Сима. Божемой. Извини.
Я словно застыл на месте. Паника в голове. Не мог ничего видеть. Сама по себе моя грудь заходила ходуном и затем я почувствовал как потекли слезы по моему подбородку. Полностью парализованный. Она в упор смотрела на меня. Маска. Как маска смерти но с живыми глазами или в поисках жизни. Ее темные глаза замерли монетками, потом каким-то образом появился свет как у живых глаз, наблюдая, размягчяясь. Она стояла там дрожа и изучая мое лицо и затем я увидел слезные колодцы в ее глазах и глаза вновь стали ее, темные заводи. Мы стояли как два дерева. Раскачиваясь. Что оставалось от дыма костра клубилось клочками.
Прошлой ночью она сказала. После того как заснули. Мне приснился Томас. Снился и снился он.
Ее губы кривились и ее маска дрожала.
Он звал меня. Он умирал в своей кровати и звал меня, блеял как какое-нибудь животное которое знает что его ведут на мясобойню. Как животное, Хиг! А я стояла у стены без сил помочь ему. Моему мужу. Моему самому близкому другу.
Она всхлипывала захлебываясь яростью.
Моя любовь замерзла. Словно зимний пруд. Должно быть мне все приснилось. В самом уже конце я больше не мог терпеть и я бы взял мой охотничий нож пошел бы туда и перезал бы ему горло. О божемой!
Она потеряла сознание. Я бросился к ней и поймал ее. На секунду во мне возникла мысль о двух деревьях почти потерявших свои корни и прислонившихся друг к другу.
Я не знаю если бы я смогла, сказала она. Я подумал что я бы смог.
Папаша доложил что скоростная дорога была в порядке и пригодна по крайней мере тысяча футов ее. Хватит, нет больших ям. Он привязал бандану к указателю расстояния для направления ветра. Сима была уже нехолодной, но скорее отстраненной. Она приходила к гамаку да только не каждую ночь и не каждую вторую ночь. У нас не было ничего опять несколько дней. Пять. Не буду притворяться что не считал. А когда опять случилось с нами, когда мы почти уже - мы лежим на одеяле голые, обнимаем друг друга, не целуемся, не говорим, лишь наши носы исследуют наши уши и шеи, а руки открывают новые территории ставшие вновь такими после прошедших воспоминаний потерь - когда казалось наступило время поглотить другу друга или по крайней мере каким-то образом отпраздновать нашу новую уязвимость, я положил ее наверх и она не была влажной и у меня не получалось войти и я ощущал что от этого ей будет больно, и по какой-то причине я подумал о Томасе - Томас из ее сна, в крови - и волна паники накрыла меня и я потерял мою эрекцию.
Черт побери этот мир снов. Его дух был там и все мешал тому что было всего несколько дней тому назад эйфорией любви.
Она руками сжала мой член простительно отчего мне стало еще хуже. Вздохнула тяжело - я вижу Разочарование - и перебралась на сторону сбоку от меня. Ее руки мягко обняли меня. Лежа на одеяле, рука в руке, в каком-то параличе. Я почувствовал себя еще более одиноким чем до появления в каньоне. Сердца стучали и отскакивали друг от друга, а души нет. Я не смог бы коснуться ее с бoльшей отстраненностью, или поцеловать ее, или даже просто заговорить с ней откровенно. Словно эта неудача любовной страсти лишила меня права на возможность быть любовником вообще. Забрала у меня право на любовь или даже на просто проявление нежности. Это было ужасно.
Тут ко мне пришла мысль когда я лежал рядом с ней и пытался разобраться с этим новым ощущением тоски - тоскливым разобщением когда любовь была так близко - тут ко мне пришла мысль чтo передалось мне в тот самый критический момент тот самый момент, вхождения, это было ее воспоминание сна. Мы переговариваемся друг с другом без слов. Я подумал что скорее всего окровавленный образ смерти прошел в ней в то же самое время или чуть раньше. Что означало никто из нас еще не был готов. Окей, Хиг, подумал я. Как хочешь убеждай себя. Успокой себя как только сможешь, да только уже не перепишешь ничего. Такая херня. Не станет лучше. Я не могу, я не могу двигаться. Еле дышу.
Хиг.
Она прошептала слово, ветер вкрадывается в мое ухо.
Мм?
Не смог бы ты поласкать меня ртом?
Она сказала это с французским акцентом и я тут же вспомнил откуда из какой старой классики, Pulp Fiction.
Я хмыкнул, беззвучный смех без никакого веселья.
Правда? Со мной.
Она настойчиво кивнула, ее голова на моей груди.
Окей. Глубокий выдох. Служба зовет.
И я. Я поцеловал ее тело между грудями, ее маленькие выпуклости вокруг пупка, гладкие выступы ее тазовых костей, спускающуюся книзу долину живота, лоскут тугих кудрей, маленькие губки, нежное зернышко, вдохнул ее и затем я начал. Как на службе. Что работает? Что работает лучше?
Какое-то время было так. А затем она начала поднимать ее бедра и раскачиваться от моих губ и языка и шептать. А затем она застонала, а затем я стал подбадривать ее, затем подгонять ее зубами, губами, языком. Затем вел ее и отпускал. Как воздушный змей, так тогда чувствовалось, а затем я позабыл про все свое и змей летал высоко высоко и вел туже и кровь сгущалась и она приближалась. Она выгнулась аркой и приближалась а я был внутри нее а она хваталась за мою спину и царапала ее. До меня дошло я должно быть давил на нее своим весом. Я быстро откатился и выплеснул себя в воздух и мы лежали и дышали просто без никаких мыслей и мы опять были почти что счастливы. Почти бесконечно.
Вот так.
А потом были еще три ночи из-за того что она покрылась синяками. Но настроение в нашем лагере стало лучше. И я стал ощущать приближение момента нашего ухода.
II
Папаша ушел задолго до рассвета. Без всяких церемоний или напутствий. Оглядел каньон, последнюю пару коров и телят, овец и ягнят, взял легкий рюкзак, ружье и без слов зашагал вниз по течению и далее за изгородь.
Оставил только после себя свою жизнь. Жизнь его семьи, его отца и матери, его деда. Это точно было в его крови а он закрыл на защелку ворота и ушел из каньона.
Я снова все взвесил. Сделал баллансные весы с литровой бутылью, пятигаллоновым ведром, палкой и веревкой. Повесил на низкой ветке у ручья. Пять галлонов это сорок фунтов а половина будет двадцать, литровая бутылка около двух. Я взвесил AR-15, рюкзак Симы, мой, шланг и ручной насос.
Сколько весит ягненок?
Небольшое стадо медленно шло по траве головами книзу. Три ягненка потрясли своими головами, ушами, продолжили свою еду. Один из них стукнул мать в ребра чтобы подобраться к соскам. Их жизни скоро изменятся. Если кто-нибудь выживет зиму это будет чудом.
Не знаю, может двадцать?
Посмотрим. У тебя есть мальчик и девочка?
Она улыбнулась. Баран и овца? Да.
Как в Ковчеге. Так так.
Мы завернули одного из малышей в рубашку и взвесили против ведра с водой. Он взмыл под ветку шлепая ушами, его ноги распрямились во все стороны яркими черными копытцами на концах, взгляд бесхитростного замешательства на его мордашке. Я опорожнял ведро пока весы не выровнялись. Около семнадцати фунтов.
Окей, мы сможем взять их. Без твоего отца на взлете мы будем в порядке.
Будем ли?
Это все равно игра в рулетку. Мы выровняли взлетную полосу, срезали верхушки деревьев в конце. В книжке написано нам нужно еще сто футов. Да только кто лучше знаком со Зверушкой.
Короткий кивок. Сима оглядела луг, каньон. Если бы здесь был художник - она была удивительно прекрасна тогда. Может и не только она, но весь этот момент. Зелень отражалась темнотой в ее фиолетовых глазах, и я подумал, Если мы разобъемся и сгорим завтра утром, ну и что.
Разожгли последний костер в темноте, наблюдали как языки огня касались и освещали каменный очаг в последний раз. Поели оленину и картошку, зелень, выпили чаю. Залили водой огонь, столб пара. Услышали как низко промычала корова, зашуршали листья.
Погрузил все вчера днем кроме ягнят. Сима спала в поле со своими животными, слушая их кормящихся вокруг. А теперь мы повели двух ягнят на привязи вверх по ручью, протащили их по дереву лестницы рядом с капающим водопадом. Они верещали, блеяли. Две матери ответили им, последовали за криками до конца поля, не нашли никого. Горечь нашего мира, она везде как вода. Поставили ягнят на их четыре копытца и они выпрмились и замерли, рассматривая жизнь вокруг них со своей высоты. И потрусили за нами.
Вести овцу на привязи это совсем не похоже на то чтобы вести пса на поводке. Это был постоянный разговор, спор. Полный аргументов, признаний, внезапной сдачи, настойчивого упрямства. Они упирались мы тащили. Они понеслись вперед, вот блин, мы побежали следом. Тут ну никак не удержишься от смеха. Это было прекрасным поводом отвлечься от чувств покидания такого места и всего что оно значило. В конце концов я просто взял своего ягненка и понес его.
У Зверушки Сима очень опытной рукой связала малышей и мы положили их на наши вещи позади сидений. Мы залезли, накинули ремни безопасности на наши плечи и пристегнули стальные застежки у пояса. Я передал ей письменную доску с зажатым на ней листом.
Ты будешь вторым пилотом. Давно не было у меня.
Я включил электричество, вытянул тугую ручку поршня из приборной доски, услышал как вбрызгивается бензин в карбюраторе и задвинул поршень назад. Повтори еще раз. Мастер-ключ. Набирающий обороты гироскоп. Включил магнето, зажигание, уперся ботинками в тормоза и включил стартер.
Два кашля, два пол-оборота пропеллера и я нажал еще больше на топливный рычаг и она схватилась и заревела и задрожала. Да и мы все, я, Сима, ягнята. Маленький самолет наполняется жизнью это черезвычайно эмоционально. Это как вся аудитория встает овациями. Это потрясающе и немного пугающе. Я отвел назад топливный рычаг на стояночный режим который был гораздо тише, не такой пафосный, меньше трясся и больше дрожал. Пусть двигатель прогреется немного, понаблюдал за датчиком масляного давления стрелкой в зелени.
Окей, прокричал я. Давай пройдись до конца листа Проверки.