В один из таких дней начала осени, когда Всеволод с Марьей только что отобедали и, по обыкновению, ушли на женскую половину — поиграть с дочерьми, к ним в дверь постучали. Их не часто беспокоили, знали, князь не любит, когда прерывают его отдых в кругу семьи. И Всеволод, услышав этот робкий стук, подумал: вот оно, начинается. Кончилось блаженное время. Марья, сразу почувствовавшая перемену настроения мужа, с тревогой взглянула на него.
— Кто там? — спросила она. Только что была веселой, и вот — веселья как не бывало.
Чинно, с поклоном, вошла ключница Долгуша.
— Меченоша твой, государь батюшка, к тебе просится. Говорит — дело неотложное.
Помрачневший Всеволод, ничего не сказав жене, прошел на свою половину. Юрята ждал его в прихожей перед спальным покоем князя, как всегда спокойный, сдержанней. По нему не скажешь, что случилось плохое.
— Ну? Что? — спросил Всеволод.
— Там, государь, человек прибежал от Глебовичей, из Рязани. Князья Игорь, Ярополк да Владимир послали спросить — не примешь ли? С жалобой к тебе.
— Не говорил, на кого жалоба? Хотя знаю — на князя Романа жаловаться будут. Ну, а ты что?
— А я, государь, уже человека того послал обратно к князьям, — улыбаясь, сказал Юрята. — Велел ему звать их. Они тут встали, от Владимира недалеко. Скоро будут.
— Ишь ты. А если бы я не захотел их принять?
— Ну — уехали бы. А только, не гневайся, государь, послушать их надо. Тут без князя Святослава не обошлось.
— Так. Посылай кого-нибудь, пусть скажет князьям, чтоб не мешкали, ехали скорее.
— Да уж послал, да так и наказал. Стрелой прилетят, государь.
— Проведешь их ко мне в опочивальню.
— Не прикажешь ли, государь, еще кого позвать? Воеводу, что ли?
— Нет. Сначала один с ними поговорю.
Ждать князей и правда пришлось недолго. Во двор княжеский въехали втроем, без всякой свиты, кони бока раздувают, с губ каплет пена. Торопились Глебовичи.
Зайдя в опочивальню великого князя, замялись — видно, не могли решить, как вести себя. Младший, Владимир, помешкав, упал на колени. Игорь и Ярополк, переглянувшись, последовали его примеру. Всеволод, хоть и приготовился к тяжелому разговору, все же не мог мимолетно не полюбоваться таким началом. Князья, видно, заранее договорились, как будут держаться перед великим князем, но вот увидели его — и поникли. Значит, сильно припекло Глебовичей.
— Встаньте, братья. Негоже вам так, — произнес Всеволод, выждав, однако, немного.
Глебовичи, стараясь не спешить, поднялись с колен, сели, куда им было указано. Говорить начал князь Ярополк, как старший:
— Защиты твоей просим, великий княже. Пропадаем совсем.
— От кого же защиты? — спросил Всеволод, пристально глядя в глаза Ярополку. — Не от брата ли своего, князя Романа?
— От него, великий княже, — заговорили Глебовичи все разом. У них отлегло: заметили, с какой неприязнью Всеволод произнес имя их брата. — Разоряет нас, уделов лишает. Силой выгоняет. Уж и сражения были, великий княже.
— Нехорошо, — произнес Всеволод. — Что ж ему, Рязани мало?
Сочувствия к младшим Глебовичам у него не было. Великий князь давно ощутил нечто вроде разочарования: ожидал, дело будет поважней, чем обычная княжеская склока. По всей Руси князья-братья друг у друга волости отнимают — что ж тут удивительного? Было бы удивительно, если бы в мире жили. С этим делом разобраться легко: послать к Роману, а лучше — вызвать его сюда и пригрозить. Отдаст братьям и уделы, и добро награбленное. А покрепче пригрозить — так и своего добавит. Видели мы князя Романа. Весьма не крепок князь Роман.
— И Глебова дружина с ним, и сам князь Глеб, — сокрушенно сказал Ярополк.
— Князь Глеб? Святославич? — даже привстал Всеволод.
— Святослава сын. Роман-то совсем предался Святославу.
— Мы ему, великий княже, уж прости, твоим именем пеняли, — сказал Игорь Глебович. — А он говорит: мне-де князь Всеволод не господин, я, говорит, его и знать не хочу. Князь Святослав-де мне тесть и отец, ему, говорит, единому служу, в его воле хожу.
— А Святослав-то к нему и прислал Глеба с дружиною, — сказал Ярополк. — Что делают, княже! Села разоряют, жителей избивают. Над девками, бабами надругательства учиняют.
— Он, Роман-то, говорит — Рязань-де под Святославом прочнее стоять будет, — возмущенно произнес молчавший до этого младший, Владимир Глебович. — А потом, мол, мне князь Святослав и Владимир отдаст, и Суздаль. А князю Всеволоду, говорит, тебе, княже, значит, — поправился Владимир, — князю Всеволоду село, мол, дам для прокормления, и будет с него.
Всеволод молчал. Да, далеко протянулась рука князя Святослава. Не осмелился сам напасть, так чужими руками загребать хочет. Ножом в спину. Ладно, князь Роман.
— А что ж молчите, князья, — Роман-то поминал мне князя Глеба, отца вашего? — спросил вдруг Всеволод. Захотелось проверить свою догадку: такой человек, как князь Роман, обязательно должен на смерти отца нажиться — не богатством, так хоть сочувствием ближних.
Глебовичи замолчали. Все-таки князь Глеб им тоже приходился отцом, и умер он по вине Всеволодовой или нет, а у него в плену. И Глебовичам не хотелось об этом говорить.
— Поминал, княже, — нехотя ответил Ярополк. — Да мы веда помним, как все было.
— Хорошо, что помните. — Всеволод решил немного покривить душой. — Вы при этом были — должны помнить. Я князя Глеба любил, как отца, — сказал он, внимательно глядя на Глебовичей. Те — ничего, не моргнули даже. — Не я на него руку поднял, а он на меня. И руку свою обагрил князь Глеб в крови невинной по самое плечо. — Всеволод встал, почувствовав знакомый гнев. — А не вы ли, князья, с ним вместе свои руки в крови пачкали? Взяты вы были: ты, князь Ярополк, и ты, князь Игорь, на Колокше, вместе с отцом вашим, который путь в Русскую землю поганым открыл! Я же князя Глеба простил. На этом вот самом месте, — Всеволод указал в пол, и все трое послушно направили туда взгляды, — на этом месте предлагал я князю Глебу мир и любовь. Но он отверг. Не смог побороть злобу свою ко мне.
«Не надо бы их очень-то князем Глебом попрекать, — подумал Всеволод. — А впрочем — ничего. Послушнее будут».
— Я вас от гнева людского спас. И отца вашего спас, — Продолжал он. — Не испугался на себя навлечь гнев владимирцев. А брат ваш, князь Роман, здесь икону целовал, клялся в вечной дружбе. Князь Глеб-то покрепче его был. А вы, — Всеволод встал, возвысил голос, — вы почему свою клятву нарушили? Почему Роману не дали отпор? Трое ведь вас. Дружины, что ли, мало?
Глебовичи сидели, наливаясь краской стыда. Ярополк, не глядя в глаза великому князю, пробормотал:
— Мало, княже. Большую дружину держать не на что. Вотчины наши людьми оскудели. Иной раз пошлешь в за-житье тиуна — пустой возвращается. Нечего, говорит, с поселян взять.
— Вот. Тиунов-то у вас хватает, — успокаиваясь, сказал Всеволод. — А людьми не управляете. У меня вон, — показал рукой на окно, — всего на всех хватает.
— И дружина у тебя, княже, хороша, — вдруг ломающимся голосом отчаянно сказал Владимир.
Всеволод улыбнулся:
— Хороша, говоришь? Ладно. Увидите еще, князья, мою дружину.
Он помолчал, подошел к окну. Потом, повернувшись к образам, медленно и торжественно положил крестное знамение. Краем глаза посмотрел на Глебовичей. Стояли, усердно крестились.
— Юрята! — позвал великий князь.
Дверь тут же отворилась.
— Воеводу ко мне зови, — сказал Всеволод.
— Так я посылал уж за ним. Вот он, здесь сидит, — улыбаясь, произнес меченоша и посторонился, впуская озабоченного Кузьму Ратишича.
Глава 14
Подскакал незнакомый всадник в полном вооружении. Не доезжая до великого князя, спешился, сделал несколько шагов, подломил ноги в коленях.
— Дозволь говорить, княже.
Всеволод мельком поглядел на нового телохранителя. Немой сидел спокойно, за рукоятку меча не брался. Значит, узнал.
— Это твой? — спросил все-таки Всеволод у воеводы.
— Мой, государь.
— Говори, — позволил Всеволод.
— В городе спокойно, государь. Ворота открыты, никто не заметил нас. Дружина на берегу, обедает. Кабанов жарят. Сотни две человек, кони стреноженные, недалеко в стороне. Которые под седлом, которые расседланы.
— Ну что же, — сказал великий князь. — Молодец, воевода. Не обманул.
Ратишич подобрел лицом, кивнул. Он обещал великому князю подойти к Коломне окольным путем, чтобы раньше времени не обнаружить себя. Дружины взяли на Коломну пятьсот человек, остальных Юрята повел к Рязани. Глебовичи остались при великом князе. Шли лесом, а могли бы и дорогой — пустынна была Рязанская земля. Села разоренные, одни старики да старухи в них. Да и тех мало — народ весь разбежался.
Во время похода наткнулись на двух девчонок — едва поймали. Обе растерзанные, дрожат. Кое-как добились от них, пока рассказали: пришла в село дружина, чья — не знают. Отца убили, когда за мать заступился. Их обеих хотели ять[30], да они убежали в лес. Тут девчонки врали, наверное. Стыдились, не хотели признаваться, что сделали с ними. Великий князь, привыкший уже смотреть на таких вот девчонок отцовскими глазами, велел дать им еды, одежды какой-нибудь, по две гривны серебра. Девчонки на серебро посмотрели как на цацку[31]: не видали никогда. Попросили нож. Немой отдал им засапожник. С тем и ушли.
— Ну, воевода, что думаешь? — спросил великий князь.
— Что думать, государь? Ударить на них — и все. Пока они коней поймают, пока седлать станут — всех возьмем, — уверенно сказал Ратишич.
— От коней надо их отрезать, княже, — посоветовал человек, что принес вести. Он уже встал с колен.
— Без тебя знаем, Ласко, — строго отрезал воевода. — Иди к своим, скажи, чтоб готовы были тотчас.
Человек кивнул и ушел.
— Мне сколько народу дашь, Ратишич? — с улыбкой спросил Всеволод. Ратишич тоже улыбнулся: