– Ты тоже.
Я соврала, Никита выглядел уставшим.
– Можно? – Он отодвинул стул, сел, взглядом нашел официантку. – Тоже кого-то ждешь?
– Да нет, я так…
Девушка в длинном фартуке подошла к нам, и Никита попросил двойной американо.
Пока он делал заказ, я отвернулась к окну. Значит, он кого-то ждет. Наверное, ту мымру в цветочках. У тротуара напротив входа на огороженную территорию стояла знакомая машина. Должно быть, Говоров привез на ней свою милую.
– У тебя все хорошо?
Я отвела взгляд от окна.
– Уже да. А у тебя?
– Нормально.
– А у твоей… милой? – Я не удержалась.
На огороженной территории помещалась клиническая больница – не то место, которое посещают просто так, без повода.
Хотя какое мне дело до здоровья его цветочной мымры? Да пусть она хоть на погост идет, причем безвозвратно, я точно не огорчусь.
– Она Мила, а не милая, – криво усмехнулся Никита. – Людмила, для своих просто Мила. Это моя двоюродная сестра, дочь маминого брата. Живет в Саратове, одна воспитывает сына. А тот такой же, как наш… как Сенька, просто ходячая катастрофа. На Новый год сам наделал петард, где только порох взял, паршивец, матери, конечно, ничего не сказал, пошел с друганами на пустырь, фейерверка им, дуракам, не хватало…
Я знала эту Никитину манеру: волнуясь, он начинал говорить очень быстро и много, не делая пауз, и запросто мог выдать получасовой монолог. Я просто не позволяла ему тараторить так долго, старалась успокоить раньше… Теперь же мне оставалось только слушать.
– …взорвалась, снесло два пальца, ожог лица, чуть глаза не лишился, его, конечно, сразу в больницу, но ты же сама понимаешь, Саратов – это не центр современной медицины…
Господи, какая же я дура! Я слушала Говорова, и глаза мои наливались слезами, а сердце свинцовой тяжестью.
– …позвонила, я все устроил, пацана быстро перевели сюда, Мила прилетела, и я тоже, конечно, не в гостинице же ей тут было жить…
– Но Никита! – Я не выдержала. – Почему ты сразу не объяснил?
– Как – сразу, Лена? Я ведь пытался, но ты не стала слушать. – Теперь уже Говоров отвернулся к окну. – И трубку не брала, и контакт заблокировала… Ты просто осудила меня, Лена, раз – и вынесла приговор. И я подумал – может, и хорошо, что это случилось сейчас. Я уже знаю, что без доверия и желания друг друга понять семью не построить, я не хочу повторять печальный опыт… Извини, мне пора.
На последних словах голос Говорова изменился, снова сделавшись вежливо-безразличным, как в самом начале нашей встречи.
Я ошарашенно смотрела, как он уходит.
Проследила за ним до двери, перевела взгляд за окно.
Никита подошел к калитке больницы и придержал ее, помогая выкатить за ограду кресло на колесах. В кресле сидел пацан лет десяти, одна рука у него была перевязана, на глазах неуместные в пасмурный зимний день солнцезащитные очки.
Судя по тому, как он вертел головой, мальчишка не был слеп и с интересом осматривался. Значит, Говоров это все делал ненапрасно, в московской клинике пацану помогли…
Мила – не милая! – та самая мымра в цветочках, сейчас вполне прилично одетая, подкатила кресло к машине, Говоров открыл заднюю дверь, мальчишка встал и, гордо отпихивая протянутые руки желающих ему помочь, сам полез в салон.
– Кому двойной американо?
Незаметно подошедшая официантка, хмурясь, смотрела на пустой стул напротив меня.
– Оставьте, я выпью, – сказала я.
Мила и Говоров сели в машину и уехали. На тротуаре осталось пустое кресло-коляска. По дорожке от здания к больнице, качая головой и явно бормоча что-то ругательное, торопилась женщина в медицинском костюме и резиновых тапках. Одной рукой она придерживала наброшенное на плечи пальто, другой загодя тянулась к брошенной коляске.
Я переставила чашку Никиты к себе. Подняла, сделала большой глоток.
Кофе был горький, но я не стала добавлять в него сахар.
Полезное редко бывает вкусным.