по улицам Рима, раскачала и бросила в реку Тибр.
Это было в 897 году, почти вчера.
Выкапывать труп, говорить ему правду в глаза,
Судить его зверства, глумясь над его отрупеньем,
И храбро таскать за усы, за пиписку и за
Свой заячий страх, за ползучесть свою по ступеням,
За ногу, бежавшую в ногу со временем так,
Что вся износилась под знаменем этого трупа
И выросла новая, в новый залезла башмак,
Толчёт холуёвые грязи, как пестиком – ступа.
Великое счастье – дожить до таких перемен,
Увидеть, как множатся копии лживых утопий
И в них не утопнуть, не сдаться ни времени в плен,
Ни тем гробокопам, у трупа ликующим в попе.
Великое счастье – дожить до свободы такой,
Поэтка эпохи (смотрите в словарь!) копрофагов.
Дыши кислородом поэтским, поскольку другой
Тебе перекрыли, но ландыши прут из оврагов.
Ты – чистая лирика, а не с гротеском бурлеск, —
И только посмей мировому стандарту потрафить!..
Ты – детка Поэтка из глуби, где гулы и плеск.
Своё заработав, получишь где не на что тратить.
Теперь не имеет значенья,
Теперь не берётся в расчёт,
Какие там были теченья, —
Ничто там теперь не течёт,
Ни крыши, ни краны, ни мысли,
Ни время, ни слёзы, ни речь…
И всюду экраны повисли —
Следят, чтоб не вздумали течь
Ни крыши, ни краны, ни слёзы,
Ни мысли, ни речь… Иногда
Лишь грозы, коровы и козы
Текут, не имея стыда.
Появилась уйма новых штучек,
Всё тут есть, уму большой почёт,
Только нет таких вот авторучек,
Из которых медленно течёт.
Я, бывало, ими рисовала
Всё, что надо в жизни поиметь, —
Крышу, стены, окна, одеяла,
И наряды всякие, и снедь.
А когда с наганом уркаганы
Сторожили глобус от меня,
Я свободно выезжала в страны,
Оседлав слона или коня, —
Выбор мой зависел не от кучек,
Чьим доносам был потерян счёт,
А зависел он от авторучек,
Из которых медленно течёт.
Но лавчонка есть по этой части,
Страшно молвить, общества на дне,
Там под мухой гениальный мастер
Авторучки заливает мне.
Он свистит, чирикает, мяучит,
В телескоп глядит, как звездочёт.
В телескопе – тайна авторучек,
Из которых медленно течёт…
Это – время великих надежд на моё вымиранье.
Вот уйдут поколенья, которые… Ждите расцвета!
Как я счастлива, Господи, быть вымиранья на грани
И не быть под наркозом вранья, чьи надежды на это —
На моё вымиранье, на то, что уйдут поколенья
Очевидцев, свидетелей… Милые, ждите расцвета!
Оставляю вам это люблёвое стихотворенье —
Знак любви моей нежной, с оплатой входного билета.
Идя со временем не в ногу и не в шею,
Я с каждым годом понемногу хорошею, —
Тут все большеют, а я вовсе не большею,
Поскольку детским остаюсь я существом.
Большенье свойственно периодам крушенья,
Когда большие принимаются решенья,
И тут возможностей полно для обольшенья,
Но обольшеть нельзя поэтским веществом.
Для обольшенья есть источники питанья,
Большие замыслы, большие испытанья,
А весь мой замысел – не больше трепетанья,
Того не больше, что способно трепетать
И, трепетательной природой обладая,
Как воздух, снег и колокольчик – дар Валдая,
Не больше быть, чем точка, точка, запятая
В портрете рожицы, листающей тетрадь.
ДЕТСКОЕ
Я не люблю вас, вы – плохие,
На каждом врёте вы шагу,
Вращаясь в мусорной стихии,
В её питательном кругу.
На этой сказочной работе,
Сплотясь в могучий коллектив,
На понт вы публику берёте,
Расцвет помойки раскрутив.
И, одиночеством томимы,
На ваш помоечный арбуз
Летят за славой пилигримы,
Как члены – в творческий союз.
Они Гомера и Шекспира
Уже готовы замочить,
И людоеда от вампира
Нельзя в их шайке отличить.
И мне ворюги не милее —
Они последнее сопрут,
Когда, от голода белея,
Тут старики и дети мрут.
Не я за вашу пью победу,
На ваши лавры мне плевать,
В другую сторону я еду —
И вовсе не преподавать!..
Не лезьте в зеркала
Оплакивать морщины, —
Разденьтесь догола,
Целуйте плоть мужчины,
Который положив
Уста на ваши чаши,
Прекрасен тем, что жив,
Целуя тайны ваши.
Божественны права —
В любви купаться, в неге
Живого существа,
Чьи влажные побеги
Питает благодать
Витающего духа!..
А счастьем обладать
Нельзя, где чувство сухо.
Дай Бог на склоне лет
Вам лирикой невинной
Продлить большой секрет
В два раза с половиной!
Сказать, что это – бред,
Нельзя при всём желании…
Такой большой секрет
Для маленькой компании.
Когда взглянул бы, например, Гомер
На то, что в нём увидели потомки,
Свой приспособив хищный глазомер,
Чтоб расписать его мозгов потёмки,
Цитатами развесить по углам
Своих миров кубических, – тогда бы
Прозрел он: что за грандиозный хлам
Плодят (посмертно!) дивные силлабы,
Какие тут, ну прямо под рукой,
Цветут горации в горшочках и проперции,
Настурции, лукреции… Какой
Расцвет аграрной и морской коммерции!..
Каких вергилиев, катуллов семена
От населения аптеки принимают,
Кладут в коробочки, наклеивают на
Латыни этих специй имена,
Потом больные их, конечно, принимают
Наружно, внутренне, сварив и процедив, —
Кому питьё, кому натирка и примочка…
Весной и осенью бывает рецидив,
Но миф поможет из античного горшочка:
Одну действительность заменит он другой,
Где недействительность воздействует так сильно,
Что чаша с ядом топает ногой
Документально, скотски, нагло, стильно.
ДЕМОНИЙ
Общение с Сократом утомляло,
О чём известно из толковых книг.
О днях военных вспоминал он мало,
Хотя и был, я знаю, фронтовик.
Ни для какой блистательной карьеры
Не мог от кресла оторвать он зад,
Не лез он в политические сферы,
И не лобзался с демосом Сократ.
Бывало, выйдет босиком пошляться
Глухой зимой по улочкам родным,
И вдруг – демоний (нам ли удивляться?),
Незримость, примагниченная им.
И что скрывать?.. Что мог часов по тридцать
Стоять Сократ в плаще на голу плоть,
Пока демоний весь не испарится
И языки не станут чушь молоть?
Блаженный ненавистник беззаконий,
Он свято чтил гражданские права,
Согласно коим демос и демоний
Его убили волей большинства.
Он сделал всё, чтоб жизнь не удлинилась,
Он понял всё и смерти захотел.
Ещё сменил бы демос гнев на милость, —
Но был демоний послан не за тем…
ЛЕНИВЫЕ ЗАПИСКИ
В те годы не мчался в Америку только ленивый,
Квартиру продав кой-какую и книги пакуя.
Россия с её лопухами, полынью, крапивой
Себя материла за лень, за породу плохую,
За то, что полно ископаемых всякого сорта,
Но нету сортира приличного, ассортимента
Продуктов, товаров, услуг, – никакого комфорта,
А в странах, войну проигравших, – там всё для клиента!
Зачем побеждали фашистов, когда в результате
Их земли цветут и блаженствуют в роскоши всякой,
А мы – в дураках, в нищете и готовы к расплате
За то, что в других государствах считаемся бякой?..
Такие вот мысли простые на ум приходили
Пешком, в электричке, в автобусе, в злобной толкучке,
И все ненавидели всех, – и в таком крокодиле
Варилась душа и ребёнок просился на ручки.
Облиться слезами?.. Смешно. Обливалась рекой ледяною
И с нею в обнимку плыла до поэтского шара,
Где мир к человеку повёрнут такой стороною,
Что плоского нет ничего, а конец и начало
Слились, и в любом они вдохе, и плеске, и слове —
Одновременны, повсюдны, слиянны, растворны…
Ещё я пила аспирин от сгущения крови,
Поскольку табак и бессонница – неблаготворны.
Прошли века, вещица – антикварна,
Она боится солнца и воды.