Вот *****.
Вот *****.
Я не знаю разозлиться на него или лопнуть от смеха.
Он улыбнулся мне. Не ухмылка прямого разреза а настоящая полуулыбка от которой впервые ему стало неловко.
Выбор, сказал он.
Что?
Выбор. Это самое трудное. Когда надо подумать о такой срани.
Ты ***** придурок. Придурочный ***** фермер.
Он тоже облокотился на скрещенные руки и его ухмылка снова стала прямой несмеющейся и я понял что разговор закончился и что я скорее всего больше не должен так называть его.
Я начал заливать мои баки до упора. Я передвинул алюминиевую лестницу вокруг носа, проскрежетал ее по бетонке к левому крылу и влез на нее с тяжелым шлангом и оконечником на моем плече. Щелк щелк щелк, закрутились цифры, топливо забурлило и зашипело достигнув заправочного отверстия. Семнадцать запятая три десятых галлонов. Даже сейчас после всего что произошло я все равно немного становлюсь довольным от бесплатного бензина. Бесплатного пока. Солнце было в двух пальцах над возвышенностями на востоке, два пальца на вытянутой руке что означало полчаса что означало почти шесть часов. Тринадцать сотен Зулу. Гринвичского времени. Гринвич. Где-то в Англии. Дом Всех Часов. Центр Овремененной Вселенной. Когда то был. Никто более не следит за этим так уж мне кажется.
Когда умер Дядя Пит от похоже цирроза печени убыстренного раком и он знал ему оставалось несколько месяцев он занялся тем что по моему мнению было совсем не в его характере: он провел свои дни в летнем домике за приведением в порядок своих фотослайдов. Своей огромной коллеции цветных позитивов. Он рос занимаясь этим и все время снимал лишь на слайды которые как говорил он были гораздо ярче и четче обычной пленки. Он положил желтые картонные коробки, белые и голубые пластиковые, каждую с роликом, в стопку высотой около фута по всему своему кухонному столу. В частые приступы боли, в свете небольшого окошка днем и от лампы вечером, он открывал их лишь один ролик по очереди, каждую фотографию вставлял в рамку и в прозрачный лист кляссера. Он маркировал их тонким фломастером: на слайде он писал номер кляссера/номер слайда, на странице он писал то же самое плюс время фотографирования и два-три слова описания: Рыбалка Флорида. Кроме кляссеров, каждый содержал до пяти лет в зависимости как успешно он занимался в то время камерой, у него был еще один наборный трехкольцовый журнал-байндер с линованной бумагой внутри. Там были более пространные описания, заметки об отдельных фотографиях особо запечатленных в его памяти. Я был у него в то время однажды. Пока он каталогизировал, я пилил и щепил дрова для долгой зимы которую знали мы оба ему не увидеть. Три огромных навала дров клена бука ясеня желтой березы, срубленных на его лесной территории у невысокого холма, распиленные и выставленные друг на дружке вдоль парадной стороны веранды и вокруг дома, и вся ситуация - я работал пока он был внутри - ужасно смущала его. Сначала я подумал он немножко двинулся головой. Ведь он мог бы просто сидеть на своей небольшой веранде следить за вермонтской весной превращающейся в бунтующую зелень и за знойным летом в последний раз своей жизни, наблюдать за крапивниками и жаворонками и совами в их лирическом соревновании за пару и выведении птенцов, за листьями и воздухом. Чтобы его покусали черные мухи, гнус, потом комары, в самые последние удивительные вечера. Почему он не сидел снаружи в своем кресле-качалке? Ковыряясь на своей разбитой гитаре?
Но однажды я лежал в моей старой кровати у широко открытого окна слушая крики совы она хотела напугать меня женскими воплями а я только становился счастливее - горький плач недостижимой красоты и великой потери - и тут до меня дошло: это же очевидно что он проживал свою жизнь. Именно. Слайд за слайдом, фотография за фотографией. Он набирался воспоминаниями словно строил стену от пожара и его маленькие коробки слайдов были его кирпичами.
Стоя на лестнице мягким утром, слушая последний всос топливного бурления в топливный бак крыла и вымеряя время по солнцу. Что-то из этого заставило меня вспомнить о Дяде Пите и его альбомах как наклонялся над столом в полусумраке дома который пах смолой и древесным дымом и кофе. Как наклонялся бы человек против непрекращающегося ветра. Приводя вещи в порядок который уже был не нужен за исключением последнего оплота перед разрушением. Против мрака всеобщей потери.
Ну. Я не собирался считать часы. У меня был самолет полный топлива и хорошая погода и я собирался взлететь и податься на запад и посмотреть как далеко я смог бы добраться. Я закручивал крышку бака когда я услышал шарканье ног и увидел Бангли идущего ко мне. У него была корзина в руке.
Я усмехнулся. Как из старой железнодорожной песни. Пит пел ее. Мать у Джонни принесла ему корзину/ Она сказала дорогой мой сын/ Осторожней будь в своей дороге/ Жизнь теряют те кто ищут лучших времен...
Это не пирог, сказал он.
Я усмехнулся. Вставил панель над топливной крышкой и спустился вниз.
Он дал мне корзину, повернулся к лестнице и выщелкнул застежки удерживающие выдвижные ступени и от этого лестница сложилась и он понес ее к насосу. Внутри корзины лежали шесть гранат.
Не знаю почему раньше о них не подумал, сказал он. Работал над гранатометом и вот вспомнил.
Они лежали внутри как яйца в гнезде. Яйцо Смерти. Нечто такое я прочел в какой-то сказке только не вспомню в какой.
Сколько магов у тебя для винтовки?
Четыре. Больших.
Он кивнул.
Взял ручной насос?
Он имел в виду насос с длинным носиком я бы мог использовать с любым бензохранилищем подземным каким-угодно. Кроме дополнительного топлива тридцать футов шланга были моим самым тяжелым грузом. Я кивнул.
Что делать будешь когда бензин закончится?
Сяду.
Он кивнул. Он взглянул на Зверушку, на горы. Руки в карманах. Он смотрел на запад в легком бризе, и он сказал
Ты был хорошим партнером Хиг. Иногда немного наивным.
О-о *****. Моя грудь сжалась и показалось что я... Ну.
Как настоящая семья сказал он
Я стоял там вросший в бетонку.
Я нелегкий человек. Только те кто смогли быть со мной были моя жена и сын. И ты. Большой Хиг.
Мне кажется у меня открылся рот. Я заморгал глядя на него.
Долгая история, сказал он. Он улыбнулся полуулыбкой.
Глазами крути по сторонам Хиг. За ситуацией следи. Не будь наивным думая о прошлом и какой-нибудь ***** подкрадется к тебе. Слетай и возвращайся.
Я не мог оторвать свой взгляд от него.
Я послежу за сорняками.
Он пошел. Я смотрел ему вслед. Вот *****.
Вот *****.
Я закрутил назад тяжелый шланг и поднялся в Зверушку, закрыл на защелку дверь. Включил зажигание, топливные баки и нажал стартер.
Лишь несколько звуков в мире так же взволнуют меня как взрывной завод двигателя вернувшегося к жизни. Первые провороты пропеллера. Рев превращающийся в ровный гул когда исчезает пропеллер от скорости поворотов.
Давай поскорее исчезнем.
Прокатился по рулевой между рядами разбитых и сломанных самолетов, повернул прямиком на полосу и взлетел с середины взлетки. Увидел как Бангли открывал дверь дома где у него была мастерская, он не посмотрел в мою сторону.
Зверушка голодная. Летит по воздуху как нервная лошадь. Я оглядываюсь: пустое правое сиденье, лишь корзина Бангли с яйцами и плед с охотниками целящимися во взлетавших фазанов, снова и снова. Смятый от двери. Даже наполовину глухой и еле двигающийся Джаспер был лучшим вторым пилотом для меня чем большинство людей. Чем все люди. Так все сошло к одному: жизнь дистиллированная рисунком в потертом покрывале. Выстрел никогда не долетит, птица никогда не упадет да и охотник никогда не промахнется. Или потеряет что-нибудь. Кого-нибудь. Его пес никогда не умрет.
Самая большая дыра от этого кобеля.
... думая о прошлом и какой-нибудь ***** подкрадется к тебе...
Я лечу. Прямиком к Водоразделу. Скала чернеет внизу, треугольные плиты Флатайрона вылезают из массива гор как белые надгробья. Красивейший поселок на Земле мог бы быть но там не выжить. Ставим пометку. Лыжная зона Эль Дора исчеркана старыми трассами и спусками, линии подъемников прямо под нами, можно увидеть пустые сиденья качаются от ветра. Несколько воздушных кочек, Зверушка очень помогает мне. Проплываем над снежным седлом между гор. Довольно близко чтобы увидеть следы от одного большого животного поднимающегося к хребту. Невозможно да только. Слишком высоко. Все мы тут слишком высоко.
Зимний Парк и Долина Фрейзер появляются на другой стороне и мы летим туда. Следы от лыж нежная зелень на ржавчине мертвого леса. Когда-то мы ходили здесь на лыжах. В последний раз Мелисса и я разошлись в гонке и я бежал рядом с одним большим мужчиной который сказал что был здесь на зимних каникулах с группой из церковных прихожан с Небраски. Автономные.
Мы просто следуем Библии словом в слово сказал он. Словом в слово никогда не совершишь ошибки. Покачал головой широкая улыбка. Трудно было не верить ему.
Я подумал о камнях в реке, камни двигаются. Один камень к другому, не думая ни о чем. Словом в слово. Просто следуй им, человек. Хлебные крошки от Бога. Сидя в сиденье подьемника рядом с ним, наши лыжи болтаются в воздухе на высоте шестидесяти футов, я подумал Может есть другое значение для послушания. Может не послушные унаследуют, может все проще. Не унаследуют Землю, они уже владеют ею.
Я сказал ему я всегда застреваю на потомках Пятой главы Бытия. Я сказал я прочитал при этом Книгу Плача и очень похоже на сцену из Безумного Макса. Женщины едят своих детей, все умирают.
Он не засмеялся.
Он сказал, Я стараюсь оставаться на Правой Стороне Библии. Левая была написана евреями. Следует всегда обращать на это внимание, я полагаю, и на Вашем месте я бы начал с Иоанна.
Мы все должны обращать внимание на Левую Сторону так я сейчас думаю. На Неправильную Сторону, на Сторону Где Случается Всякая Всякая Херня.