Боже мой, Хиг, не отворачивайся, не закрывай глаза. Дыши ровно! Ты обязан смотреть, дурачина! Это невежливо. Если ты не будешь смотреть ты обидишь ее этим. Для кого же ***** все это, для тебя же! Она что, как бы, просто спит по соседству.
Все это в моей зашумевшей голове. Говоря себе не будь невежливым, веди себя как взрослый. Запоминай все детали. Она же спасла тебя. Будь благодарным.
Старушка луна нарисовала ее без тени. Пальцы ноги уперлись в шерсть и я перестал раскачиваться. Я замер и рассматривал ее. Почти застыв в благоговейном ужасе. Таким же образом я рассматривал оленя вышедшего из леса: всего. Хиг, не может быть в действительности, слишком прекрасно. Не двигай мускулом или картина исчезнет.
Она не исчезла. Она повернула лицо на меня. В моем горле запершило.
А ты тут по соседству, сказал я как последний баран. Мой голос вышел из меня высоким словно ломающимся у юноши.
Она подняла одну бровь: может и так. Она приподнялась на локтях и сбросила рубашку вниз по рукам. Затем она перевернулась и улеглась на живот, ее голова на скрещенных руках. Предлагая моему вниманию еще один вид. Может мир идет к концу да только у тебя нет никакой защиты о нет.
Если ты хочешь, ты можешь просто смотреть на меня, сказала она. Похоже было слишком давно. Я не тороплюсь.
Она приподняла свой вкуснейший зад.
Ээ, ничего если пробежим быстро эту сцену.
Ээ аа.
Я слез с гамака, извился из рубашки и лег рядом с ней. Я не знаю почему, да только я начал думать о полете. Как будто есть проверочный список что надо сделать прежде чем заведешь двигатель, прежде чем покатишься по рулежке, прежде чем взлетишь. Как будто когда ты летаешь каждый день то все проходит гладко, по порядку, ты даже почти не смотришь на этот список, но как только проходит какое-то время простоя, раздумывешь все опять, рассматриваешь каждое действие из списка отдельно, стараешься сделать наверняка. Чтобы не было аварии.
Я забыл как начинать, сказал я. Я чувствую себя как...
Пятнадцатилетний так не скажет.
Да. Я-то думал как летчик. Летчик в возрасте с кучей проверочных пунктов. Чтобы не попасть в аварию.
Коснись моей спины, сказала она.
Я коснулся. Я слегка проскользил моими пальцами по ней. Ее кожа натягивалась и разглаживалась под ними. Я подумал о ветре пробегающем над полем пшеницы. Она еле слышно выдохнула.
Больно?
Нет. Боже мой, нет. Она произнесла это сквозь сложенные руки. Еле трогая но чувствуется очень хорошо.
Моя кисть обогнула подъем ее зада ее бедер края поверхности.
Мммм, пробормотала она. Может так и лучше когда забыл.
Она легла на бок и ее пальцы нашли мои волосы, мою бороду, запутались в них, притянула мое лицо в ее. Когда ее рот нашел мой я распался на части. Не взорвался как бомба или что-то вроде этого, просто распался. На несколько частей постепенно. Они уплыли отсюда, улетели на какую-то орбиту. В галактику разных частей. Сумасбродная медленно движущаяся аннигиляция. Центром был ее рот, ее волосы. Она. Медленно собираясь вместе вокруг нее. Никаких мыслей. Я перебрался на нее и у нее вырвался всхлип боли.
Подожди...
О. Блин. Поспешно слезая.
Ничего, ничего. Ладно. Я не такая уж хрупкая. Она толкнула меня на спину. Она поцеловала меня. Целовал и целовал ее волосы покрывшие меня. Она целовала мои глаза нос губы. Ее ртом, затем она приблизила свои груди к моему лицу и вновь целовала меня, касаясь сосками, глаза, нос, язык. И потом. Внезапно. Неожиданно. Она опустилась телом на меня. Сначала касание. Мокро. Словно ее рот. Сопротивление. Этот жар. Ужасно медленно, и вошел, сдаваясь.
О божемой, не двигайся. Все эти части. Она двигалась. Ее движение на мне звали эти части к себе звали их. Как качались вместе тысяча рыб увеличиваясь в размерах. Назад вперед. Как звезды в листьях. Я приблизился. В самое ее, в тот самый центр, где-то туда где был покой где все сливалось вместе. Ничего лишь само приближенье.
И затем я освободился. От приблизившегося напряжения куда? В ничто. В падение. Заплакал ли я тогда не скажу никому. Блаженство, от простого падения.
У нее вырвался низкий стон и я взорвался. На каком там созвездии, до куда там нас занесло все пронзил свет и выбросил мелкими кусками в темноту и *****, там все это должно было находиться. Она лежала на мне содрогаясь свои весом и все стекало с нас мягко и бесстрастно как пепел.
Уфф, прошептала она, ее губы вошли в мое ухо.
Да, уфф.
Прошло, да?
Да. По-хорошему.
Так ты вновь наполняешь себя. Лежа здесь. Чем-то вроде счастья, чем-то вроде воды, чистое и незамутненное вливается в тебя. Так хорошо что чересчур, оно вливается в тебя ярким течением, как будто оно всегда было в тебе.
Мы лежали недвижно как только могли, сердце бьется о сердце, чувственный ритм рикошетит и отскакивает и улетает напротив и вновь совпадает, мы оба кажется так были зачарованы этой музыкой и ощущением от нее. Через некоторое время она встала и накрыла нас фланелевым пледом и прижалась ко мне и мы заснули. Не так как в прошлые ночи непонимания. Глубоким сном отдохновения. В настоящем покое, от простой усталости.
Перед рассветом, чтобы не было неловко, скорее всего, она встала, застегнула рубашку и ушла спать на луг на одеялах поверх толстой подстилки сосновых игл где она спала в теплые ночи. Под звездами, говорила она, где она могла бы видеть все. Но мне кажется из-за чувства покоя от ровного дыхания стада, ритмичного пощипывания травы, всегда были две-три коровы ночью рядом, вокруг нее. И еще он храпел, сказала она. Он же пришел к ручью с первыми лучами света как всегда, сквозь журчание я мог слышать как он умывался, чистил зубы плоскими стершимися щетками, несколько горловых звуков и сплевывание, кашель.
А она - я услышал как она пожелала ему доброго утра, открыл мои глаза, увидел ее в рубашке и уже в брюках должно быть оставила у своей постели. Прекрасное чувство удовлетворения от вида ее прямо сейчас, тут в этом мире, только такими словами. Зная ее теперь как только знаю я. Закрыл глаза и задремал. Она всегда не давала мне зажечь утренний костер. Мое, настаивала она. Мой обычай. Не ломай мои привычки. Они таковы и надо к ним привыкать. Успокойся. Поспи. Так и делал. Когда я вставал у нее всегда была для меня кружка терпкого чая. Вот такой доброжелательный ритуал несмотря на жуткий вкус жидкости.
В то утро я встал медленно, потянулся, просчитал список: Хиг, руки здесь? Здесь. Ноги? Ноги. На части не развалился? Нет. Сердце на месте? Не было раньше такого вопроса. До того. Да на месте. Слегка покачивается, слегка переполненное. Легче и тяжелее, тоже, пойди пойми.
Они были у костра. Я почувствовал запах жареного мяса. Я плеснул водой на лицо, грудь, утопил голову, вытерся рубашкой, пошел к огню.
Утро доброе.
Папаша кивнул. Она сидела на корточках, подкладывая дрова в пламя и рассветный бриз закружил дым вокруг, обернув ее. Она сощурилась, скривилась, отвела лицо в сторону, подложила дров.
Доброе утро, сказал я.
Она или была слишком погружена в дым чтобы услышать меня или у нее просто не было ответа. Гримаса. Она встала, вышла из дыма, приложила суставы кисти к слезящимся глазам.
Доброе утро, сказал я.
Она вытерла слезы, заморгала на меня едкими глазами. Увидел как она продышалась. Не сказала ни слова. Она подняла кипящий чайник с пня, налила чая, подала мне мою кружку не глядя на меня.
Мясо сгорит, сказала она. Своему отцу или мне или же никому. Почти с горьким раздражением.
Сейчас я его, ответил я. Я достал длинную вилку но она оттолкнула мою руку своим предплечием, схватилась за вилку, перевернула кусок мяса на проволочном гриле.
Успокойся, сказала она.
Все внутри меня застыло. Посмотрел на Папашу который вежливо повернулся на своем сиденье, выражение лица непроницаемо. Он начал изучать дальний верх стены каньона, отхлебывая питье.
Опять:
Просто успокойся. Я поджарю мясо за минуту.
Я сделал глубокий вдох, отвернулся, тоже, поизучал дальнюю стену вместе с Папашей. Руки есть? Хиг? Хиг? Да, есть. Ноги? Да. Вот и все. Будь счастлив этим.
Я чуть не заплакал. Стоя в окутавшем меня дыме и спрятавшись в нем. Значит вот так.
После молчаливого завтрака, молчаливого жевания, я взял посуду к реке как я делал всегда: три тарелки, три кружки, три складных ножа, три вилки, длинная вилка для мяса. Пусть пока выгорят угли в гриле. Я растер мелкий песок по керамическим тарелкам пальцами, выскребывая жир. Думай над своим пока руками, собирайся с мыслями, Хиг. Вода. Кажется потеплела. Теплее. Это блин печально. Печально. Повтыкал вилками в галечное дно, протер их моими пальцами. *****. Подышал ровно. Когда я закончил я положил их чтобы высохли на дощатый стол. Папаша прошел мимо. Он нес ружье, висело на плече, и заступ.
Я пойду разведаю скоростную дорогу, сказал он. Я не хочу пойти туда в наш день и найти ее разбитой.
В этом был смысл. У нас не было достаточно топлива для кругов пока он заполнял бы выбоины.
Он шагнул, затем посмотрел на меня.
Всем досталось много чего, сказал он.
Я их тогда обоих полюбил.
Впервые я почувствовал нечто вроде семейных отношений. Насколько можно их собрать из развалин и месива.
Да.
Он кивнул головой, пошел по низине каньона к изгороди из кустов.
Она выметала комья земли вокруг костра метлой из веток. Она занималась этим каждое утро чтобы избавиться от крошек еды и не приманить муравьев и мышей поближе к кухне.
Я подходил к ней, она мела. Не останавливаясь. Внимание на земле впереди метлы.
Хочешь я наберу зелени к обеду, сказал я.
Мои внутренности сжались. Она мела.
Если ты хочешь, пробормотала она. Мела.
Сима?
Метет. Тугие ветви скребли землю.
Я поймал ее за руку. Она вся заморозилась.
Ай!
Я отпустил словно обжегся. Она уставилась на меня.
Будет синяк, сказала она. Без выражения.