Почему три? спросил Бангли.
Я засунул мой свитер, тяжелый запачканный коричневый я заказал его по каталогу когда мне было за двадцать и всегда брал его с собой в лес. На верх него я положил пакеты с моим сушеным мясом, оленина, и свернутый кусок нейлоновой материи для крыши над головой, и рулон парашютного шнура.
Почему пару, три? Там же снег Хиг. Олень должен быть внизу.
Я не смог придумать причину и просто ответил: В прошлый раз в ноябре я видел лосиные следы. Клянусь. Я знаю ты думаешь мне показалось но я видел их. Следы лосихи. Я хочу увидеть их еще. Бог ты мой, если бы нам попалась она.
Я не смотрел на него. Молчание.
Мы были как пара супругов больше неспособных на разговор друг с другом о самых важных вещах. Я никогда не врал Мелиссе за исключением попыток убедить ее в том что она выживет. Она знала это была ложь и не держала на меня зла за это. Она была просто слишком слаба для беспокойства о собственном выживании. У нее были похожая на дизентерию тошнота и понос а ее легкие были полны как при пневмонии, ужасно. В конце концов она просто захотела поскорее покончить со всем. Подушкой, прошептала она мне. Ее глаза были остекленевшими и безразличными, ее волосы мокрыми от пота, ее руки ужасно легкими, почти безжизненная. И холодная. Подушкой. Я заплакал. Я пытался как только смог чтобы не, чтобы не заплакать видя как весь мой мир, все самое важное, исчезало из моих объятий. Почти в панике, сейчас я могу так сказать, я поправил одну подушку позади ее головы на возвышении, точно не зная чтo она хотела поправить, просто взбить немного и поднять повыше ее голову.
Нет, выдохнула она. Еле-еле дыша. Ее рука царапнула обратную сторону моей руки, словно она хотела схватить но не могла.
Ею.
Я уставился на нее.
Хиг. Два, три коротких вздоха, неспособные дать ей побольше кислорода. Пожалуйста.
Ее глаза остекленевшие, все еще серо-голубые, я всегда считал их как чистое море в сумрачный день, темнели цветом, старались сфокусироваться на мне.
Пожалуйста.
Пожалуйста.
Я провел взглядом по коридору заполненному койками в поисках доктора или медобслуги, отчаянно желая хоть как-то отложить, но они все были больны, или их тошнило и рвало кашлем, как в аду, никого не было. Вонь, рев кашля и болезни.
Ее рука царапнула мою а ее глаза не покидали моего лица.
Я нежно поднял ее затылок с подушки и положил рядом на испачканную простынь и поднес подушку и сказал Я тебя люблю. Больше всего во всей вселенской вселенной. И ее глаза были в моих глазах и она не сказала ни слова и я закрыл ее лицо и все. Мою-премою жену.
Она тяжело вздохнула дважды, борясь, слегка царапнула, замерла. Рев в коридоре не прекратился стоны и кашель. Не прекратились.
Я любил ее.
Вот с этим я и живу.
Я поднимаю голову с подушки
Я вижу замерзшую луну.
Опуская мою голову, думаю я о доме.
Бангли спросил, Что с тобой Хиг? Выглядишь как ***** знает кто.
Я встряхнулся. Как делает Джаспер.
Ничего.
Может тебе отпуск нужен Хиг. Ты слишком тяжело работаешь в огороде. Мужики не были созданы для фермерства так я думаю. С самого начала все не в *****.
Он имел в виду отпуск лежа в гамаке я натянул в тени дома. Между двумя деревьями, норвежская пихта и осина которые вечно казались мне не на своем месте здесь, и они казалось качали своими ветвями тоскуя по своим горам.
Я вздохнул. Да, может ты и прав. Но прежде всего я хочу поднять туда. Если там есть лось. Бог ты мой. Мы же будем как короли.
Мы и так как короли Хиг. С самого конца света.
Он начал смеяться. Могильным хохотом, будто кашель. Неприятным.
С концом света мы стали королями. Да Хиг? Капитанам наших судеб. Ха!
А затем он по-настоящему закашлял. Отрывисто. Когда он закончил он сказал, Ну иди туда. Немного порыбачишь. На отдыхе. Развеешься. Притащишь нам этого якобы лося. Оленя давай, тоже, почему бы нет Хиг. Что-нибудь нам для еды.
Прямая улыбка на его лице, посмотрел на меня своими глазами, которые сверкнули как галька в ручье.
Не больше трех дней. Не шучу. В каждый день когда ты там занимаешься этой ***** мы будем уязвимы.
Я поднял взгляд и посмотрел на него. Это был первый раз когда он признал мою полезность.
Я не слишком хорошо сплю добавил он. Сказать правду.
Он кашлянул еще раз и выплюнул через ангарную дверь. Ну, удачи, сказал он, и ушел.
Он не спал хорошо когда меня не было. Как жена. ***** Бангли. Как раз когда так захотелось от него избавиться.
Мы бы отправились в темноте следущего утра. Я бы прошел восемь миль под холодными звездами и достиг бы деревьев когда воздух стал бы серее и зернистее. Я набрал вещей на три дня хотя я и думал если бы нам достался лось то было бы еще дольше. Бангли потерпел бы. Я бы мог привязать рюкзак к саням и протащить, но я решил держаться налегке и я предпочел держать вещи на своей спине а сани почти безвесными. Я знал где ручьи и я бы передвигался от одного к другому потому я взял с собой лишь две кварты воды.
Я решил слетать один раз. Чтобы разведать дорогу и чтобы дать Бангли уверенность на хотя бы один день в трех направлениях. Полдень как раз годился бы мне для этого с легким бризом слетавшим с гор, на солнце тепло но почти по-зимнему холодно в тени ангара. Я зажег печь и поставил чайник, закипел. Я заварил чай из летних цветов, листья я высушил: земляника, черника, мята и сел в раскладное кресло Вальдес которое я притащил из комнаты для кинопросмотров одного из поместьев. Назвал кресло так по имени танкера с нефтью компании Экссон разбившегося и разлившего нефть у Аляски.
Это было двойное кресло для мужа и жены скорее всего но здесь для меня и Джаспера, с раскладным рычагом на каждой стороне и обшиты тонкой выделки телячьей кожей. Было очень мягким. Я положил для него рукодельный плед, из кусков голубого и желтого, и с повторяющимся рисунком бревенчатого домика разрезанным на квадраты и треугольники, каждый кусок отличен от другого но все с тем же изгибом дыма из каждой трубы, с орнаментными огурцами или с горошком или с полосами цветами, отчего создавалось впечатление необычного поселка одинаково раскинутого по всей стране геометрических полей и цветущих посадок, и словно все отдыхали зайдя в свои домики наслаждаясь теплом очага. Как и мы. Было приятно смотреть на рисунок пледа и приятно сидеть в кресле под волнами тепла от печи, полулежа откинувшись назад попивая чай.
Мне почти казалось что так было раньше, что Джаспер и я жили где-то во временном пристанище и в один прекрасный день вернемся, что все вернется ко мне, что мы не жили в сумерках бедствия. Ничего не потеряли кроме своих жизней. Все так же как вчера стоял в огороде. Иногда мне казалось: все в порядке. Просто вот так. Та простая красота была все еще невыносимо прекрасна, и если я буду жить каждым днем, от огорода до печи и до простого полета, я буду жить в мире с самим собой.
Казалось что я жил в двойственности, и эта двойственность была разрушающей настойчивостью жизни в ее голубизне и зелени разошедшихся по сухой серости смерти, и я могу переключать одно на другое, шаг в одно и шаг наружу так же легко как я мог бы вступить и выйти из холодной тени снаружи ангара. Или я бы даже никуда не шагал, а тень прошлась бы по мне как тень облака покрыв мои руки гусиной кожей, и ушла.
Жизнь и смерть живут внутри друг друга. Так случилось и со мной. смерть была внутри всех нас, в ожидании теплых ночей, равновесия системы, жука, как в умирающих почерневших стволах у гор. А жизнь была внутри смерти, разрушающая и настойчивая как лихорадочная зараза. Так и должно быть.
Память вечно не давала мне покоя. Я все время пытался не вспоминать и я все время вспоминал.
Его звали бы Спенсер. В будущем. Софи если была бы девочка. Очень по-английски. Во вторую треть срока мы решили мы хотим знать. Семья Мелиссы была шотландских корней. Переехали из Мелроуза когда ей было семь лет, пошла в начальную школу в Западном Денвере и должна была стоять перед классом и повторять слова как арифметика пока другие дети хихикали а учителя расплывались в умилительной улыбке. Она говорила что потеряла акцент полностью за два месяца. Адаптировалась как только могут семилетние.
Как имя у ее отца.
Не болела, ни разу, все время. Никакой тошноты. Никогда не хотела никакого авокадо или мороженого.
Ей совсем не нравилась охота но она любила рыбалку. Она рыбачила со мной когда могла. Во многом она была лучше чем я. Она не могла забросить дальше или точнее но она могла понять форель лучше кого-угодно. Она обычно стояла на отмели ручья и просто дышала и смотрела на солнечный луч и насекомых влетающих в него и вылетающих.
Всякие профи, идиоты, делали так со своей первой пойманной рыбой, они выкачивали содержимое ее желудка чтобы увидеть что ели рыбы сейчас. Как будто поймать, вытянуть сетью, вытащить на обжигающий воздух от всего этого рыба не страдала. Они отпускали ее назад, но выживала ли она после такой операции? Говорили что выживают, я сомневаюсь. Она никогда не делала так. Она соединяла половинки своей удочки вместе, натягивала ее, выпускала леску трещоткой катушки и тонкими пальцами проходила по всей длине лески, шнура, и поворачивала назад козырек своей бейсболки Yankees, и затем она спрашивала меня.
Хиг что подвесить?
Я изучал стайку молодой форели поблескивающую от солнечного света или клубящуюся у поверхности, переворачивал пару камней в поисках личинок.
Восемнадцатый Медный Джон вниз, Рио Гранд Король, большой тот, наверх.
Она двигала губами глядя на меня так будто я заставлял ее. Затем она вытаскивала свой набор. Большой и малый как раз наоборот. Или вытаскивала фиолетового шерстяного дурачка, того с металлической рыбьей головой, имитация верховодки и совсем другая стратегия ловли.
Почему ты меня спрашиваешь? говорил я. Мне кажется ты спрашиваешь чтобы сделать все наоборот.