Питер Хеллер
Перевод: Алексей Егоров
По звездам Пса
КНИГА ПЕРВАЯ
Ким
I
Я слежу за моей Зверушкой, я всегда держу 100 LL рядом, я предвижу атаки. Я не стар, я не молод. Я когда-то очень любил ловить горную форель, больше всего на свете.
Меня зовут Хиг, одно имя. Большой Хиг если нужно что-то еще.
Если я просыпаюсь в слезах посреди моего сна, но никогда не признаюсь в том, это потому что форели больше нет. Гольцов, кумжи, лосося, ни одной.
Нет тигров, слонов, обезьян, бабуинов, гепардов. Мышей, птиц-фрегатов, пеликанов (серых), китов (серых), горлиц. Печально да только. Не печалился пока не уплыла вверх по реке последняя горная форель в поисках возможно более прохладной воды.
Мелисса, моя жена, была хиппи. Старая хиппи. Не в том смысле что старая. Она хорошо выглядела. В этой истории она могла бы стать Евой, но я - не Адам. Я - скорее Каин. Такого брата стоит поискать.
Читали Библию? Я имею в виду - сели и читали, как книгу? Посмотрите Плачевные Песни. Мы сейчас там, по большому счету. По большому счету, плачем да плачем. Истекают наши сердца, словно вода.
Говорят похолодает после того как станет еще жарче. Очень похолодает. Все жду. Наша Земля полна сюрпризов, один большой сюрприз за другим после того как отстранилась от Луны которая кружит и кружит как гусь вокруг подстреленной спутницы.
Нет гусей. Совсем немного. Прошлым октябрем я услышал их квохтание после заката и увидел их, пятеро на фоне холодной окровавленной голубизны над хребтом. Всего пять осенью, кажется, в апреле никого.
Я вручную накачиваю 100 LL из аэропортного бака когда не сияет солнце, и я приезжаю на грузовике чтобы отвезти топливо. Больше чем нужно Зверушке за всю мою жизнь если буду летать лишь в округе, чем я планирую заниматься, чем я буду заниматься. Она небольшой самолет, Сессна 182 1956-го года, настоящая красотка. Кремового цвета и голубого. Решил для себя что умру быстрее Зверушки. Или раздобуду ферму. Восемьдесят акров соломы и кукурузы там где все еще холодный ручей спускается с лиловых гор полный форели.
А до этого я буду делать мои облеты. Туда и назад.
У меня есть сосед. Один. Только мы в маленьком провинциальном аэропорту Эри в нескольких милях от гор. Тренировочное поле, где построили дома для людей, которые не могли спать без их маленьких самолетов, так же живут гольферы на своих гольфовых полях. Бангли это фамилия на документах его грузовика, который уже больше не ездит. Брюс Бангли. Я выудил их из бардачка, когда искал измеритель давления в шинах чтобы взять с собой к Зверушке. С адресом в Уит Ридж. Я, правда, так его не зову, зачем если нас только двое. Только мы в радиусе восьми миль, и это как раз дистанция до первых можжевельников у подножия гор. Просто зову, Эй. Выше можжевельника низкорослые кусты, затем почерневшие стволы деревьев. В смысле, коричневые. Жук погрыз их и высохли. Большинство их стоит сейчас мертвыми, раскачиваются словно тысячи скелетов, вздыхая словно тысячи привидений, но не все. Видны куски зелени, и я их самый преданный болельщик. Я подбадриваю их отсюда, с равнины. Давай Давай Давай Расти Расти Расти! Это такая наша заводилка. Я кричу ее в окошко когда пролетаю сверху. Зелень ширится год от года. Жизнь очень цепкая, если дашь ей хоть немного поддержки. Могу поклясться они меня слышат. Они машут в ответ, машут своими воздушными руками вперед и назад, и они напоминают мне женщин в кимоно. Маленькие шаги или совсем без шагов, машут машут руками в твою сторону.
Я поднимаюсь туда когда могу. К зеленому лесу. Смешно сказать: конечно не приходиться бросать все дела из-за них. Я поднимаюсь чтобы надышаться. Другим воздухом. Это опасно, адреналиновый вброс без которого я бы мог прожить. Я видел лосиные следы. Не такие старые. Если это лось. Бангли говорит невозможно. Возможно, да только. Никогда не видел. Видел много оленей. Беру с собой.308 подстреливаю олениху и тащу ее к каяку у которого я срезал верх чтобы сделать сани. Мои травяные сани. Олени живут все так же и кролики и крысы. Сорный мятлик растет, и похоже где-то решено что этого нам хватит.
Прежде чем я пойду туда я облетаю дважды. Один раз днем, один раз ночью с прибором ночного видения. В этих очках хорошо видно что там между деревьями если не так густы деревья. Люди издают пульсирующие зеленые тени, даже спящие. Лучше так чем не проверять. Затем я делаю круг с юга к востоку, возвращаюсь с севера. Тридцать миль, день для пешехода. Все на виду: вся равнина, шалфей и трава и старые фермы. Коричневые круги полей как отпечатки от костылей выцветающие в прерию. Живые изгороди и лесозащитные полосы, половина деревьев сломаны, унесены ветром, немного все еще зеленеет у заводей и проток. После этого я говорю с Бангли.
Я тащу пустые сани восемь миль за два часа, после этого я сам по себе. Я продолжаю тащить. С оленихой обратный путь очень долог. По открытой местности. Бангли прикрывает меня с полпути. У нас все еще есть переговорники и их еще можно заряжать. Сделаны в Японии, отличные. У Бангли есть снайперское ружье.408 CheyTac установленное на платформе. Дальномер. Мне повезло. Помешанный на оружии. К тому же жестокий. Он говорит что может завалить человека с мили. Он так делал. Я видел это больше чем один раз. В прошлое лето он застрелил девушку которая бежала за мной по равнине. Молодую девушку, пугало. Я услышал выстрел, остановился, оставил сани, вернулся. Ее отбросило на камень, с дырой где должна была быть талия, почти разорванная напополам. Ее грудь хрипела, задыхалась, с изогнутой шеей, один черный глаз блестел и смотрел на меня, без страха, просто как вопрос, жег меня, как будто после всего увиденного невозможно было поверить в происшедшее. Как будто. Как на *****?
Я спросил Бангли то же самое, на *****.
Она бы тебя настигла.
И что? У меня было ружье, у нее был маленький ножик. Чтобы защититься от меня. Может она хотела есть.
Может. Может она перерезала бы тебе глотку посреди ночи.
Я уставился на него, на его мысли, улетевшие так далеко, к середине ночи, к ней и ко мне. Боже мой. Мой единственный сосед. Что я еще скажу Бангли? Он спас мою шкуру много раз. Спасать мою шкуру это его работа. У меня есть самолет, я глаза, а у него есть оружие, он мышцы. Он знает что я знаю что он точно знает: он не сможет летать, я не смогу убивать. Если все было бы иначе возможно был бы лишь один из нас. Или никого.
У меня еще есть Джаспер, от Дэйзи, самая лучшая охрана от всего.
Когда мне надоедают кролики и глупая рыба в пруду, я иду за оленем. Потому что мне очень хочется туда пойти. Похоже на церковь, так же пусто и прохладно. Мертвый лес качается и шепчет, зеленый лес полон вздохов. Мускусом пахнут ночные лежбища оленей. Ручьи где я очень хочу когда-нибудь увидеть форель. Один промельк. Одну выжившую, зеленой тенью стоящую в зеленой тени камней.
Восемь миль открытого пространства до гор, до первых деревьев. Это наш охранный периметр. Наша защитная зона. Такая моя работа.
Поэтому он может сконцентрироваться своим оружием на западном направлении. Так говорит Бангли. Тридцать миль вокруг по равнине во всех направлениях, почти день ходьбы, и лишь несколько часов на запад до первых деревьев. В десяти милях к югу есть семьи, но они нас не беспокоят. Так я их называю. Они это где-то тридцать меннонитов с болезнью крови которая прошлась везде после гриппозной лихорадки. Словно чума только медленная. Что-то вроде СПИДа я полагаю, только еще более заразная. Дети рождались с этим и от болезни они становились все слабее и умирали с каждым годом.
У нас есть свой периметр. А если кто-то прячется. На старых фермах. В зарослях шалфея. Ивы у ручья. В кустах, у крутых скатов. Он спросил меня однажды: точно ли я знаю. Точно ли я знаю никто не прячется внутри нашего периметра, на той пустой территории, не прячется, в ожидании атаки нас? Дело в том я замечаю много. Не как на обратной стороне ладони, слишком просто, а как книгу я читал и перечитывал столько раз, может как Библию старики. Я бы узнал тут же. Фраза не на своем месте. Или пропущена. Две точки вместо одной. Я же вижу.
Я знаю, я думаю: если я умру - никаких если - это случится на одном из тех путешествий в горы. Переходя по открытой местности с полными санями. Стрелой в спину.
Бангли давно дал мне бронежилет, один из его арсенала. У него полно всякого дерьма. Он сказал сможет отразить любой пистолет, стрелу, а с ружьем это зависит какое ружье, и если мне повезет. Я думал об этом. Мы должно быть лишь две живые души на сотню квадратных миль округи, единственные выжившие, и пусть мне повезет. И я ношу жилет потому что от него тепло, но летом чаще всего не ношу. Когда я одеваю его, я чувствую будто ожидаю чего-то. Решил бы я стоять на железнодорожной платформе и ждать поезда которого уже не было много месяцев? Может быть. Иногда чувствуется точно так же.
В самом начале был Страх. Когда еще не свалился от лихорадки, тогда я ходил, разговаривал. Не то чтобы говорил, скорее тело говорило и сознание, посмотрели бы вы на меня. Две недели гриппа подряд, три дня под сорок и выше, сварил себе мозги. Энцефалит или что-то еще. Жара. Мысли к которым я принадлежал, с которыми был как в доме, стали неудобными, неуверенными, депрессивными, как те молоденькие норвежские пони которых читал я об этом один русский профессор перевез в арктическую Сибирь. Он пытался заново воссоздать ледяную эпоху, много травы, фауны и совсем немного людей. Если бы он знал заранее что случится он бы занялся другим хобби. Половина лошадок умерло думаю от тоски по скандинавским лесам, половина оставалась на научной станции, кормили их зерном а они все равно умерли. Похоже на мои мысли иногда. Когда я огорчен. Когда что-то беспокоит меня и не уходит из моих мыслей. Они в порядке, в смысле функционируют, но очень часто как будто не на своем месте, немного печальные, иногда кажется они должны были быть в десятках тысяч миль отсюда где миллионы квадратных милей холодных норвежских елей. Иногда я совсем не доверяю моим мыслям. Возможно не мои мозги, возможно нормальные для того места где мы.