— Нет, не пойду... Отца не кину, веры не сменю... Грех!..
— Грех! Вера? Ха!.. И никакой тута смены нет! Ихний Бог, что и наш. На небесах сидит, правду любит... Ни бурханов у них, ни идолов. Только одно обличье Будды. Так они Бога своего зовут... Какая же измена веры?.. Бог у всех один... А зато не подвластной девчонкой проживёшь, а сама приказывать людям станешь... Едем, слышь!
— Нет... Может, ты и прав... Да я не могу... Вон, второю женою быть зовёшь, а тамо и ещё наберёшь... Куды я тогда, как постарею?.. Знаю обычаи ихние... Пока жёнка молода, потоль и в ласке... Нет... Не хочу!
— Ишь, какая умная. А не слыхала, што у нас тута хрещеные по много баб держут?.. И дома, и на стороне... И девки наши, не то бабы, тоже двоих-троих мужей знают, да не явно, а потайно, крадучись... Так лучше ж прямо, а?..
Не отвечает девушка, только крупные слёзы градом падают из глаз, окружённых тёмными кольцами.
— Да што с тобою?.. Али и впрямь больна была без меня... скажи...
— Была... и теперь недужится... — торопливо отозвалась девушка. — Я... слышь... — совсем тихо заговорила она, покраснев до корней волос, — я... тута порошки твои пила, што ты давал про всяк случай... помнишь? Недели нет, как приймала... Ещё не в себе после них. Много крови ушло.
— Во-от што!.. Ну, так я и тревожить тебя не стану! — протяжно отозвался Задор. — Ишь, какое дело!.. Неуж князенька так сумел?.. Чудно! Меня, чу, не было... А может, и ты по-будански жить тута стала без меня? — не то шутливо, не то с угрозой вырвалось у Задора.
Задрожала, помертвела девушка так, что стало жалко её и загрубелому батраку.
— Ну, ну! Не трепыхайся, кралечка моя! Шутки шучу я... А, слышь, порошечки-то каковы! Как рукой сняло... хворь-то твою, которая девкам словно бы и не подобает. Ха-ха-ха!.. Ничего! Один Бог без греха... Я сам в грехах по уши завяз и вылазить не сбираюсь! Што уж мне тебя судить?.. Ну, прости, Христа ра... Не! По-новому сказать надо. Ом-мани пад-ме хум!.. Так буданцы сказывают свою мольбу... Спи, отдыхай... Я ужо приласкаю тебя, как совсем оздоровеешь... Тогда сызнова и потолкуем, хочешь ли в степь со мною?.. Али будешь тут сидеть, ждать... у моря погоды!.. Прости!..
Ушёл Задор. Агаша сошла с постели, кинулась перед иконами на колени и до утра молилась о далёком друге, просила Бога, скорее бы освободил он из неволи раба своего, Феодора...
ГЛАВА IVПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА
Прошло ещё два года.
Много событий, крупных и мелких, пронеслось за этот срок и в Сибири, и на Руси.
Убитый, подавленный неудачей, вернулся Бухгольц, прожил до зимы в Тобольске, бродил повсюду, словно ещё надеясь, ожидая чего-то, пока не вернулся из морского похода Пётр и не вызвал к себе, в Петербург, неудачника.
Всё по чистой правде рассказал он царю, не скрыл, что считает одного Гагарина виновником такой ужасной неудачи, но не имеет тому прямых доказательств в руках. Разве может указать, что ещё при нём губернатор Сибири стал продолжать дело, начатое подполковником, только немного иначе. Послал раньше послов и к каменным казакам, и к калмыцким тайшам, заверяя их в дружбе, объясняя случай с Бухгольцем каким-то недоразумением... В то же время от себя послал с людьми подполковника Ступина, который настроил ряд маленьких острогов, подобрался к тому же Ямыш-озеру и двинулся к Зайсану, откуда прямой путь за золотом.
Слушает, соображает Пётр, сопоставляет доклады Бухгольца с доносами Нестерова, который прямо передаёт слухи, будто от Гагарина пошли злые внушения, поднявшие кочевников против подполковника с его отрядом...
Совсем иное доложил Долгорукий, посланный царём на ревизию Сибири. По его словам, на местах там всё идёт хорошо. Гагарина любят, боятся, а новый губернатор старается укреплять власть царя в полудиком краю, изыскивает средства пополнить казну без особого обременения обывателей, именно так, как любит это Пётр. И если нашёл там ревизор некоторые непорядки и злоупотребления, то они исходят не от Гагарина, напротив, тот борется с ними с первых дней приезда своего в Тобольск.
— А полк лишний драгунский, в тысячу человек почти, зачем завёл князь?.. С кем воевать собирается? — вдруг задал вопрос царь.
— И ничего не завёл лишнего! — быстро отвечает Долгорукий, у которого на всякий спрос своё слово заранее приготовлено, по общему совету с Гагариным. — Просто гарнизон тобольский был, почитай целиком взят Бухгольцем в поход. А тут непокойно стало кругом. Надо было людей верстать, для городской обороны и для рассылок. А когда в скорости и те люди вернулись, которые шли с Бухгольцем на два, на три года, оказалось, что много их стало с прежними... Помаленьку князь распускает лишних.
— А зачем ссорит князь Журухту с Хаип-ханом? К войне обоих подбивает, когда раней мирить их пытался да в согласие приводить... Не знаешь ли?
— И то слышал! — живо подхватил князь, язык которому густо позолотил Гагарин. — Как вышла беда с Бухгольцем, и стал думать губернатор, што лучше этим двоим между собою резаться, чем в дружбе жить, крепнуть силами да на нас, на русских, зубы оскаливать, ножи точить... Пусть двое дерутся, а он радоваться будет, на их рознь глядя... Вот как говорил мне князь Матвей Петрович.
— Слышу... вижу... хорошо ты запомнил речи его умные. Ну, добро! Спасибо за службу...
Отпустил царь продажного слугу, но не успокоился.
Однако и заняться вплотную делом Гагарина не было времени. Война со шведами стояла на самом переломе, на крутом резу...
Только складывал Пётр в своей памяти всё, что касалось Гагарина и великой, богатой Сибири, чтобы в более удобное время заняться обоими.
Видя, что от Петра нет особенно грозных вестей, смелее стал Гагарин проявлять полноту и силу власти своей в Сибири, стараясь пустить здесь поглубже корни.
Даже с Нестеровым завязал дружбу, стал задаривать фискала, полагая, что молчание, царящее со стороны Парадиза, обусловлено, в известной мере, и хорошими отзывами продажного ревизора, не подозревая, что Нестеров отписывал подробно Петру обо всех дарах и закупах губернатора, подобно Меншикову желая этим приобрести большее доверие государя. А в своих доношениях по-прежнему сообщал всё, правдивое и ложное, что только мог услышать и вызнать о губернаторе.
Настал 1718 год. Ещё раньше дошли до Тобольска дивные вести: исчез было бесследно царевич Алексей со своей любовницей, просто дворовой девкой Афроськой, которую подсватал ему его бывший учитель, потом приспешник, Никифор Вяземский.
Сын из-за границы писал Гагарину осторожно, условными знаками, что родился у молодой царицы сын, а это дало мысль Петру окончательно отстранить от престола первенца, как слабосильного и слабоумного, и заточить его навеки в монастырь. Желая избегнуть такой участи, царевич Алексей скрылся у австрийского императора, но был найден и сейчас возвращается домой.
Друзья из Москвы и Петербурга в то же время сообщили Гагарину, что на него надвигается большая гроза. Близким людям Пётр очень резко отзывался о князе и говорил, что ждёт лишь удобного времени, дабы рассчитаться с хитрым «сибирским царьком», как он выразился, за все лукавства, хищения и неправды великие против сибирских людей и самого царя.
Гагарин понял, что близкие люди — это Меншиков и Екатерина, которых князь при каждом удобном случае буквально осыпал подарками огромной цены. И если они решились таким кружным путём предупредить Гагарина о грозящей опасности, значит, последняя велика и отвратить её не могут даже оба близких царю человека...
Днями и ночами голову ломал Гагарин, отыскивая способ уладить дело, одолеть тайных и явных врагов, которые, очевидно, взяли большую силу у Петра... Призывал он на совет Келецкого, толковал и с Нестеровым, который часто заглядывал к «благодетелю», изъявляя самую рабскую покорность и собачью преданность. Даже с задором заводил речи о неожиданной опале, которая, весьма возможно, ожидает князя со стороны Петра, потому что окружающие завидуют положению Сибирского губернатора, имеющего возможность «золото лопатами грести»...
Келецкий советовал на время переменить всю систему управления, снова дать больше воли подчинённым, вернуть им возможность наживаться по-старому и тем создать себе естественных защитников вместо врагов, какими были почти все сибирские чины и служилый люд по отношению к «жадному губернатору», желающему всё захватить в свои лапы... Затем надо ехать в Петербург, просить об отпуске из-за расстроенного здоровья или хотя бы о замене другим лицом на время. Этот другой сразу очутится в худших условиях. Давать царю того, что давал Гагарин, он не сможет, и князя неизбежно призовут снова править краем, который только в его руках даёт необычайные до этого времени доходы.
— Умно, да канительно!.. Позовут назад либо нет — ещё бабушка наворожила да надвое положила. Научат тут люди и нового, как ему быть, по моим следам как идти, деньги грести... Нет, подумаем ещё!.. Да и в Питербурх без зову ехать боязно... а с зовом — и вовсе страшно... Посидим лучше здесь тихим манером...
Нестеров уверял, что тревожные слухи — вздор. Он, фискал, хорошо пишет про благодетеля... А ему царь верит больше, чем всем вельможам своим...
— И не думай ни о чём, благодетель! Живи, как жил, в своё удовольствие, тешь свою душеньку, радуй нас, смердов последних, рабов твоих! Раз жить на свете! Так что там печалить себя задарма, ещё ничего не видя...
Хотел бы верить Нестерову Гагарин, и сам был он склонен легко смотреть на жизнь, избалованный вечной удачей. Но смущали князя глаза фискала, которые или по сторонам предательски бегали, или если уж глядели в глаза князю, так загорались какими-то искорками не то собачьего страха, не то дьявольской глумливости...
А Задор, выслушав князя, прямо отрубил:
— Последние, видно, приходят светлые деньки твои, князь-государь, коли сам не спохватишься... Не езди туда сам, а и позовут, тоже уприся... Хвор, мол, либо што! Да надо поспешить, на здешнем ружейном заводе пусть поболе ружей делают... В год их и то не боле тысячи стряпают эти копуны твои, мастера ружейные... А надо больше!.. Купить бы где за рубежами али из Москвь; под какой-либо отговоркою вытребовать... Да у Демидовых свинцу, железа взять, да зелья больше наготовить... да пушек... И ждать потом дурных вестей не с пустыми руками... Разумеешь, благодетель?.. А людей?.. Их найдём!.. Я со дружками со своими в месяц целу Сибирь подниму, лишь бы знали люди: за кем идут... Всё едино помирать! Так, хоша не в казематах царских, там, в Питере, в болоте вонючем, чухонском... А сюды царь и послать-то не сможет силы ратной... На шведа ему людишек не хватает... под боком трудно воевать... Где же здесь што сделать, когда и город-то от города на многие сотни вёрст! Вон тута люди в гости на праздники за триста вёрст катят, на тройках, мчатся так, что дух замирает!.. А уж военную команду не погонишь на тройках... Пешком-то они не скоро к нам дойдут, а по пути и леса, и горы, и болота есть!.. Найдём место — спать уложить незваных гостей!..