Командный пункт — на гребне высокого холма. По склону — окопы. У подножья петляет по лугам речка Туекорь. И до чего же густо заселена здесь земля: вон Гусиновка, неподалеку Подазовка, рядом Будановка, и так до самого горизонта, село за селом, деревня за деревней. Зелено-голубоватые дали, дивные, неоглядные: говорят, в ясные ночи отсюда видны отсветы огней Курска.
А тридцать лет назад в благодатном этом краю мгла стелилась над истерзанной землей, сквозь тучи пыли и дыма едва проглядывал тусклый солнечный диск, и гул битвы доносился до холма над Тускарью, где сутки напролет неусыпно работал штаб фронта.
«С самого начала и до конца оборонительного сражения я неотлучно находился на своем КП», — вспоминал позднее маршал Рокоссовский.
В этом сражении силы врага были измотаны преднамеренной запланированной обороной Центрального, а также Воронежского фронта, которым командовал талантливый полководец, генерал Н. Ф. Ватутин.
13 июля Гитлер, встревоженный и взбешенный донесениями с Курской дуги о мощных контрударах советских войск, приказал прекратить операцию «Цитадель». Два дня спустя сводка Совинформбюро сообщила об атаках наших войск против перешедшего к обороне противника. Тон сводок менялся день ото дня. Перелом, совершившийся на Курской дуге, становился очевидным всему миру. И вот первый победный салют Великой Отечественной прогремел в честь освобождения Орла и Белгорода…
На командном пункте в Свободе установлен монолит с рельефной картой-схемой сражения на Курской дуге. Там нет горняцких городов Губкина и Железногорска.
Курская магнитная аномалия в военные годы — это лишь две небольшие затопленные шахты, да предупреждения летчикам перед боевым вылетом: учтите, товарищи, здесь залегают руды, они могут влиять на стрелку компаса.
Под Белгородом, возле селения Яковлева, в тех местах, где наши танкисты выдержали особенно яростные атаки гитлеровцев, скоро будет разрабатываться фантастически богатое рудное месторождение. Весной 1973 года съехавшиеся на воскресник со всей Белгородской области Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда посадили у Яковлева каштаны главной аллеи мемориального парка. Среди других здесь трудились Ермоленко, Евец, Сотниченко.
Когда Михаил Юрьевич Евец сражался на Сталинградском фронте, нынешнему знатному экскаваторщику Михайловского рудника Сергею Титовичу Акимову было двенадцать лет. Он местный, курский, из села Колпаково. Вспоминает:
— Нас работать гоняли. У меня сил мало, а он, гитлеровец, чуть что — по голове. Раз очередь дал из автомата. Я упал, над головой просвистело. Да что говорить, все знают, как было. Ну, наши наступали быстро, с вечера еще фашисты были, а утром слышим: «Ура! Ура!» Мы из погребов на улицу, тоже «Ура!» кричим.
Акимов ходит в «пожилых», в «бывалых», потому что уже выросло, уже действует на самых боевых участках Курской магнитной аномалии поколение, родившееся после Курской битвы, после войны, поколение, для которого семидесятые годы — пора желанной зрелости.
Тридцать лет назад мир услышал о Курской дуге. Пусть мировая слава курской руды — дело будущего. Но зная, что уже сделано здесь сегодня, веришь: недалекого будущего!
От «Слова о полку Игореве» до атомной станции
У большого художника, уроженца черноземного края Ивана Бунина есть коротенькая «Эпитафия», пронзительно грустный рассказ об умирании степной деревушки. Люди истощили поле, дикая серебристая лебеда, предвестница запустения и голода, заступила место тучных хлебов. Люди мало-помалу стали уходить по дороге к городу, уходить в далекую Сибирь. И опустела деревня. Новые люди появились в степи. С рассветом они длинными буравами сверлят землю. Ищут источники нового счастья, ищут уже в недрах земли, где таятся талисманы будущего.
«Руда! Может быть, скоро задымят здесь трубы заводов, лягут крепкие железные пути на месте старой дороги, и поднимется город на месте дикой деревушки… Чем-то осветят новые люди свою новую жизнь? Чье благословение призовут они на свой бодрый и шумный труд?»
Наивно и безвкусно было бы представлять Бунина пророком индустриального будущего его родного края. Рассказ написан в годы изысканий Лейста, быть может, еще до того как надежды сменились разочарованием. Но какой превосходный образ: талисманы будущего! И как исторически верна картина оскудения края на пороге XX века!
Белгородская и курская земли не славились исстари фабриками да заводами, как скажем, Урал. С давних времен людей здесь кормил чернозем.
Для заезжего гостя край у сердца России то звучит лиричной песенной строкой, то волнует отголосками грозных, достопамятных событий, то напоминает о многогранности народных талантов.
Белгородские и курские земли в историческом отдалении не разделишь, у них — общность судьбы. Кстати, сначала Белгород был центром провинции, куда входил Курск, потом Курск стал губернским городом, а Белгород — уездным.
Курск старше Москвы. По древней дороге, которая позднее соединила его с Белгородом, в 1185 году здешние воины двинулись на подмогу дружине князя Игоря, чтобы сообща ударить по рати половецкой. «Слово о полку Игореве» прославляет храбрых курян, у которых колчаны отворены, сабли изострены.
Белгород поднялся на меловой горе у Северного Донца как город-крепость. Белгородская черта цепочкой укреплений стерегла Русь от набегов кочевников «дикого поля». Большая картина у входа в белгородский музей передает ощущение тех тревожных времен. Сумеречная лиловатая степь, сторожевой курган, где дозорный торопливо поджигает солому на шесте, тогда как другой держит оседланных лошадей. Знать, уже близка вражеская конница, огни, вспыхивая, как бы побегут с кургана на курган, и, заметив их, ударят в набат часовые белгородской крепости.
Белгородские ратники схватывались в жестоких сечах с кочевниками, скрещивали сабли с ятаганами турецких янычаров. Потом пошла по «дикому полю» русская соха, и мирные поля простерлись там, где следами былых битв ржавели в густых травах иззубренные мечи.
На здешних землях даже некоторые районные центры ведут родословную едва не от изначальных лет Руси и за долгую историю дали отчизне немало славных имен. Из Рыльска, который был городом уже в XI веке, вышел смелый мореплаватель Григорий Шелехов, человек государственного ума, заселявший Аляску и острова в Тихом океане. До сих пор изумляемся мы размаху и дерзости его замыслов: исследование путей из Петербурга на Дальний Восток через полярные моря, изучение устья Амура. Он внезапно умер в Иркутске, и эпитафия, сочинённая Державиным, начиналась строкой: «Колумб здесь росский погребен…» Его именем назвали пролив у берегов Аляски, а недавно — молодой сибирский город.
«Я родился в Курской губернии Обоянского уезда в селе Красное, что на реке Пенке, в 1788 году…» Эти первые строки «Записок артиста Щепкина» написал своей рукой Пушкин. Поэт считал, что великий русский актер должен сам рассказать потомству о своей жизни.
Село Обуховка, лежащее неподалеку от нынешнего Стойленского рудного карьера, родина Василия Ерошенко, человека удивительной биографии. Ослепнув в детстве, он объехал полмира, знал десять языков, стал в Японии известным писателем, произведения которого переводил на китайский великий Лу Синь.
Во Льгове родился Аркадий Гайдар.
Земли, щедрые на таланты. Земли, плодороднейшие от природы. Земли, уделом которых в царской России стало постепенное оскудение. Да, в здешних краях людей с давних пор кормил чернозем. Но как кормил?
Без малого девяносто лет назад народник А. Молчанов выпустил книгу «По России». В черноземном крае, писал он, места хлебородные, а мужики бедствуют без земли. Работают исполу: днем жнут помещичью полосу, ночью — свою, на которой колос уже осыпается. Сжал хлеб — тотчас продавай: все торопятся с платежами, тянутся к мужицкой копейке — и государство, и земство. Получил мужик деньги — их тотчас отбирают.
По мнению автора, губернскому городу Курску вполне подходило определение: на пяти улицах грязь, на одной пыль; десять улиц похожи на деревню, одна на город. «Имущества Курска заложены… Город, в сущности, банкрот». А города помельче? Смех и жалость! Несчастные поселки назвали городами лишь для того, чтобы драть с населения деньги на содержание чиновников. За какую-вину произведен в уездные города Новый Оскол, ежели весь его годовой доход меньше пяти тысяч рублей?
Ну ладно, думал я, читая книгу Молчанова, автор — народник, уже успевший разочароваться во всем и вся, желчный пессимист. Посмотрю-ка «Живописную Россию».
Соответствующий том вышел как раз в первый год XX века. Уже грохочут по «чугунке» поезда с хлебом, отправляемым к азовским портам. В Белгороде появились шерстомоечные заведения и свечные заводы, изделия которых расходятся по всей матушке-России. На ярмарках под Курском, что собираются в девятую пятницу после пасхи, главные предметы сбыта: лошади, рогатый скот, сырые кожи, овчины, пух, щетина.
Полистал наконец и «Курс географии России», изданный в 1917 году. Тот курс, что должны были положить в ранцы гимназисты Российской империи, но который по не зависящим от авторов причинам попал на склады Наркомпроса РСФСР.
Оказалось, что и в последний предреволюционный год в Черноземной области, «несмотря на плодородие почвы, население живет бедно, и эта богатая по природе область переживает теперь период оскуднения». В деревне «обработка земли производится деревянными сохами и боронами».
Я когда-то начинал учить географию по учебнику, вышедшему в первое десятилетие Советской власти. Многое успело перемениться в стране. Но о Центрально-Черноземном крае школьники знали: население занимается преимущественно хлебопашеством. Ну и, конечно, мельницы, сахарные заводы, крупорушки, все то, что полагалось на уроке именовать промышленностью, перерабатывающей продукты сельского хозяйства.
Вспомнил свой старый учебник, и захотелось поточнее узнать, какой же была Курская губерния в 1923 году, когда бур нащупал первые кварциты КМА. Нашел: около трех десятков предприятий, преимущественно маслобойных, мыловаренных, кирпичных, а также производящих дуги, сани, прялки, корзины, сундуки. Нечего сказать, опора для развития металлургии!