эту цифру плохо слышно) — отпущено 850 миллионов, т. е. в восемь раз меньше. Это на оплату личного состава. Таким образом, под натиском личного состава, университет вынужден будет (и на это имеется разрешение) пустить опять-таки все имеющиеся средства на вознаграждение личного состава. Таким образом для нашей хозяйственной жизни, для наших вспомогательных учреждений, для книг это грозит катастрофой.
Цюрупа: Мы сейчас, конечно, не можем входить в обсуждение деталей. Все это надлежит вам заявить в ту комиссию, о которой я вам говорил. Вы предъявите требования — они там, может быть, и будут сокращены, но в таком порядке только, что неоткуда взять. Но не исключена возможность усиления ресурсов военно-учебных заведений не только за счет вновь возникших, но также и за счет увеличения сметных ассигнований. В той комиссии надлежит все это обсудить и выяснить. Я, конечно, не вхожу в детализацию всех вопросов.
[Костицын]: Теперь разрешите сказать несколько слов по поводу разницы в положении между предприятиями всякого рода и учебными заведениями. Как раз вот — магнитная аномалия. Вот, например, я работаю в Комиссии по исследованию одной концессии, которая признана ударной. Средства, которые ей отпускаются и совершенно справедливо отпускаются, они могли бы покрыть значительную долю нужд университета. Но нам, русским ученым, приходится там вести работу, даже такую, которую обыкновенно выполняли помощники. Я вот, например, ищу себе вычислителя и не могу найти. Мы остались без учеников, без помощников, без школы, вся наша молодежь растеряна. И если такое состояние университета продолжится, то те работы, которые мы там выполняем, их уже некому будет выполнять. Потому следует государству обратить такое же внимание на университеты, какое оно обращает на Курскую магнитную аномалию.
Цюрупа: Я думаю, что это было бы правильно. Вот вы указали, что вам приходилось неоднократно перед вашим прямым начальством выдвигать ваши требования и на это не было обращено внимания. Надо жаловаться. Почему вы не сделали попытки?
[?]: Мы неоднократно пытались. Мы составляли записки на имя председателя СНК.
Цюрупа: О чем? О свидании с ним?
[?]: Да. И не могли ничего добиться.
Цюрупа: Не знаю, как это могло быть. Он — самый доступный председатель, который когда-либо был. И потом, повторяю, необходимо жаловаться. При тех порядках или, вернее, беспорядках, которые царят у нас, — непременно надо жаловаться. И мы это за обиду не принимаем.
[?]: Вот 11 февраля СНК предписал Наркомпросу заплатить задолженность по кредитам медицинскому персоналу. Вот теперь хотят предавать Наркомпрос суду за то, что это не выполнено. Куда же нам подавать жалобу — в Рабкрин, в СНК или куда?
Цюрупа: В СНК. Теперь уж позвольте к слову сказать — прекратили занятия вы преждевременно. Прежде чем прекращать занятия, надо было бы придти ко мне. Я нажал бы все винты и с гораздо большим успехом, чем могу сейчас нажать. Потому что прекращением занятий подпорчено дело. Но, если бы вы перед этим обратились ко мне, — поверьте, у меня хватило бы сил нажать, на кого следует.
[?]: Далеко не все у нас его приемлют, этот акт, одинаково. И это вполне понятно, потому что профессорам прекращать занятия — это самое тяжелое. И в этом отношении образовались две группы, действующие, на мой взгляд, из одинаково чистых источников, потому что как одному больно прекращать занятия, работу и хочется оставаться на своем посту, так и другим хочется указать, что еще неделя, две пройдут и все остановится само по себе. В этом отношении мы обращались достаточно. Правда, мы обращались не к Совнаркому, а к нашим ведомствам, обращались к Наркомпросу, к наркоматам.
Цюрупа: На всех есть управа.
[Костицын]: Вот вам пример того, как нам приходится добиваться, биться из‐за каждого шага. Организуется сейчас научная экспедиция для наблюдения солнечного затмения в Австралии. И вот я и директор Пулковской обсерватории Иванов должны были [войти] в обсуждение этого вопроса с Анатолием Васильевичем [Луначарским]. Мы его ловили в Наркомпросе и не были приняты несмотря на то, что директор Пулковской обсерватории и я — мы достаточно известны. Секретарь нас не принял. Затем мы пытались попасть в Кремль — это нам не удалось. Пошли на лекцию Анатолия Васильевича, с удовольствием прослушали ее, послали ему записку, но опять-таки никакого ответа не последовало. И я до сих пор не знаю — получил ли он наши записки или нет. Если люди с таким громким именем, как Иванов и я, все же достаточно известный, не могли добиться личного свидания и разговора с Анатолием Васильевичем, то тем более в трудном положении оказываются другие.
И вот все это вызвало то, что на одном заседании, которое у нас было в среду и где это постановление о прекращении занятий было вынесено, многие, которые шли на него с желанием не бастовать, после того как выслушали объяснения профсоюза и ведомства, голосовали ЗА. Я хочу указать на такой поразительный пример, как Архангельский. Когда мы с ним шли на заседание, он говорил, указывал на вред этой меры и говорил, что вполне разделяет мнение своего учителя Павлова, здеь присутствующего, о вреде перерыва занятий. Там же, на заседании, когда голосовали, он поднял руку ЗА.
Возьмем теперь деятельность Центральной комиссии по улучшению быта ученых, созданной по инициативе Совнаркома. Работает она 2–3 месяца. Известно ли вам, что она разработала? Можете Вы выслушать? Это будет небесполезно. 1-й разряд — это начинающие молодые ученые и… т. д. (читает) — 5 золотых рублей. 2-й разряд — самостоятельные преподаватели и… т. д. (читает): в эту категорию войдет, вероятно, большинство профессоров и преподавателей и на него отделено 4000 мест, — 7½ золотых рублей. 3-й разряд — крупные ученые с большим ученым… и т. д. (читает). В эту категорию попадет весь наш основной кадр профессуры, за немногими исключениями. Получать эта категория будет 12½ золотых рублей в месяц, т. е. меньше, чем машинистка, меньше, чем любой чиновник, теперь, как говорится, — сотрудник. 4-й разряд… (читает). В эту категорию — 200 человек на всю Россию. Получать они будут по 25 золотых рублей в месяц. 5-й разряд… (читает). В эту категорию может попасть 50 человек на всю Россию. Между тем, если вы посмотрите ставки шофера в том же ВСНХ, то окажется, что … (фамилия) получает в 5 раз меньше, чем его шофер.
Цюрупа: Это сверх тех ставок, которые назначаются профсоюзом?
[Костицын]: Сверх, но эти ставки уплачиваться не могут. Таким образом получается вот какой-то круг, который, если его не разбить, если такую систему по составлению бюджета не разбить, то она угрожает гибелью всем учреждениям, не только высшим учебным учреждениям, но и всем учреждениям. Но у нас это отзывается особенно остро и болезненно. Болезненно — потому, что больные требуют питания, а питать их нечем. Так что ваш упрек, он вполне приемлем, и мы его принимаем, но, во всяком случае, психологически это вполне понятно. То, что было предпринято, психологически вполне понятно. До новой экономической политики положение вещей было несколько иное. Каждый из нас, откуда только что мог, в университет тащил и для университетской работы пытался использовать все свои силы.
Теперь в отношении личного состава: нам денег не дают или дают с большим опозданием, а с нас их требуют. Нам приходится везде платить. В постановлении Совнаркома, о котором Вы знаете, о жилищных правах ученых говорится, что за неплатеж квартирной платы ученый может быть выселен. А откуда взять деньги? Между прочим, приведу такой факт. Чтобы заплатить плату за январь, наш известный математик, и пользующийся заслуженной репутацией не только в России, но и на Западе, — профессор … вынужден сейчас распродавать книги. Книги же для ученого — это последнее, с чем он может расстаться.
Павлов: Разрешите мне два слова по поводу прекращения занятий.
Цюрупа: То, что я высказал, что плохо, что вы начали забастовку — это мое личное суждение. Никаких криминалов здесь не усматривайте.
Павлов: Я не могу себя представить в таком положении. Я 42 года прослужил в Московском университете и попасть в такое положение — очень тяжело. Эта приостановка занятий, она прошла не единогласно. Но и к этому я должен добавить, что прекращение занятий произошло только частично. Продолжаются зачеты и экзамены. Прекращены только лекции. И при этом те, кто пошел на эту меру, имели в виду прекращение занятий только на короткий срок. И, независимо от нашего разговора с вами, они должны были скоро возобновиться. Послезавтра уже этот вопрос будет подвергнут дальнейшему обсуждению, и, мы надеемся, будем иметь возможность сообщить, что дело примет совершенно иной оборот.
[Гулевич]: В понедельник уже будет обсуждаться вопрос относительно возобновления занятий. У нас сейчас положение таково, что мы из своего кармана отапливаем больных. Совершенно определенно не нужно в материальном отношении того, что мы потеряли (не слышно), но нужно иметь все-таки надежду на выход из того тупика, в который мы попали. Важно, чтобы мы могли говорить нашим товарищам, что известные меры будут приняты, что дело не ограничится передачей вопроса в Наркомпрос — «Наркомпрос рассудит».
Цюрупа: Нет, вы можете передать вашим товарищам то, что я сказал. Я не знаю того декрета, который рассматривался в Малом Совнаркоме. Как он трактует вопрос — этого я не знаю. Но все, что я вам сказал, — с этим можно считаться. Совершенно ответственно я говорю вам о том, что теперь я буду наблюдать за работой этой комиссии и слова обратно брать не буду. И то, что я сказал, что неправильно сделали, что не обратились раньше, чем начинать забастовку, это я готов десять раз повторять. Вы прекрасно знаете, что жаловаться нужно, что у нас без этого жить нельзя. Мы в таких условиях живем диковинных, что, может быть, вам это и не видно, в каких условиях приходится работать. И я никогда не считал для себя обидой ни в бы