Глазами кап-кап в капок,
в теплоты его благодать,
в копну его тишины,
в хлопья словечка малайского, —
Нажиться на войне – святое дело,
Стравил кого-то с кем-то – и вперёд!..
Истории физическое тело
Случайностями взяток не берёт.
Войска идут, взрывают, убивают,
Насилуют и грабят от души,
Гниют в земле, в психушке завывают,
Но их добыча – сущие гроши.
В совсем других война играет странах
На струнах денег, стонущих во мгле,
Где войны делают, как блюда в ресторанах —
Не из своих печёнок и филе.
Где войны делают, как делают закуски
Холодные… Как блюда жарких мест,
Как мясо с кровью… Голубь в белой блузке
Там вылетает из румяных тест.
А голубь мира – дивная вещица,
Ей сносу нет, и спросу нет с неё,
И в запечённом виде эта птица
Вам аплодирует крылами за враньё!..
Тут все убили всех.
Просторней стало, чище.
Остались плач и смех,
Где было их жилище.
Остался скрип дверной,
Оконный блеск и скрежет
Той жизни пробивной,
Что больше слух не режет,
А стёрта словно мел
С доски в конце урока…
Теперь, где класс шумел,
Шумит листва широко, —
И каждой капли ёк,
И каждой ветви шелест,
И каждый мотылёк,
Или другая прелесть,
Времён не помнят тех,
В местах родившись этих,
Где все убили всех
Во всех тысячелетьях.
И я не помню, кто
Об этом память всё же
Вложил в моё пальто,
Висящее в прихожей.
РОСКОШЬ УМОЛЧАНЬЯ
«Самое страшное – когда тебя умалчивают».
Сивый Бред
Умолчанье, умолчанье,
Твоя музыка слышна —
Как ветвей, морей качанье,
Запах снега, вкус вина…
Сладко пить твоё звучанье,
Мне так дорог отклик твой,
Умолчанье, умолчанье,
Ты – колодец питьевой,
Не плебейских прав качанье,
Не кричанье без конца:
«Умолчанье, у-у-у-молчанье —
Хуже грязного словца!..»
Нет, скажу я на прощанье,
Как живой аристократ,
Умолчанье, умолчанье —
Выше всяческих наград.
Облаков незамечанье,
Мчанье их над головой,
Умолчанье, умолчанье,
Ты – мой свет, простор я твой.
Наше тайное встречанье
Здесь любви оставит след,
Умолчанье, умолчанье —
Роскошь слаще всех побед!..
Любили так нежно, так сильно,
В сиянье сокровищ одеты, —
Ведь нищие выглядят стильно,
С них гении пишут портреты,
Работая кистью и краской
По ткани из нити суровой.
Любили так трепетно, ласка
Для этого – грубое слово.
А время стояло, при виде
Которого рвут сухожилья.
Из этого времени выйдя,
В своём они времени жили.
Слеза поэзии по Гоголю ползёт.
К интимной лирике относятся кошмары.
Когда с правами человека повезёт,
В глобальной бричке мы прорвёмся в шаровары.
Лицо кириллицы не есть латынь. Лукав
Хирурга взгляд – его латыни самокрутка.
К интимной лирике относится рукав,
С рукой отрезанный колёсами рассудка.
Вранья вам хочется, пьянящего, как ром?
Я – чистый лирик, у меня другая пьянка.
К интимной лирике относится разгром
Чужой страны, когда в своей не иностранка.
Как сердце, бьётся солнце, и черна
Галактика, чьё сердце разорвётся.
Интимность лирики и есть величина,
Где солнце бьётся в черноте колодца.
Когда достигнут тех высот,
Что показали нам в субботу,
Жить будут лет до пятисот,
А до трёхсот искать работу.
И без особенных затей
В расход пустив морали глыбу,
Там будут разводить детей,
Как мясо, птицу или рыбу.
Как медицинский препарат
Особой силы молодильной,
Там каждый будет страшно рад
Глотать в таблетке дом родильный.
Не думать ни о чём таком,
Быть выше страха и упрёка, —
И вечным станет исполком
Живущих вечно и жестоко.
Слюна их вечности видна
В улыбках жадных!.. Со слюною
Они вкушают времена,
Где вымерло всё остальное.
На дне морском и океанском дне
Кувшины плавают, и с ними я знакома,
Они с цветочками являются ко мне,
Вплывая в окна и в проём балкона.
Великолепны тел их косяки,
Сверкающие горлами сосуды,
Где дышат свежестью листва и лепестки,
И слёзы свежие из глаз – не из посуды.
Владея речью этой свежести, легко
Владеют музыкою тайны —
Райским смехом,
Когда все ужасы остались далеко
От жизни прожитой
И опыт содран с мехом.
В юности, в пасти огня,
Розы грубили меня,
Гробили – пышно цвели
Всюду, где только могли:
Стыдом – на щеках,
Трудом – на руках,
Целующим ртом – в облаках!
Так нестерпимо алел
Рдянец – чтоб он околел!
Из-за него одного
Никто ведь меня не жалел:
Ни желчный мудрец,
Ни алчный юнец,
Ни совесть – грызучий близнец!
Взглядом не покажу,
Через какую межу
Я перешла, чтоб велеть
Огненным розам белеть:
Стыдом – на щеках,
Трудом – на руках,
Целующим ртом – в облаках!
Так нестерпимо белеть,
Светом сплошным – без огня,
Чтобы при жизни – и впредь! —
Не пожалели меня:
Ни желчный мудрец,
Ни алчный юнец,
Ни совесть – грызучий близнец!
Так нестерпимо белеть,
Чтоб не посмели жалеть
Те, кто меня не жалели,
Когда мои розы алели:
Стыдом – на щеках,
Трудом – на руках,
Целующим ртом – в облаках!
Не бывает напрасным прекрасное.
Не растут даже в чёрном году
Клён напрасный, и верба напрасная,
И напрасный цветок на пруду.
Невзирая на нечто ужасное,
Не текут даже в чёрной тени —
Волны, пенье, сиянье напрасное
И напрасные слёзы и дни.
Выпадало нам самое разное,
Но ни разу и в чёрных веках —
Рожь напрасная, вечность напрасная
И напрасное млеко в сосках.
Дело ясное, ясное, ясное —
Здесь и больше нигде, никогда
Не бывает напрасным прекрасное!
Не с того ли так тянет сюда
Сила тайная, магия властная,
Звёздный зов с берегов, облаков, —
Не бывает напрасным прекрасное! —
Ныне, присно, во веки веков…
За то, что не покинула тебя,
Когда ты всех покинула, смеясь
Над праздником победного тряпья,
И с этой грязью вырубила связь.
За то, что почтальоном и письмом
Я стала, чтобы выбраться из грязи.
За то, что совести работая веслом,
Я обладаю тайным средством связи.
За то, что крюк не вбила в потолок,
Когда свобода стала знатной сучкой, —
Ты мне прислала свиток этих строк
В бутылке, в той ноге стеклянной с ручкой,
Которая гуляет в облака,
Плывёт по водам, синим и зелёным.
Нет, связи не конец ещё!.. Пока —
Таким вот образом, таким вот почтальоном.
ЛИСТАЯ ПРОСТРАНСТВО
С кровоточащих ног сандалии снимая,
Улыбчивым лицом к реке обращена…
Чудесно в дичь вошла стрела её прямая,
Охота удалась, богиня польщена.
Её добыча спит и скоро станет пищей.
Где пища, там – вино, а где вино – поют,
А где поют – легко справляются с кровищей,
Зализывая ран божественный уют.
Какой ценой оплачено смиренье,
Листва сказать могла бы и трава,
Сказал бы ландыш или куст сирени,
Но нет смиренья там, где есть слова!