Оказалось, что во время драки у Сергея слетел кроссовок с левой ноги. Он этого тогда не заметил, а сейчас решил не рисковать и не возвращаться за потерянной обувью к албанцам.
Зубцов тем временем вытащил с заднего сидения такси камеру, потом из багажника – сумку, громко хлопнул, закрывая его (наверное, надеялся, что багажник сломается), чуть постоял у машины, явно размышляя – не прорезать ли в шинах дырки.
Капитан пристально посмотрел на оператора. Ему всё труднее было удерживать контроль над ситуацией. Албанцы осмелели и начинали роптать – дескать, по какому праву миротворцы держат их в кювете под прицелом автоматов и пулемётов, как какой-нибудь скот?
– Быстрее залезай в машину капитана, – подтолкнул Игоря Комов.
– Что за дела, господин офицер? – набрался наконец храбрости учекист. – Мы ведь и без вашей помощи можем на своей земле порядок поддерживать…
– Я не буду ваши машины обыскивать, – начал капитан, не собираясь отвечать на вопросы албанца. – Там ведь нет оружия?
– Нет, – замотал головой учекист.
– Прекрасно, – усмехнулся француз. – Желаю вам успеха… – сделал паузу и брезгливо обронил: – …господа.
Капитан отдал миротворцам приказ забираться в машины. Сам устроился на переднем кресле своего внедорожника, заднее занимали русские. «Геленваген» и грузовик развернулись, всё ещё находясь под прикрытием пулемётов, и помчались в сторону Косовска-Митровицы, следом за ними, выпустив клубы едкого дыма, двинулись и танки. Башни свои они развернули дулами назад, чтобы албанцы оставались под прицелом. Если у тех и возникла идея преследовать колонну, то теперь она отпала. Учекисты выбрались из кювета и провожали удаляющихся французов мрачными взглядами. Комову очень хотелось, чтобы кто-нибудь из них наступил сейчас на мину, которых, судя по рассказам опытных людей, немало напихали в эту землю. Албанцы стояли очень скученно, и одной мины, пусть даже противопехотной, хватило бы, чтобы все они получили по куску железа.
«Хороший учекист – мёртвый учекист», – зло подумал Сергей.
Дорога до города заняла считанные минуты. Комов никак не мог успокоиться. Теперь на него навалилась такая усталость, что ноги сделались ватными, и он подумал, что когда придёт время выходить из машины, они не смогут его удержать. Хотелось курить, но свой табак они отдали миротворцам, а попросить сигарету у капитана Сергей как-то не решался. Вдруг они не курят в машине. Однако француз сам протянул ему пачку. Дрожащими руками Комов вытащил сигарету, капитан поднёс зажигалку. Губы Сергея были разбиты, на них запеклась кровь, из-за этого Комов плохо чувствовал фильтр, и сжимал его чуть сильнее, чем требовалось.
Капитан похлопал Сергея по плечу, сказал что-то по-французски. Комов его не понял, но почему-то ему показалось, что капитан посоветовал запомнить эту дату и отмечать её как второй день рождения. Ещё он подумал, что когда говорят: «Бывало и хуже», то это как раз про то, что с ними случилось, – ничего более худшего произойти просто уже не может. Сергей хотел поделиться этой мыслью с Игорем, но тот сидел мрачный, как туча.
– Желаю удачи, – сказал капитан, когда внедорожник довёз их до моста.
– Спасибо, – сказал Сергей.
Ему хотелось обнять капитана, как старого друга. Но, может, это русское прощание покажется французу не очень политкорректным? Европейцы сейчас просто помешаны на этой политкорректности. Не знаешь, что можно делать, а что нельзя.
«Дай бог тебе женералем стать», – мысленно пожелал капитану Сергей, произнеся звание, как генерал Чернота из пьесы Булгакова «Бег», на французский манер, чтобы боги, которые заведуют распределением должностей в армии Третьей республики, услышали его просьбу, а то ведь скажи он: «Генерал», они и не поймут. Многие ли из россиян знают, к примеру, что у французов «колонель» – это полковник?
По ту сторону моста маячила машина Радко. Сам он сидел внутри, но когда заметил Сергея и Игоря, то выбрался из «мерседеса». Очевидно, вид журналистов произвёл на водителя потрясающее впечатление, потому что он несколько секунд стоял и с испугом смотрел на них, только потом бросился навстречу, чтобы взять одну из сумок.
Футболка Игоря была располосована и обнажала накачанную грудь с уже проступившими синяками. Сергей лишился воротника рубахи, он был, если так можно выразиться, полубос и ковылял при ходьбе, как человек, у которого одна нога заметно короче другой.
– Что с вами стряслось? – спросил Радко.
Комов махнул рукой:
– Долго рассказывать… Но ты правильно сделал, что с нами не поехал.
Французы оставались возле моста до тех пор, пока русские не сели в машину, и не направились в сторону Сербии.
«Самое лучшее, что сейчас может быть, – думал Сергей, – это доехать до гостиницы, собрать вещи, погрузить их в машину и отправиться к венгерской границе, а потом улететь из Будапешта в Москву… – Он чувствовал, что очень устал от этой командировки. – Когда в следующий раз позвонят из редакции и опять попросят съездить в Косово, пошлю всех, кто находится на другом конце провода, на три буквы».
– Косово-Кокосово… – зачем-то сказал Игорь, а потом, обращаясь к Радко, продолжил: – Теперь я очень хорошо понимаю, отчего вы так албанцев не любите. Я их сам не люблю. Готов голыми руками убивать.
Никто ему не ответил, и оператор, немного помолчав, сообщил:
– Самое интересное, что аппаратура во всей этой передряге нисколько не пострадала.
«Нужно придумывать текст сюжета, – думал Комов. – Вот только самое интересное осталось за кадром. Хотя, даже если бы Игорь случайно включил камеру и она записала, как нас тащат в кювет убивать, я бы не стал об этом рассказывать. Надо написать о наших миротворцах, и о том, что албанцы не пускают их в Ораховец…»
Текст долго не получался. Ведь после дневной встречи с российскими солдатами у Сергея появились новые впечатления. Их было слишком много, они были чересчур сильными, и Комов никак не мог от них отделаться…
Болгары тоже наведались в Косовска-Митровицу и нашли там православный храм. Некогда его хотели отреставрировать, но территория, на которой храм находился, теперь контролировалась албанцами. По строительным лесам, как обезьянки, лазили чумазые дети и старательно сбивали старинные фрески железными прутьями со стен. Если фрески находились слишком высоко и прутья до них не дотягивались, дети кидали камни, споря о том, кто разобьет сербскому святому голову, а кто сломает ему руку. К спору своему они относились очень ответственно, злились, когда бросок получался плохим. Богомил рассказывал, что ему в тот момент показалось, если бы перед этими детьми оказался живой, а не нарисованный человек, то они бы спорили с ещё большим воодушевлением, кто первый размозжит ему голову. Он спросил, так ли это у мальчугана, который искал на полу камень поухватистее.
– Конечно! – закивал мальчик. – Я ненавижу сербов! Когда вырасту, вступлю в Армию освобождения Косова и стану боевиком. Пока сербы будут на наших землях жить, я их буду убивать!
Крест с храма сбили. Болгары его так и не нашли, только заметили вмятину на земле на том месте, куда крест упал. От этой вмятины шёл небольшой шрам, а потом, скорее всего, крест погрузили на машину и куда-то увезли. Видимо, на переплавку.
Журналисты сидели в белградском номере Сергея и Игоря за столом, на котором стояла бутылка сливовицы и закуска. Здесь повсюду подавали очень вкусную и здоровую пищу. Комов, не заглядывая в меню ресторана, мог по памяти назвать десяток блюд, таких как плескавица на каймаку, шопски салат и прочие. Сербский язык отдаленно напоминает русский, так что и своими мозгами можно было дойти до того, что мешано мясо – это разные сорта мяса, приготовленные на гриле, а домачий крумпир – картофель по-домашнему.
– Вы, конечно, знаете, – рассказывал Богомил, – что наше правительство хочет, э-э-э, как бы это помягче сказать, интегрироваться в Европу. Но мы этим сюжетом показали, кого натовцы поддерживают, а значит, и наша страна тоже… Мы ведь ничего не придумывали, постановочных кадров не делали, сняли всё как есть. Этот сюжет вообще можно было без моего текста давать. Только подписать картинку: «Разрушение православного храма в Косове». Этого было бы достаточно. Из этих детей хорошие люди уже не вырастут, бандиты из них получатся. К счастью, в редакции ничего приукрашивать не просили…
– Вам-то хорошо, – сказал Сергей, уже рассказавший коллегам о том, что с ними стряслось, – а для нас в Косово съездить, всё равно, что к врагам в тыл попасть.
– Да, – печально согласился Живко. К албанцам журналисты-болгары относились очень плохо.
– Оторвут нам когда-нибудь голову, – мрачно заявил Игорь. – Стволами нужно обзавестись, здесь это не проблема. В случае чего, будет чем защищаться.
– Ты с ума сошел? – спросил Комов. – Нам нельзя быть с оружием.
– Знаю… – скривился оператор, но тут же взорвался: – Значит, если какие-нибудь суки нас, не дай бог, опять поволокут в кусты, снова будем голыми руками отбиваться?
– Лучше их перестрелять, а потом в тюрьму сесть?
– По мне лучше уж в тюряге посидеть, чем на том свете раньше времени оказаться! – озлился Игорь. – Да и с чего ты взял, что нас посадят? Отбрешемся. Дипломаты за нас вступятся.
– За убийство отбрешемся?
– За самооборону.
– Нет! – резко поставил точку в этом споре Комов.
– Тогда в следующий раз сам в Косово поедешь, – пообещал оператор. – Один! Мне моя жизнь ещё дорога.
– А мне, думаешь, не дорога?
– Что-то не видно…
– Ладно, парни, не спорьте, – примирительно заговорил Богомил. – Давайте лучше выпьем за что-нибудь.
– Запросто! – согласился Игорь. – У меня в запасниках помимо тостов за взятие Плевны и оборону Шипки теперь ещё один есть. За наших миротворцев! За их марш-бросок из Боснии!
Глава 12Арджан Хайдарага. По избранному пути
Арджан удовлетворённо хмыкнул. Да, золотое дно нашёл дядя! Не один рейд с драгоценным грузом совершил уже Хайдарага. Ещё несколько раз ездил с Буджаром, а потом и сам возглавил группу. Эти рейсы приносят прямую пользу. И общему делу, и самому Арджану. Но в последний рейд Эрвин его не отпустил… Интересно, почему? Скоро узнаю.