Эрлих слегка побледнел, но сдержался.
— Обращаю ваше внимание на то, что вы допустили нарушение требований закона. Это, помимо всего прочего, является служебным проступком. Взыскания на вас я накладывать не собираюсь, но попрошу учесть мои замечания и сделать на будущее соответствующие выводы.
Губы Эрлиха вытянулись в жесткую нитку.
— Вы меня поняли?
— Я вас хорошо понял, — подтвердил он и после паузы сказал: — Я прошу освободить меня от дальнейшей работы над этим делом.
Наиболее разумным со всех точек зрения было бы удовлетворить просьбу Эрлиха, тем более что за последние дни я настолько вработался в «горелое дело», что Эрлих стал для меня не столько помощью, сколько помехой. Но человек не всегда выбирает из возможных вариантов лучший. И я сказал, что не собираюсь отстранять его от расследования.
— Но ведь фактически меня уже отстранили, — сказал Эрлих.
— Ошибаетесь, Август Иванович. Я вас не отстранял. Если вы имеете в виду мое участие, то это лишь помощь.
— Насколько я понял, мы избрали с вами разные пути.
— Разные пути?
— Ну, скажем, так: разные версии.
— Что же из этого следует? Все версии, кроме одной, отпадут. Но проверить их надо. Тогда мы исключим возможность ошибки. Я не собираюсь в чем-то ограничивать ваши поиски. Но вы должны учесть то, что я вам сказал.
Эрлих наклонил голову и растянул губы в улыбке:
— Я учту все, что вы сказали, Александр Семенович.
Фраза мне показалась двусмысленной. Но я сделал вид, что не обратил на это внимания…
Когда Эрлих вышел, я достал из сейфа переданный мне накануне конверт. Я его собирался вручить Эрлиху, но к середине нашей беседы это желание значительно ослабело, а к концу и вовсе исчезло.
В конверте были исписанные с двух сторон крупным почерком листы серой бумаги. Безымянный автор сообщал «родной рабоче-крестьянской милиции, что Василий Гаврилович Пружников», известный в уголовно-бандитском обществе многих городов и поселков РСФСР, прикрывшись прозрачной личиной лживого раскаяния и высоких шоферских обязанностей, «скрытно продолжает наносить неистребимый вред личностному имуществу советских граждан». Пружников обвинялся в многочисленных кражах по месту своего жительства (систематическое хищение картошки у соседей, тайный «отлив» керосина, кража продовольственных карточек), а также в «классово заостренном хулиганстве» и «кухонном бандитизме»…
От анонимки за версту разило квартирной склокой. И если бы не абзац, на который обратил внимание Цатуров, ее бы похоронили в архиве.
Цатуров отчеркнул несколько фраз, посвященных обвинению Пружникова в краже у управляющего трестом товарища Шамрая «часов и других неимоверных ценностей». Именно поэтому письмо и оказалось у меня.
Георгий Цатуров, прозванный в отделе Дружба Народов (Фрейман как-то сказал, что у него армянский акцент, украинская веселость, еврейские глаза и грузинский темперамент), умел внимательно читать почту. Впрочем, он хорошо умел и многое другое: поддерживать приятельские отношения со всеми сотрудниками, начиная от уборщицы и кончая начальником ГУРКМ, доставать дефицитные вещи для жен наших работников, острить, петь под гитару.
Цатуров относился к весьма любопытному племени псевдобездельников. В отличие от «деловых бездельников», с которыми я частенько сталкивался в различных учреждениях, Цатуров как будто никогда не был загружен работой. Телефон в его кабинете не сотрясал своими звонками стен, здесь никогда не толпился народ, письменный стол не был завален бумагами, а самого Цатурова я чаще всего заставал за его любимым занятием — изучением объявлений в газете об изменении фамилий.
Иногда Цатуров, к ужасу своего непосредственного начальника и Алеши Поповича, в разгар рабочего дня, когда другие сотрудники, словно загнанные лошади, носились в мыле в своих кабинетах, отправлялся в Красный уголок потренироваться на биллиарде. («Меткий глаз, твердая рука. Сегодня биллиардист — завтра артиллерист».)
Казалось, другого такого лоботряса и бездельника — не найти.
Но… странное дело: у Цатурова постоянно оказывались лучшие по отделению результаты. Раскрываемость краж доходила у него до 96–98 процентов. Цифры, прямо скажем, небывалые. В 1932 году Дружба Народов раскрыл нашумевшую кражу в универмаге на полтора миллиона рублей. В 1933-м вытянул три безнадежных дела, а в 1934-м его заслуги были отмечены в приказе наркома, а начальник ГУРКМ вручил ему именное оружие.
Нет. Цатуров не был бездельником. Но когда и как он ухитрялся работать, для меня загадка и до сих пор…
С декабря прошлого года, когда тяжело заболел начальник четвертого отделения, Георгий временно исполнял его обязанности. Взявшись за «горелое дело», я решил прибегнуть к его помощи. Георгий, любивший чувствовать себя жертвой собственной доброты и не чуждый тщеславия — «раньше все дороги в Рим вели, а теперь — к Цатурову», — охотно согласился.
— Все правильно, душа моя, — одобрил он. — Как говорят на Кавказе, чтоб одна дверь открылась, надо в семь постучать. Помогу.
И он помог. Анонимка была уже вторым «подарком», полученным мною от Цатурова. За два дня до этого его сотрудники обнаружили в скупочном магазине на Кузнецком мосту две пары часов и портсигар, на которых легко было заметить следы стертых надписей. Завхоз треста, которым руководил Шамрай, опознал вещи, предназначавшиеся для вручения служащим.
Совпали и номера часов. Допрошенный нами приемщик магазина сказал, что часы и портсигар продал рыжеволосый человек средних лет (паспорта у неизвестного он, вопреки существующим правилам, не потребовал).
Когда Цатуров, вручая мне конверт, вкратце пересказал содержание письма, я закинул удочку насчет его дальнейшего сотрудничества. Георгий энтузиазма не высказал…
— Знаешь, как в таких случаях говорят на Кавказе?
— Знаю, — сказал я. — Стой позади кусающего, но впереди лягающего…
— Ты что, на Кавказе бывал?
— Никогда в жизни.
— Значит, так же, как и я, — отметил Георгий. — А откуда такая эрудиция?
— Из сборника пословиц и поговорок.
— Этого? — Цатуров показал мне книгу.
— Нет. У меня второе, дополненное издание. В два раза толще.
Глаза Георгия зажглись завистью.
— Давай так, — сказал Цатуров, — я тебе собираю сведения об анонимщике и «кухонном бандите», а ты мне даришь сборник и забываешь про пословицы.
— Когда сделаешь?
— Завтра утром.
На этом мы и расстались.
Сроки, конечно, были сжатыми, но я верил в оперативные способности Цатурова.
Что же он выяснил за это время? Я отложил в сторону конверт с анонимкой и позвонил Цатурову.
— Навели справки?
— Навел, — откликнулся он. — Принес сборник?
— Принес.
— Тогда заходи. Гостем будешь…
14
Цатуров полистал сборник пословиц, сравнил его со своим и нашел, что моя книжка не в два, а всего в полтора раза толще. Но он человек не мелочный и всегда расплачивается с лихвой.
«Лихва», надо признать, была достаточно интересной. Цатуров не только собрал некоторые сведения о Пружникове, но и установил автора анонимного письма. Им оказалась соседка Пружникова Зинаида Игошина, курьер районного «Общества пролетарского туризма».
Через час-полтора Игошину доставили ко мне. Это была тощая желтолицая гражданка со скверным характером.
Всего за каких-нибудь полчаса я досконально узнал, как Пружников похитил лампочку в коридоре, как подливал воду в бидон с керосином младшему делопроизводителю страхкассы Марии Сократовне Певзнер и оскорблял неположенными словами всеми уважаемого пенсионера Серафима Митрофановича Баскакова…
На мой вопрос, могут ли соседи подтвердить ее обвинения, она ответила крайне неопределенно… И действительно, постепенно стало выясняться, что всеми уважаемый пенсионер, строго между нами, тоже порядочный подлец. Поэтому, естественно, Баскаков не подтвердит ее слов: всем известно, что рука руку моет и обе остаются чистыми. Что же касается Марии Сократовны, то посудите сами: дети уже взрослые, вот-вот бабушкой станет, а губы мажет. И, думаете, для чего? Падка на мужчин, ох падка! А Васька — что есть, то есть: мужчина справный, в соку. Пятипудовые гири ворочает, шея, как у бугая. И должность ответственная — шофер легковой при тресте. Вот вам и композиция: он ей — воду в керосин для смеху, а она ему всякие фигли-мигли, аханьки да хаханьки. Во всем его покрывает! Вот часы, к примеру… Спер, как пить дать спер, а она, Сократовна, врет, что начальник ему за службу подарил, что сама самолично надпись на них видела. Ну, начисто бесстыжая.
После беседы с Игошиной голова у меня гудела царь-колоколом, но, действуя по принципу «куй железо, пока горячо», я занялся Марией Сократовной, полнотелой и томной дамой, которая и впрямь была излишне кокетливой для своего возраста.
Дав сжатую, но достаточно полную характеристику Игошиной, Мария Сократовна заявила, что о Васе — она называла Пружникова только по имени — она не может сказать ничего, кроме хорошего, и если Вася был судим за какие-то проступки, то это роковая случайность. Кстати, недавно она смотрела в реалистическом театре очень хорошую пьесу известного драматурга, — как же его фамилия? — так в ней замечательно показано, как бандиты по-ударному работали на Беломорканале. Даже такой босяк, как Костя-капитан, и тот стал работать. А почему? Потому, что изменились социальные условия, и в него поверили.
А Вася, если мне угодно знать, не бандит, нет. И если бы Вася уступил домогательствам Зинаиды, чего, к счастью, никогда не случится, то та бы перестала писать на него кляузы. Вне всякого сомнения! И Мария Сократовна, если бы не ее природное целомудрие, многое могла бы рассказать о Зинаиде. Нет, пусть я на это не рассчитываю. Сплетничают люди, у которых больше ничего нет в жизни, а она, Мария Сократовна Певзнер, работает делопроизводителем в страхкассе, имеет общественные нагрузки, учится обращаться с противогазом и посещает лекции по международному положению. Она в курсе итало-абиссинского конфликта, плебисцита в Саарской области и ситуации в Астурии… Кстати, что я думаю относительно переговоров о КВЖД?