не в деньгах счастье» верна лишь отчасти. Есть вещи, которые за деньги не купишь, – и все же с ними лучше, чем без них. А еще – что надо держаться подальше от двуличных типов.
Кстати, как-то вечером пришла Лия и, явно гордясь собой, сообщила, что Фабьена – аутистка. На вопрос, а зачем мне, собственно, это знать, она ответила, что просто хотела предупредить на случай, если Фабьена вдруг выкинет при мне что-нибудь этакое. Я чуть не подавился от смеха при виде ее лица, когда я сказал ей, что вообще-то и сам аутист. Ни одна актриса не сумела бы воспроизвести эту мину глубочайшего изумления. Меня теперь нелегко развеселить, но от того, как она принялась извиняться, пообещала выполнить мою просьбу и сохранить это в секрете – до сих пор смех разбирает. Я редко вру, но тут уж дал себе волю. Не того она выбрала себе в сообщники. Может, я и паршивый пес, но не предатель. А к предателям у меня уважения нет.
Вот так думал я наставлять Фабьену, пока не сообразил, что у нее, пожалуй, и своя голова на плечах и все, что я хочу ей сказать, она и так уже знает. Кроме разве что одного. Самого главного.
Я хочу сыграть
По пути в комнату номер десять я забежала в студию. Там я взяла большой холст и несколько кистей, сложила в мешок баночки с краской. Едва я завернула за угол коридора «Ласточек», как навстречу мне, раскинув свои длинные руки, вышел Николя.
– Фабьена… Извини нас, нехорошо дергать тебя в такое время, но я уж не знал, как мне быть: он очень хочет тебя видеть, правда, сам не знает зачем.
Я переступила порог – и тут же мне в лоб прилетел журнал, так быстро, что я не успела увернуться и выронила все, что несла. Николя кинулся подбирать мои вещи, сбивчиво извиняясь. У меня вырвался тяжелый вздох.
Смарт лежал, закрыв лицо руками. Я подняла с пола злополучный журнал. Это был все тот же номер, с которым Смарт не расставался все эти недели. Как только я взяла его в руки, он раскрылся на центральном развороте, куда была вклеена фотография группы людей.
Я не торопясь рассмотрела каждого из них. Знаком подозвала Николя и показала ему. По его лицу было видно, как сжалось у него сердце за друга. Я взялась за кресло-качалку и придвинула его как можно ближе к кровати. Я не знала, как именно мне поступить, но понимала, что что-то сделать надо.
– Мне все это время было любопытно, что же такого особенного в этом журнале, что ты не выпускаешь его из рук. Теперь вижу. Хорошая у тебя семья…
Смарт отнял руки от лица.
– Это не семья, хотя можно и так сказать. Это люди, с которыми я снимал свой последний фильм. Я не смог бы, понимаешь? Не смог бы!
На последних словах он почти перешел на крик, но дыхания не хватило и голос его сорвался, задрожав.
– Чего не смог бы? – мягко спросила я.
Он смотрел на меня. Мне очень хотелось спрятать глаза – но я держалась. Момент был слишком ответственный.
– Видеть жалость в их глазах.
Я понимала, о чем он говорит. Начала торопливо раздумывать над ответом – встала, подошла к окну. Совершенно нормально испытывать скорбь, глядя на умирающего. Смарт видел в этом жалость, но не мне было сейчас его переубеждать. А выход был очень прост, хотя до сих пор никто, кажется, не смог до него догадаться.
– Ну, а сам-то ты – чего бы хотел?
Смарт медленно откинулся на подушку и уставился в потолок. Сделал глубокий вдох, за которым сразу последовал продолжительный приступ кашля.
– Сыграть.
Я взглянула на Николя. Мы оба поняли, о какой игре речь.
– Я тогда свяжусь со всеми.
Услышав, как его друг произнес эти слова, Смарт улыбнулся. И попросил нас на сегодня его оставить.
То, что гложет изнутри
Я долго ломала голову над одной из декораций и, отчаявшись найти решение, пошла к своему соседу Фернану и спросила, есть ли способ быстро и дешево смастерить небольшой камин.
– А что, Шарль разве не умеет?
– Он на стройке, не может помочь…
Пораженный таким совпадением, он показал мне свежую покупку: небольшой электрический камин.
– Гляди, как дурят людей – не греет даже!
Я присела и понажимала разные кнопки. Тут же стали разгораться и затухать языки пламени. Громкость треска и мощность обогрева тоже настраивались. Я стала в общих чертах объяснять Фернану работу аппарата, но он уже не хотел слушать.
– Вот холодильник – это я понимаю, воткнул в розетку и пользуйся. А когда куча кнопок и непонятно, куда тыкать, да еще инструкция на тысячу листов – это не по мне. Но ты молодец, ужасно интересно показываешь!
Я рассмеялась. Он поставил камин назад в коробку и погрузил ее в кузов моей машины. Я поблагодарила его, сказав, что скоро верну, а до тех пор он кое-кого осчастливит.
Он пожал мне руку.
– Дому «Птицы» очень с тобой повезло.
– Ваши слова подействовали лучше камина, Фернан, – ответила я. – Они согрели мне душу!
Моя новая коллега, Каролин, напоминала Ван Гога, потому что точно так же повсюду ходила за мной хвостиком, ловя каждое мое движение. Вот только наставница в тот день из меня была довольно неважная.
Впервые я так волновалась перед мероприятием. Последним до этого мы исполняли желание пациента, который захотел перед смертью побыть на берегу, чтобы в последний раз взглянуть на реку. Это была щемящая сцена, в особенности потому, что прогулку он пожелал совершить во время заката. Солнце в тот вечер оказалось стеснительным и, уходя с небосклона, скрылось за густой вереницей серых облаков. Но Жака это ничуть не огорчило. Он сказал, что вполне понимает солнце: кому охота, чтобы за ним подглядывали, когда он ложится спать. Угодить ему было просто, нам не пришлось ничего особенного устраивать, только проследить, чтобы все прошло без помех.