Сидя голошлепый на камнях и шевеля ногами в воде, чувствуя как давит мокрый воздух от водопада, слушая ничего лишь один рев падающей воды, с горячим солнцем обжигающим мои уши сзади. Думая ни о чем. И благодарный этому. Мое самое любимое время дня. Я бы мог сказать: Я покоен. Здесь на отмели умирающего ручья.
К полудню мы набрали зелень, я пошел к водопаду и стянул мою пропотевшую грязную рубашку через голову и подумал мне нужно ее постирать. Просто прополоскать и пошлепать ею по камням и выжать ее. Я подумал, Еще одна вещь за которую надо быть благодарным, Хиг: никакой кучи одежды для стирки и развешивать ее на веревку и складывать потом и собирать горкой в кубы в гардеробе который и так был небольшим. У нас с Мелиссой никогда не хватало места для всяких вещей. Ты скажешь плотник должен уж что-то сделать с обустройством дома, да только. Лишь рубашка, штаны, носки. Одна теплая нательная. Любимый шерстяной свитер штопаный перештопаный. Ты же думал ты уезжаешь из Эри на несколько дней.
И я держал рубашку и лез сквозь ивы а она стояла обнаженная в покрытой туманом воде, лицом ко мне, наблюдая за чем-то высоко на стене каньона. Она была тонкой как ива. Я бы мог сосчитать все ее ребра. Длинноногая, изгиб бедер невообразимо сладкий, холмик промежности, немного темных волос не скрывали ничего. Ее груди небольшие, но не маленькие. Плотные как яблоки. О чем это я? Гладкие, полновесные. Ключицы, красивые плечи. Сильные руки, узкие но сильные. Синяк на верхней части правого бедра. Я должно быть перестал дышать. Она была, ну я не знаю. Прекрасной. Прошла одна дурацкая мысль: Каким образом ты ухитрилась все это блин спрятать? Под мужской просторной рубахой? Мои глаза должно быть перестали различать такое! Вот о чем я подумал. Все в долю секунды. Потому что рефлексивно я повернулся взглядом на стену и увидел сокола садящегося в гнездо с добычей, с большой птицей.
Как ты думаешь она будет разделывать ее? пришел вопрос по воде от нее.
Что? Сейчас ничего не было настоящего реального. Я посмотрел на нее и она отвернулась боком, полукруглая горка, ее невообразимо сладкие ягодицы выступили прекрасным изгибом. Я. Изгибом который меня убивал. Смертельный Изгиб. Я моргнул. Я подумал, Она совсем ничто, так же ничто как на плакате Бангли. Она в миллион раз лучше. Я не сказал, Извини что напугал тебя, или что-то такое. Я сказал, Она раздерет добычу на куски. В смысле я прокричал это под грохот водопада и затем я отвернулся и исчез.
Большой Хиг. Какой крутой в самолете, какой крутой в обращении с нежданными гостями, водопадный заика.
Позже она нашла меня в тени. Твоя очередь, сказала она улыбаясь.
Она проходила мимо гамака, чуть наклонив вперед голову, расправляя волосы. Пока я лежал в каком-то эндокринном шоке - пытаясь одновременно и вспомнить и прогнать от себя каждую деталь что я увидел. Не ожидав ее появления и явно она легко читала мои мысли. Я скривился улыбкой в ответ, овечьей из робких шестнадцать лет.
Когда ты мне покажешь свое? спросила она.
Я должно быть вздрогнул, покраснел. Она улыбнулась широко и простодушно и я впервые увидел в ней школьную бегунью, девочку с ранчо которой так хотелось победить в забеге.
Ходил к Зверушке, проверял уровень масла, подкачивал воздух в шинах велосипедным насосом. Иногда подремывал. Сны о старом доме больше не приходили. Теперь мне снились большие кошки, тигры и пумы плыли над камнями реки в сумерках, неморгаюшие глаза их видели все. Во сне было ощущение некоей высшей грациозности и мощи и также ума. В этих снах я приближался к этим зверям очень близко и смотрел в их глаза и обменивался с ними какими-то мыслями да только не мог ничего назвать вслух. Когда я просыпался, странно, я чувствовал себя будто в меня вошло нечто сильное и устрашающее и возможно прекрасное. Я чувствовал себя счастливчиком.
В одном сне, лежа в гамаке в почти безветренном полдне, Мелисса и я охотились с луком и стрелами. Она никогда не занималась этим, а я да. Если бы у меня довольно много времени между моими работами, я бы купил лицензию охотника с луком. Во сне мы не охотились на больших кошек мы охотились на горных козлов еще с тех тех самых времен, где-то у подножия Гималаев, и когда она натянула лук прицелившись в огромного козла, очень близко, я закричал НЕТ! и животное отпрыгнуло в сторону и убежало а она повернулась ко мне и ее лицо прямо горело от злости и предательства. Когда я проснулся я держался за веревочный край гамака и заняло почти минуту чтобы понять где я был, что все было во сне, почти до головокружения, с мыслями, Все это был сон, и легкое облечение что я был во сне а не самим сном.
Синяки у Симы светлели и проходили и появлялись новые. Казалось мы говорил бесперерывно. Но я чувствовал себя вполне хорошо и в молчании хотя никогда не было настоящего молчания из-за криков птиц, крапивников и жаворонков. Промельки крыльев козодоя после заката. Позже были визги ночных мышей, шелест листьев, тихий шепот усыхающего течения. Все виды пасторали, немного странно если вспомнить обо всем. Мне было очень хорошо работать рядом с ней в огороде, чистить овощи и зелень в тени за дощатым столом. Я скажу так: Когда однажды заканчивается все ты уже больше не можешь чувствовать себя свободным. Чем более покойной была эта передышка, тем более дикое животное внутри моей клетки отказывалось подчиниться мне. Тем больше мне снились Джаспер, Мелисса. Тем печальнее мне делалось. Странно, да? Однажды когда лущили горох наши руки коснулись друг друга над чашей и она позволила нашему касанию длиться как можно дольше. Целую секунду. Я посмотрел на нее и ее глаза были ровными, прямыми, скорее похожими на зеркалье пруда почерневшее в глубине, безветренное, спокойное, замкнутое, ожидающее. Очаровательное. Ожидающее облачного отражения, налета дождя. У меня перехватило дыхание.
Открытость, простота быть-сейчас тех глаз показались мне и смелыми и пугающими. Я должно быть отстранился. Она улыбнулась в сторону и продолжила чистку гороха. Наверное как врач внутренних болезней ты видишь много разных симптомов, ничего более не удивляет тебя.
У нас было достаточно оленины, не было причины чтобы есть баранину или говядину. Папаша решил некоторые животные смогут выжить здесь сами по себе если позже пойдут дожди, если зима будет такой же мягкой как прошлая. Когда все наладится мы сможем сюда вернуться, сказал он. Никто не ответил ему. Папашу трудно было назвать самообманщиком но тут он был, у каждого есть некое спасительное место в его воображении.
Еще неделя, две. Какие-то струны внутри начинают ослабевать. Никогда не знаешь как они натянуты пока не. Папаша готовил дрова. Я зажег костер для ужина для нее снаружи и мы сели на пни и просто смотрели как он разгорался. Огонь раскачивался и шептал в такт бризу. В это время дня ветер пришел сверху ручья как и должно было быть да только форма каньона все время изменяла направление и от того дуло повсюду и не было возможности спрятаться от дыма. Мы передвинули наши сиденья дважды. Я прослезился от дыма.
От дыма появляются слезы а из-за них начинаешь горевать, сказал я. Как от резки лука. Всегда становился печальным.
Она улыбнулась.
Я никогда не был в Нью Йорке. Тебе там нравилось?
Очень. Просто очень. Ты знаешь как некоторые говорят что они очень хотели бы чтобы у них было две жизни и тогда они смогли бы прожить ковбоем в одной и актером в другой? Или что похожее? Я бы хотела прожить две жизни и тогда я смогла бы жить в Хайтс - Бруклин Хайтс - в одной и в Ист Вилледже скажем в другой. Мне так всего не хватало. Я хотела пойти на игры Янкиз - Янкиз не Метс - и на постановки Оф Бродвей и на поэтические баталии и потеряться в Метрополитен-музее. Снова и снова. Я ходила на все ретроспективные выставки художников какие только были бы. Я ела Сабретт’с пока мне не становилось плохо.
Сабретт’с?
Сосиски. С квашеной капустой, поджаренным луком, горчицей, без соленых огурцов. Иногда по вечерам я шла по Коурт Стрит до Карролл Гарденз и назад. Я должна была узнать всех торговцев со складными столиками продающих шарфы и детские книги и подделки часов. Я думала, Когда у нас будут дети мы купим первые книги здесь. За два доллара! Скорее всего украденные мафией с какого-нибудь грузовика, да?
Скорее всего.
Мир где мафия. Звучит старомодно. Прежние времена. Я спросил, А что с концом всего? Неужто ничто не предвещало?
Она покачала головой. Она откинулась назад и воткнула конец палки в кострище и когда она сделала так ее свободная рубашка соскочила с ее ключиц и я увидел ее груди снова еще более виднее чем они должны были, темнозагоревшие и конопатые наверху и светлее к низу. Я просто не мог сегодня избавиться от их вида. Похоже та часть меня проснулась. Возможно всегда была во мне, Хиг, и ты все время был в Тумане.
В Тумане Бытия, сказал я.
Что?
Извини. Я иногда говорю сам с собой.
Я заметила.
Правда?
Она кивнула. А я?
Не слышал вроде.
Молчание.
Я не предвидела как все произошло, массовых смертей. Но было какое-то чувство надвигающегося. Похожее на падение давления воздуха. В смысле что намного хуже чем плохая погода. Ощущалось подобное когда росли на ранчо. Смена давления и ты можешь почувствовать это своим пульсом, легкими. Потемнение небы, странная с зелеными оттенками чернота. Стадо беспокойное и волнуется еще больше чем при приближении грозы. Так же чувствовалось. Вот почему я все-таки должна была предвидеть.
Должна была. Это я с собой. Сколько их когда должен был. Я бы смог построить дом из этого множества, жечь топливом, удобрить огород.
Ты знаешь как все началось? Нью Дели?
Она покачала головой.
Оттуда пресса начала свои репортажи. Мутация супервируса, одного из множества за которыми следили за последние двадцать лет. В воде и т.п. Вместе с птичьим гриппом. Мы назвали это африканизированным птичьим гриппом, после появления пчел-убийц. Первые случаи в Лондоне и свалили вину на Нью Дели. Но скорее всего зародилось не там. Мы слышали слухи что появилось в Ливерморе.