Всеволод закрыл лицо руками, посидел так немного, потом справился с собой, вытер глаза.
— Не буду плакать, отец Лука. Расскажу тебе, что меня мучит.
— Расскажи, расскажи, сынок. Кому же, как не мне?
— Сына я хочу, отец Лука, — выдохнул Всеволод. — Уж скоро пятнадцать лет, как жду, а Господь не дает нам с Марьюшкой. Ты, отец Лука, меня с детских лет знаешь. Помнишь, какой я был? Ни отца, ни матери, из милости жил при князьях. При Святославе твоем. А теперь? Захочу — и Святослав в моей воле ходить будет. И все будут. А только, отец Лука, — Всеволод тоскливо поглядел на епископа, — я не хочу. Зачем мне все это? — Он обвел руками вокруг. — Ты же сам говорил: не земных богатств надо стяжать, а небесных. Но, впрочем, богатства земные — вещь хорошая. Но это пока я жив. А умру?
Лука внимательно слушал князя. Он умел слушать, глядя на собеседника добрыми, словно просящими глазами.
— И я вот как положил себе, отец Лука, — продолжал Всеволод. — Если не даст мне Бог сына — отпущу всех. Оставлю себе Дмитров и там тихо доживу свое. А Владимиром пусть Святослав владеет.
— Что говоришь, княже? Опомнись! Да ты ли это?
— Пусть Святослав, или сыну какому своему отдаст. У всех сыновья есть. Пусть берут, может, друг друга меньше резать станут. У них вся жизнь — в стяжательстве. А мне и копить не для кого.
— Замолчи, князь Всеволод! — вдруг жестко сказал Лука.
Всеволод взглянул удивленно — никогда еще не слышал, чтобы старик так разговаривал.
— Я этих слов от тебя не слышал, а ты их не говорил, — по-прежнему сурово произнес Лука. — Слушай лучше, что я тебе скажу.
Всеволод притих, недоверчиво смотрел на старика. Что мог тот сказать ему, столь много и горько размышлявшему о своей жизни? Любые слова, любые утешения жизнь опровергает с легкостью, и то, что ты считаешь добром, оказывается злом, возвышенное — низменным, и раз в конце всего находится смерть, то не это ли доказывает тщетность всяческих слов и устремлений.
— Послушай меня теперь, князь Всеволод Юрьевич, — сказал Лука. — Ты ведь меня знаешь, я мудрствовать не люблю, и слова мои будут простые. Живу я на свете долго и многое повидал. И больше всего видел, как нарушаются Заветы Господа нашего. Князя Святослава знаю, и брата его Ярослава, и всех Ольговичей. Видел я, как гибнет земля наша. И не надеялся дожить до светлого дня. Ну, я — монах, мне легче. За весь род людской молиться не трудно, а о себе я мало заботился. Думал — доживу себе спокойно игуменом, выслужу царствие небесное.
Лука помолчал и снова. подобрел лицом.
— И вдруг ты, княже, сел на владимирский стол. И врагов своих разбил, и сам укрепился. Мне, князь Всеволод Юрьевич, — поверишь ли — будто солнышко в жизни засияло. Ведь я тебя помню с малых лет, знаю хорошо и люблю как сына. Прости мне, княже, дерзость мою, — улыбнулся Лука. — И в Киеве и в Чернигове мне много пришлось хулы на тебя услышать. А мне то и в радость: ругаются, думаю, князья, значит, нашлась на них управа! Тебе ли, князь Всеволод, печалиться? Ты — всей Русской земли надежа. Ты ей пропасть не даешь, врагов в страхе держишь. Нынче обиженному есть у кого защиты просить, злого и жадного есть кому наказать.
Лука встал, подошел к иконам, поклонился, положил крест. Обернулся к Всеволоду:
— Не себя, княже, слушай, а Русскую землю слушай. Не ради себя живешь, а ради нее. Эка беда — сына нет. Найдешь преемника себе. Да и сыновья у тебя будут, вот помяни мое слово. Я денно и нощно Господа стану молить. Ты ведь молодой еще, и княгинюшка твоя молодая. Нарожаете сыновей — будете жить как в большом гнезде.
— Хоть одного бы, отец Лука, — смущенно сказал Всеволод.
Он понемногу успокоился. Не то чтобы Лука сообщил ему что-то новое. Он и сам знал, как важен для всей Руси. Но одно дело, когда носишь в себе эту уверенность и в любой миг готов с ней расстаться, и совсем иное дело, когда тебе об этом говорят, и знаешь, что не лгут. Старик правду сказал.
— Известное дело — не всех сразу, — засмеялся Лука. — Сначала одного, потом еще.
— Узнать надо, как там Марьюшка, — сказал Всеволод. — Эй, кто там?
Дверь открылась, и мягко вошел отрок Власий, новый слуга из родни кравчего Захара. Что-то много Захаровой родни стало вокруг. Как-нибудь посчитать надо будет.
— Что княгиня? Нового ничего не слышно? — спросил Всеволод.
— Ничего не сказывали, княже. Сказали только — поклон тебе княгиня передает и просит не скучать, — ответил отрок.
— А что же ты мне не передал поклон?
— Беспокоить не хотел, княже.
— Иди узнай. Может, еще чего узнаешь, — велел Всеволод. И когда Власий собрался уходить, добавил; — И еще скажи: кто мне первым весть о сыне принесет, если сын родится, того награжу. Ну-ка, постой!
— Что, княже?
— Святому отцу поклониться забыл.
Власий с готовностью, словно только что заметил Луку, отмахнул поклон.
— Прости, святой отче.
— Бог простит. Ступай, — ласково улыбаясь, сказал Лука. И когда Власий ушел, хитро глянул на Всеволода: — Это чей такой отрок?
— Да Захара, кравчего, сыновец[39] ли, еще ли кто — не упомнишь их.
— A-а, понятно. Ты бы, княже, сходил туда, что ли. Чего здесь сидеть да киснуть. Тут без тебя управятся. Да и обедать пора.
— И правда, — оживился Всеволод. — Что-то есть хочется. Отобедаешь со мной, отец Лука?
— Отобедаю, княже. Я уж сегодня от тебя не отстану, не обессудь.
— Я тебе всегда рад, отец Лука, — сказал Всеволод. — Только знаешь, не хочется мне сегодня здесь обедать. Гостей нынче нету, а вдвоем мы с тобой много не съедим. Да мне и кусок в горло не полезет, когда Марьюшка там. А повдем-ка мы в гости к кому-нибудь?
— Незваный гость — самый дорогой, — улыбнулся Лука. — К кому же пойдем?
— Да к Юряте моему. Я уж давно ему обещал, а все времени не найду.
— К Юряте пойдем. Он меня тоже приглашал.
— Предупредить надо, — сказал Всеволод. — Эй! Отрок!
Власий был тут как тут.
— Это ты? — удивился Всеволод. — Я же тебя отправил узнать, как и что.
— Я уже узнал, княже, — кланяясь, сообщил отрок. — Пока ничего. Велели передать, что княгиня веселая, тебе кланяется. Квас пила, а кушать не стала.
— Ну, куда ей сейчас кушать. Ты вот что, отрок. Юряты, подручника моего, дом знаешь?
— Как не знать, княже.
— Беги к нему, скажи, мы с отцом Лукой обедать придем. Если самого дома нету — найдешь, передашь. Захару тоже скажешь, что я там обедаю.
Когда Власий убежал, Лука, помявшись немного, спросил Всеволода:
— А что, княже… Захар-то, кравчий твой, тоже с нами обедать будет?
— Нет, не будет, — ответил Всеволод. Он знал, что Лука недолюбливает кравчего. — Он, отец Лука, к Юряте ни ногой. Юрята, видишь, уличил его в воровстве. Захар, правда, отговорился тогда, но с тех пор как Юряту увидит — трясется весь.
— Прогнал бы ты его, княже. Нечистый он на руку, и душа у него злая. Зачем такого в дому держать?
— Как прогонишь? Без него все хозяйство рассыплется. И Марьюшке он ловок угождать. Та, чуть что случилось, сразу: где Захар, что Захар? Ладно, пусть себе живет. Это бабы его мне навязали. А с бабами разве поспоришь?
Великий князь с епископом еще немного посидели, поговорили. Майское солнце уже перевалило за полдень, жара, принявшаяся было, начала спадать. Самое время для обеда. Надо было дать Юрятиной хозяйке подготовиться как следует для приема таких редких гостей. Лука вдруг вспомнил, что вчера ему рассказали любопытное: пришли купцы из Киева, и там, говорят, в Киеве, солнце пропадало.
— Как это пропадало? — удивленно спросил Всеволод.
— Да врут, наверное, княже. Среди бела дня, мол, солнце сделалось как месяц и звезды на небе высыпали. А из месяца этого будто бы искры сыпались.
— А может, не врут, отец Лука, я про такое слышал. Это знамение, говорят, бывает перед бедой. — Всеволод даже привстал. — Ох, не с случилось бы с Марьюшкой чего. То-то у меня предчувствия какие-то нехорошие.
— Полно, княже. Какое знамение? А хоть бы и знамение, так ведь не здесь, а в Киеве, — сказал Лука. — Жалею, что рассказал тебе эту байку.
— Это надо разузнать. — Всеволод разволновался. — Найти надо купцов этих.
— Найти-то их можно, да только зачем? Говорю тебе, княже, не для нас сие знамение было. Скорее уж для Святослава. Ты что, — шутливо погрозил пальцем Лука, — мне, святому епископу, не веришь?
— Тебе верю, отец Лука.
— Ну тогда пойдем в гости.
Дом Юряты находился недалеко от княжеского крыльца, и идти туда было недолго. Всеволод и Лука не торопясь вышли из княжеских покоев, спустились по ступеням и оказались на крыльце. Немой, бывший тут же, двинулся за ними вслед, но Всеволод знаком показал ему, что они идут к Юряте, и Немой, заулыбавшись и закивав, отстал.
— Сам-то не боишься его? — спросил Лука.
— Побаиваюсь, отец Лука, — со смехом ответил Всеволод, когда они уже отошли от крыльца настолько, что Немой не мог их слышать. — Да зато в бою с ним спокойно. Что мечом вытворяет!
— Да, мне сказывали, — промолвил Лука. — Такого бы богатыря да брату твоему покойному, князю Андрею, — вздохнул он и украдкой взглянул на Всеволода.
— Был бы жив Андрей и сейчас, — произнес Всеволод и нахмурился.
— Стало быть, и во Владимире княжил бы? — лукаво спросил старик. — Эх, княже, это ведь я нарочно так сказал, чтобы подразнить тебя. А ты вон — сердишься. Хорошо это, что сердишься, такое мне любо видеть. Это я, князь Всеволод, к разговору нашему давешнему, — шепнул заговорщицки Лука.
Всеволод кивнул. Ничего больше не сказал. Так, в молчании, они подошли к Юрятиному дому.
Свой дом Юрята пышно украсил — нашел во Владимире искусных древоделов-резчиков, и они уж потрудились на славу, чтобы угодить государеву подручнику. Окошки были убраны резными наличниками, резьба изображала разные цветы и диковинных зверей, балясины крыльца также светились свежеобточенным деревом, по всему торцу крышных скатов тянулась затейливая узорчатая вязь.