тность мою в НКПроде, ни теперь, если на меня жалуются. Но вы уж извините, если я повторю, что прекращать занятия не следовало. Сегодня ведь вам не пришлось потратить никаких нечеловеческих усилий для того, чтобы попасть сюда; сегодня мне позвонили по телефону в 12 час., сначала я был занят, а потом немедленно же дал распоряжение вас пропустить. И я приложу все силы, чтобы помочь вам, но, повторяю, если бы не было факта забастовки, мне это было бы легче сделать. Ведь легко найдутся, могут найтись, сознайтесь сами, охотники, которые извратят этот факт. Так ведь? Могут найтись охотники? Могут найтись люди, которые сумеют или захотят использовать это соответствующим образом и придадут окраску. Я внимательно слушал, очень внимательно слушал вас и в том, что я слышал, ничего, кроме желания улучшить свое положение, не уловил. Но сюда может быть приложена, что называется, одна изюминка. И я повторяю, что это была ошибка, и эту ошибку надо как можно скорее исправить.
[Костицын?]: Позвольте объяснить. Я имел случай участвовать в составлении четвертой записки о положении высшей школы. Последняя эта записка составлена и подписана всеми выдающимися представителями науки Москвы и Петрограда. Она была адресована Председателю Совнаркома. С половины марта до половины мая мы тщетно добивались приема. Вот этот месяц двухмесячного шатания, стучания в двери, которые так перед нами и не открылись, может служить фактом, который вы, может быть, примете во внимание. То, что называется забастовкой, — это был жест. Может быть, неполитично говорить, но я все-таки скажу. Если бы вы не изволили отнестись со вниманием к нашей просьбе, то мы и тогда начали бы занятия — начали бы занятия до абсолютного изнеможения. Я убежден, что в понедельник, на 4-й день после начала, забастовка будет ликвидирована. Но она была абсолютно необходима для того, чтобы нас услышали.
Цюрупа: Я не смею подвергать сомнению, что вы подавали записки, но товарищ Ленин физически не имеет возможности прочитать все то, что ему заадресовывается. Этим я объясняю, что вам не был дан ответ. Ну, я думаю, что если вы впредь очутитесь в трудном положении, в таком же трудном положении, как сейчас, то я думаю, что вы прежде, чем объявлять забастовку, вы толкнетесь в эти двери.
[?]: Теперь мы путь знаем.
Цюрупа: Приемы эти пагубны, правда, потому что отнимают массу времени, но так, в редких случаях, когда удается побеседовать, тогда все остается в памяти прочней и надолго. Так что я думаю, что вы убедились, что можно добиться свидания и поговорить и притом с надеждой понять друг друга. В будущем, может быть, такого случая не произойдет, а что касается настоящего — надо поскорее ликвидировать. Я только вчера вечером узнал обо всех событиях. Вот, в понедельник у вас будет собрание. Надо ликвидировать. Ну позвольте пожелать вам всего хорошего.
Был дан адрес, по которому тов. Цюрупа хотел послать извещение; адрес этот следующий — 1-й Моск[овский] госуд[арственный] унив[ерситет]. Декану физ. — мат. фак[ультета] проф. Стратонову[324].
Знаток Земли и Вселенной
30 сентября 1922 г. В. В. Стратонов и другие пассажиры первого «философского парохода» прибыли в Штеттин, откуда на поезде выехали в Берлин. Избранный вместе с профессорами Н. А. Бердяевым, С. Л. Франком и В. И. Ясинским в бюро московской группы высланных из России (на их общем собрании 16 ноября 1922 г. обсуждался уже вопрос об учреждении «института научных знаний»[325]), В. В. Стратонов был в числе лиц, встречавших на вокзале очередную партию изгнанников, отправленных из Петрограда на пароходе «Пруссия»[326]. В совместном собрании обеих групп, созванном 27 ноября для обсуждения вопросов правового и бытового характера по устройству в Германии, участвовали 55 новоявленных эмигрантов — 17 петроградцев и 38 москвичей и провинциалов, а всего с семьями численность высланных, прибывших в Берлин, составляла порядка 115 человек. Стратонова избрали членом их объединенного бюро, в которое от москвичей вошли также В. И. Ясинский и агроном Н. П. Ромодановский, а от петроградцев — юрист, проректор университета А. А. Боголепов и журналист Н. М. Волковыский[327].
В Берлине, как свидетельствовал очевидец, Стратоновы остановились в расположенном на вокзальной площади «небольшом, скромном и чистеньком Hotel zur Ostsee»[328], в котором разместились еще несколько московских и петроградских профессоров со своими домочадцами, в том числе инженер-механик В. В. Зворыкин, химик Е. Л. Зубашев, философы Л. Н. Карсавин и Н. О. Лосский. Вместе с ними в качестве члена организационного комитета Стратонов участвовал в создании берлинского Русского научного института[329], открывшегося 17 февраля 1923 г., и был избран в его ученый совет[330]. А вскоре эмигрантская газета сообщила о чтении Стратоновым курса «Основы астрономии»: «…еженедельно по вторникам, начиная с 6 марта, от 4 до 6 час. дня, в аудитории о-ва „Урания“ на Taubenstrasse»[331]. Но в Берлине, где профессору удалось переиздать свою брошюру «Здание мира»[332], он задержался ненадолго.
Уже к лету Стратоновы перебрались в Чехословакию, обосновавшись на несколько лет в Збраславе, в 12 километрах от Праги, в окруженном бульваром на набережной Влтавы отеле «Velká Hospoda». Здесь же нашли приют толстовец В. Ф. Булгаков (последний секретарь писателя), инженер путей сообщения Н. Н. Ипатьев, историк А. А. Кизеветтер, текстильный промышленник Е. П. Свешников и другие русские постояльцы. Но, как подчеркивал сын Лосского, именно Стратонов с его качеством «компанейского человека», умевшего, еще по службе в дореволюционной провинции, «блистать в разных интеллигентских ассоциациях», стал «инициатором» объединения русских изгнанников, организовав со второй половины июня их еженедельные встречи «за чашкой чая в саду», или, при ненастье, в зале ресторана отеля, с докладами на разные темы, включая, разумеется, и «общедоступные» беседы о звездном небе, или чтением собственных литературных произведений, с последующими «общими играми, подвижными для детей и молодежи», и пением «великорусских и малороссийских народных, а также студенческих песен, которыми стали увенчиваться (ближе к концу лета, уже при искусственном свете) збраславские пятницы». Впрочем, с уютным городком было связано и горестное событие в жизни профессора, ибо, как вспоминал Б. Н. Лосский, в феврале 1925 г. «в Збраславе умерла и была похоронена не покидавшая с осени постели (из‐за какой-то связанной с легкими болезни) дочь Стратоновых Тамара»[333].
Переселившись в Прагу, Стратонов не оставил просветительскую деятельность, и по его инициативе в мае 1926 г. возник эмигрантский культурный кружок в Ржевнице, в 15 километрах от чешской столицы, который объединил проживавших там русских, армян и калмыков и получил известность своими музыкальными концертами. Кроме того, в 1923–1929 гг. Стратонов довольно часто выступал с пользовавшимися успехом научно-популярными лекциями, главным образом в пражском Русском народном университете и его отделениях и эмигрантских кружках в Горних Черношицах, Градец-Кралове, Моравске-Тршебовой, Пршибраме, Мукачеве и Ужгороде, на темы: «О Солнце», «О жизни на соседних мирах», «Основы физики небесных тел», «Как началась на Земле жизнь», «О взаимоотношениях астрономии и астрологии», «Венера как будущая колония Земли», «Значение Ньютона в астрономии», «Атлантида», «Завоевание небесных далей», «Невидимое население небес», «Отрывки из воспоминаний о кавказских разбойниках по следственным материалам о них» и др.[334] С лекциями профессор выезжал и в страны Прибалтики.
«Годы изгнания, — указывал современник, — В[севолод] В[икторович] провел в Праге независимым, крепким человеком. „Вот и наступило время для Фламмариона“, — шутливо говорит он и садится за эмигрантский письменный стол. Одну за другой сдает в печать с 1925 по 1929 г. свои блестящие книги о Вселенной, талантливо, увлекательно и популярно написанные. Они выходят по-чешски и делают автора широко известным в те годы по всей Чехословакии. Таких книг в Чехословакии еще не было, они достигают на рынке значительного спроса»[335]. В серии «Общедоступная астрономия», которую в 1925–1926 гг. выпускало в Праге эмигрантское издательство «Пламя», в числе первых четырех ее выпусков (всего планировалось 11) увидели свет научно-популярные брошюры Стратонова — «По небесному океану», «Дневное светило», «Земной шар», «Движение Земли», которые оценивались рецензентом как «одна из самых удачных попыток популяризации астрономических знаний», сообщаемых автором, «глубоко чувствующим величие и красоту Вселенной»[336]. Стратонов участвовал и в изданном «Пламенем» русско-чешском «Всеславянском календаре», в котором, как некогда в Тифлисе, поместил астрономические календари Солнца, Луны, планет, периодических комет и роев метеоров, а также свои очерки «Земля» и «О жизни на соседних мирах»[337].
Но так как из‐за безденежья «Пламя» резко ограничило свою деятельность, продолжить задуманную работу Стратонову пришлось уже на чешском языке: в 1926 г. в серии «Библиотека друзей неба» вышла очередная его брошюра — «О жизни на соседних мирах», а в 1927 г. в крупном пражском издательстве Б. Кочи — фундаментальная «Астрономия» в популярном изложении (объемом в 639 страниц, со 187 иллюстрациями и 96 приложениями, в 20 выпусках), которая в 1929 г. появилась и в переводе на немецкий язык (1107 страниц, 292 иллюстрации, 55 приложений)