На следующее утро они прибыли к ручью и он взорвал переезд у ручья динамитом, и сделал так чтобы туда можно было добраться лишь пешком или на лошади, и только когда уровень воды низок.
Они затирали свои следы как только смогли и уничтожали их последние две мили прежде чем они сошли с дороги к каньонной тропе. Заняло у них весь день. И затем, благодаренье богу, через два дня пошел дождь.
Все это она рассказала мне в последние три недели. Потому я понял какой шок на них произвел вид Гранд Джанкшен. Одна вещь когда теряешь весь мир знакомый тебе, а другая когда увидишь это, может при этом еще почувствуешь запах обугленных домов по соседству и выжженой земли.
Она выплеснула себя в окошко, стекло позади нее забрызгалось, да только в самолете продолжало вонять. Я протянул ей бутылку с водой я всегда держал ее между сиденьями и быстро посмотрел на Папашу как он изменился в лице от запаха или от вида внизу. Так случалось на кораблях и в самолетах, пассажиры всегда напряжены и если кого-то тошнит то начинается цепная реакция. Но он сидел как Будда с ягненком на коленях, одна его сильная клешня на ее плече, лицо непроницаемо и сурово, наклонился к окну всматриваясь во все.
Вот что ты оставил позади, подумалось мне. Подтверждение правоты выбора сделанного тобой в ту ночь. Правота и ужас. Иногда быть правым не всегда приносит радость: сколько раз за последние годы я раздумывал об этой горечи, как когда и о чем ты был прав - а теперь ты даже не можешь просто смотреть.
Да только не от вида обгоревшего и разрушенного города, от кусков яркой зелени деревьев, от них возникало ощущение чего-то неестественного или просто напросто неправильного. Я был в шести милях. Я был на шестистах футах от земли и летел к аэропорту, к диспетчерской башне, откуда три года тому назад я получил сигнал, начало сообщения. Я набрал частоту - она все еще показывалась на моем приборе спутниковой навигации - и начал вызывать.
Башня Гранд Джанкшен, Сессна Шесть Три Три Три Альфа шесть юго-восток на пяти тысяче восемьсот запрос на посадку.
Сказал еще раз. Затем чудо: статика. Громкий выброс звукового снега. Я покрутил настройку обрадовался и вновь позвал.
Сессна Шесть Тройное Три Альфа...
Не было очень чисто но ведь было же. Было! Женский голос. Похоже в возрасте, немного хриплый. Слегка насмешливый, добрый.
Сессна Шесть Тройное Три Альфа, ветер два четыре ноль на пяти, прямым заходом, разрешаем посадку на полосе два девять.
Все формальным языком, все прекрасно, как по книге, как все было раньше. Сказано на полном серьезе. Как в обычный день в аэропорту. Не могу описать что сделал этот подробный обычный ответ с моим духом. Как будто притворившись что этот аэропорт продолжал свою работу я бы смог притвориться что моя жена все еще жила и мой пес, что она была на седьмом месяце и они вернулись а я собирался приземлиться после трехчасового полета от них, хотя ничего такого и не было и возвращался не к ним.
Все было неправильно но было не от этого. От маяка. Почти каждый аэропорт с твердым покрытием имел, когда-то имел, переменный маяк зеленого с белым. И я видел его вспышками с десяти миль, и ничего о нем не подумал. А затем на шести милях я увидел опять его вспышки, пульсирующий словно сердце продолжающего существовать предприятия и диссонанс - сгоревший город на самом конце знакомого мира, и живой, пульсирующий свет, голос диспетчера передающий обыденные команды - наконец завладел моим вниманием и волосы позади моей шеи встали дыбом. Не могу сказать почему за исключением того что происходящее было странным: у них была энергия. Или: почему бы и нет? У нас на Эри была. У многих аэропортов были дополнительные источники энергии светом и ветром. Или от того что маяк не должен работать в свете дня в чистых для полета условиях. Не знаю почему, могу сказать одно что нечто меня насторожило.
Я нацелился. Я ушел на двадцать градусов влево и выпрямился для посадки и вот она была длинная восток-запад полоса построенная для реактивных самолетов протянувшаяся перед нами всем обзором. И гладкая к тому же. Смотря отсюда. Не было колдобин, трещин, провалов как у каждой полосы на восточной части гор. Кто-то ухаживал за ней. По крайней мере так казалось отсюда с мили и в приближении. Отвел назад ручку, установил двадцать градусов на закрылках и пустил ее плавно с пятисот футов, Зверушка казалось облегченно задышала проходя посадочный протокол. Клянусь она точно живая или может думать или что-то вроде этого.
И пока мы приближались и полоса становилась шире и длиннее и выросла до своих размеров чтобы принять нас, мы могли видеть ряды ангаров, у некоторых проломы сбоку, у некоторых крыши наполовину содраны ветром. Мы могли видеть башню слева от нас, консольной балкой, зеленоватого цвета, пуленепробиваемые стекла. Мы могли видеть останки самолетов, на каждой стороне посадочной, большой реактивный самолет в самом конце. Как было в каждом аэропорту - привязанный самолет под давлением погоды, в конце концов освобождался от привязи и выкатывался, да только. Вот тогда до меня и дошло. Как будто шибануло пулей.
Я был наверное в тридцати футах от земли. Я выключил мотор, пропеллер в свободном, сделал все что делаешь в последних приготовлениях, и приготовился вытянуть на себя штурвал и ощутить мягкий толчок касания и. И тут до меня дошло.
Маяк, башня: самолетные останки в поле были так же сожжены как автомобили. Не могу сказать чтобы это что-то значило, ничего существенного, выделяемого, не было времени на это. Просто шок от вида: сгоревшие и покореженные самолеты. Совсем по-другому не как в Эри. По-другому не как в Денвере, в Сентенниал, со старыми самолетами выдранными из своих стояночных мест и увезенными по полю ветром. Там были останки крушений. С работающими двигателями крушений. Я потянул на себя штурвал, да только не для касания. Я резко дернул на себя и вдавил топливный рычаг и двигатель схватился и заревел и моя ладонь снова ударила по карбюраторному прогреву и мы дернулись и устремились в небо. Мы прыгнули вверх возможно еще круче чем был наш взлет полчаса тому назад с луга. И заблеяли ягнята.
Я взглянул в низкое боковое окошко, плексиглассовая тарелка над нами, и в то же самое мгновение увидел металлический трос. Выпрыгнул натянутый, промахнулся по моим колесам в десяти футах. Выпрыгнул как ловушка. Что и было.
*****.
Хиг, ты же хладнокровный *****. Так Бангли говорил. Очень редко хваля меня большими пальцами вверх. И в этот момент я бросил взгляд на топливный датчик и увидел у нас оставалось два галлона. Десять минут на самое большее. *****.
Я свернул влево чтобы осмотреться и приготовился к стрельбе снизу.
Чертвозьми. Это сказал Папаша. Натянутый трос. Он убрал ягненка с себя и у него было в руках винтовка и он просматривал в ее прицел ангары, самолетные останки.
Трос натянутый вдоль посадочной на трети дороги и в десяти футах от покрытия, был туго натянут двумя выскочившими наружу упорами сваренными из угловых балок. Упоры складывались словно крылья у цапли. Трос был выкрашен в черный цвет как и посадочная поверхность да только я мог четко видеть тень от него а затем и саму адскую нить. Нет стрельбы. Я покружил вокруг.
Папаша?
Только это, прокричал он. Их самая важная штука.
Хочешь? Я прокричал в ответ.
Дать им? ***** конечно.
Сима?
Она выглядела растерянной, все еще больной, не в состоянии полностью оценить случившееся. Она согласно кивнула.
У нас и выбора нет, прокричал я. Почти кончилось топливо.
Я закончил поворот и приготовился к еще одной посадке, в этот раз без проверочного листа, без всяких мыслей совсем за исключением Этот ***** этот *****. Я до тебя сейчас доберусь. И ощущение предательства как от удара в живот. Все эти годы, размышляя о радиосигнале. О высоких надеждах. Я просто озверел.
Переключено на стрельбу очередью. Я быстро сел в ста футах позади троса. Папаша наклонился ко мне и сказал:
Проедь. Туда. Встань за тем зданием, второй к западу от башни.
Я быстро прокатился. Зашумело радио. Хорошо сели сказал голос и теперь он не звучал как у Тетушки Би. Он был усталым и жестким. Затем смех. Смех будто металлом по асфальту, громкий и непрерывный. Поздравляю. Вы первые.
Я не ответил. Я повернул по рулежке и встал в укрытие где хотел Папаша и выключил ее. Мы были в тени Летной Школы Биг Ривер и Авторизованного Сервис-Центра Сессны и мы встали довольно близко к стене чтобы не был виден нам верх башни и они не смогли следить за нашими передвижениями, кем бы они там не были. Вылез первым сдвинул сиденье чтобы смог выйти Папаша. Сверчок громко пел где-то из основания стены. Сима продолжала сидеть. Не расстегнувшись. Я не знал что и сказать, я никогда не видел ее такой. Похоже на шок. Она была в шоке. Я прошел к ее двери и открыл. Ее длинная кисть протянулась к приборной доске легла на датчик давления масла и новый синяк показался на ее предплечье. Она повернулась. Затуманенные глаза.
Это не только от подлости. Ловушки. И от этого тоже. От города.
Я кивнул. Она и Папаша скрылись от этого мира раньше чем он сгорел в буйном пламени. Они достаточно много видели, достаточно много чтобы решиться на укрытие но только не сам конец. Не то что я видел каждый день сверху. С чем Бангли и я были знакомы посередине наших ночей. Обугленные города и всякое такое подразумевалось.
Хочешь остаться здесь?
Кивнула.
Окей.
Я вновь обошел самолет, забрался на мое сиденье и отстегнул Узи и передал ей.
Если кто-то появится непохожий ни на меня ни на твоего отца, уложи. Взведен.
Она помедлила, кивнула, взяла автомат.
Я отстегнул свою AR. Также взял переносное радио. Включил его и настроил на 118.1, на башню. Иногда это хорошая идея поговорить со своим врагом. Не всегда. Бангли научил меня этому - ценить сдержанность. Также ценить превосходство в оружии. Я залез рукой под одного ягненка и вытянул из моего рюкзака гранаты, кивнул Папаше, и мы