— Идея! — осенило вдруг его. — Я позвоню маме, она приедет сюда и останется с Никой. Ты как, сможешь еще часок продержаться?
— Вполне, — кивнула Люська. Схватки и в самом деле пока не сильно ее беспокоили. Да, было неприятно, но вполне терпимо. Миша тем временем отправился звонить своей матери. Судя по обрывкам разговора, долетавшего до Люськи из прихожей, маман заупрямилась поначалу. Она вообще заочно недолюбливала Люську и не одобряла увлечения сына «этой девицей», предсказуемо подозревая в ней жадную расчетливую хищницу-провинциалку, которая спит и видит, как бы захомутать такого завидного жениха, как ее единственный любимый сыночек. Краткие переговоры, однако же, закончились победой Миши.
— Сейчас сядет в такси и приедет, — сообщил он, возвращаясь в кухню к Люське. — Выходной, пробок быть не должно, так что уже скоро. Ты, главное… не обращай внимания на то, что она будет тебе говорить.
— А она что, будет со мной разговаривать? — неприятно удивилась Люська. — Я, знаешь, как-то не расположена нынче.
— Ну, вообще, она может ляпнуть, не подумав, — признал он нехотя. — Не со зла, а просто от ревности…
— Это она ко мне ревнует, что ли? — фыркнула Люська.
— А то! И Ника ей еще все уши о тебе прожужжал…
— Если можно, сведи наше общение с твоей, верю, замечательной мамой к минимуму, — серьезно попросила Люська. — Ну просто не до этого мне сейчас…
— Я постараюсь, — пообещал Миша.
Маман приехала через сорок пять минут. К тому времени проснулся Ника и, узнав, что тетя Люся с папой едут в больницу, отчаянно зарыдал.
— Зачем в больницу? Почему в больницу? — кричал он, захлебываясь горючими слезами. — Я не хочу сидеть с бабушкой, я лучше с вами поеду…
— Никита, — сурово повысил голос отец, — тебе там делать нечего. Это место для взрослых.
Ника вцепился в Люську, как клещ и прорыдал ей в шею:
— Тетя Люся, ну ты же не умрешь? Обещай, что не умрешь!
— Что за глупости, — переменившись в лице, рявкнул на него Миша, отчего Ника заплакал еще безутешнее.
— Не ори на ребенка! — тут же вмешалась мать и запричитала:
— Никочка, зайчик, иди ко мне…
Но Никита отказывался выпускать Люську. Она с трудом присела на стул, превозмогая боль в пояснице и тянущие рези внизу живота, и притянула мальчика к себе. Он захлюпал носом, постепенно успокаиваясь в ее объятиях.
— Ну что ты, мой хороший, — тихо прошептала она ему на ушко. — Что еще за глупости выдумываешь? Конечно, я не умру. Ты же знаешь, что у меня в животике сидит дочка. Вот врачи и помогут ей родиться…
— А тебе будет очень больно? — спросил Ника. — Они станут делать тебе уколы?
— Ну, я же большая девочка, — подмигнула ему Люська. — А большие девочки не плачут… Как-нибудь вытерплю.
— По-моему, такие подробности не для ушей маленького мальчика, — мама Миши чопорно поджала губы.
— Я не маленький! — сердито возразил Ника. — Мне целых шесть лет!
— Мама, поверь мне, Никита уже вырос из сказочки про аиста и капусту, — вздохнул Миша. — Он знает, что дети поначалу находятся у женщины в животе…
— Может, вы успели рассказать ему и то, КАК они в живот попадают? — взвилась мама. Ника живо заинтересовался этой фразой:
— А правда, как?
Люська тронула Мишу за рукав:
— Послушай, может, мы уже поедем? Мне что-то не очень хорошо…
— И в самом деле, — опомнился Миша. Одной рукой он подхватил Люськину «родильную сумку», а второй махнул матери:
— В общем, оставайтесь с Никой на хозяйстве. Насчет еды — все в холодильнике, ну сами разберетесь. Когда вернусь, не знаю, но если что — звоните на мобильный.
— По-моему, ты слишком увлекся ролью счастливого отца, — и напоследок не удержалась от подколки мама. — Как будто это твой ребенок должен родиться…
Люська не стала дослушивать весь этот бред. Она молча вышла из квартиры и нажала кнопку вызова лифта. Миша поспешил за ней следом. Мама раздраженно захлопнула дверь.
Около десяти утра Люська с Мишей уже были в приемном покое перинатального центра. К этому времени схватки стали более сильными, и Люська терпела молча из последних сил. Медсестры измерили ей давление, а затем дали кипу документов на заполнение. Наконец с формальностями было покончено, и Люську пригласили в смотровую.
Явилась Надежда Тихоновна — Люськин врач. Быстро и деловито приступила к осмотру на кресле. Люська стиснула зубы, чтобы не заорать от боли.
— Опаньки, — удивленно протянула Надежда Тихоновна, — какое у нас, оказывается, уже хорошее раскрытие — четыре пальца! Мы в родах, дорогуша! Надо бы поторопиться… Даю тебе полчаса на все процедуры, а затем быстренько поднимайся в родблок.
Процедуры включали в себя клизму, бритье интимной зоны, душ и переодевание в больничные вещи — рубашку и халат. Затем Миша под руку проводил ее на второй этаж, в предродовую. Этот короткий путь Люська проделала с превеликим трудом, периодически останавливаясь и хватаясь за стены. Наверху в коридоре тусовался взволнованный молодой мужчина, чью супругу уже перевели в родзал. Оттуда долетали душераздирающие стоны и крики, и Люську даже затошнило от страха. Но уже через минуту из родзала раздался пронзительный плач младенца, и акушерка, выглянув из двери, жестом пригласила молодого отца войти. Тот рванул внутрь с непередаваемо ликующим выражением на лице, и Люська почувствовала, что на ее глазах выступили слезы. Кажется, Миша шепнул ей что-то ободряющее напоследок, и она отправилась в предродовую палату. Люська чувствовала, что ее будто бы распирает изнутри, но знала, что тужиться пока ни в коем случае нельзя. Надежда Тихоновна еще раз осмотрела ее, проверяя раскрытие, сообщила, что ждать осталось не больше часа, и велела перебираться в родзал на кровать.
Дальше все завертелось, как на детской карусели. То ли сознание Люськи было затуманено от постоянной боли, то ли еще что, однако в воспоминаниях от собственных родов осталось лишь несколько картинок, последовательно сменяющих одна другую. Родзал внезапно наполнился людьми, ее кровать трансформировали в кресло и помогли Люське правильно в нем разместиться. И, наконец-то, была дана команда тужиться — потому что терпеть больше Люська не могла. Вопреки ожиданиям, потуги принесли не боль, а невероятное облегчение.
— Молодец! Все делаешь правильно! — похвалил ее кто-то, чьего лица она не видела. И уже на третьей потуге Люська вдруг услышала плач ребенка, а затем ей вдруг стало легко-легко, живот словно опал, и на руках у врача оказалось крошечное розовое тельце. Люська смотрела на маленького человечка и отказывалась верить в то, что это она его сейчас родила. Младенца положили ей на живот, и Люська растерянно пролепетала:
— А… что мне надо делать?
Вокруг засмеялись.
— Ну, самое главное ты уже сделала, — проговорила Надежда Тихоновна. — Теперь расслабься и отдыхай. Молодец, отлично себя вела, даже не пикнула.
Малышка закричала. Люська увидела, как обиженно у девочки дрожит в плаче нижняя губка, и ее словно ножом по сердцу полоснули. Слезы против воли хлынули из ее глаз.
— Это еще что за новости? — удивилась акушерка.
— Почему она… плачет? — выговорила Люська еле слышно. Все снова расхохотались:
— Так плачет — это же нормально! Отличная здоровая девочка…
Затем ей перерезали пуповину, и ассистенты унесли крошку на пеленальный столик. Люська следила за ними хищным взглядом, как тигрица, у которой отняли детеныша, готовая разорвать любого, кто причинит ее детке боль.
— Позвать твоего мужа? — наклонившись к ней, спросила акушерка. Люська вытаращилась на нее и некоторое время тупила, пытаясь сообразить, кого она имеет в виду. Затем поняла — да Мишу же!.. Все принимали его за мужа, потому что это он привез ее в роддом и теперь дежурил за дверью в коридоре.
— Нет, нет, не надо звать! — испугалась она, представив, как выглядит сейчас, распятая на этом кресле, потная и измученная. — Мне нужно… принять душ и переодеться.
Все опять засмеялись — ей-богу, складывалось впечатление, что Люська находится не в родзале, а на игре КВН.
— Вес — три двести, рост — пятьдесят сантиметров, — донеслось тем временем от пеленального столика. — Как назовете, мамаша, уже решили?
— Алеся, — счастливо выдохнула Люська.
Она думала, что все самое страшное уже позади, но тут к ней подступились врач с акушеркой и потребовали еще немножко потужиться, чтобы вышла плацента. А дальше предстояло зашить один небольшой разрез, который ей, оказывается, сделали в процессе родов. Вот это уже было по-настоящему больно, и Люська периодически вскрикивала. Слава Богу, мучения продлились недолго. Потом дочку снова поднесли к ней и приложили к груди. Однако малышка только лизнула сосок, а потом тихонечко захныкала. Затем Люське помогли перебраться на каталку и повезли в палату.
Остаток дня прошел как в тумане. Дочку увезли в детское отделение, поскольку в первую же ночь Люська едва ли была способна на то, чтобы присматривать за малышкой и заботиться о ней. Ей самой нужен был уход. К счастью, с Люськой находился верный Миша, которого медперсонал упорно принимал за ее мужа.
— Ты уже видел Алесю? — спросила у него Люська.
— Да, мне показали, — кивнул он и выставил вверх большой палец. — Меня, правда, все называли папочкой, но я уж не стал их разубеждать. Отличная девчонка, просто красавица! Я даже успел ее немного поснимать. Ты молодчина, Люсь!
— Поснимать? В смысле — пофотографировать? — удивилась Люська. Ей эта мысль даже не приходила в голову. — А зачем?
— Пожалуй, ты единственная мамаша двадцать первого века, которая не собирается выкладывать фотографии первых минут жизни своего ребенка где-нибудь в соцсетях или на мамском форуме! — подколол ее Миша.
— Ты же знаешь, я не сижу на таких форумах, — пожала плечами Люська. — Меня они пугают…
— Это ты сейчас так говоришь, — подмигнул ей Миша. — А может, через недельку-другую начнешь вести активные Интернет-дискуссии на тему «мы пописали», «мы покакали», «мы покушали титю» и «у нас газики»…