Входная дверь была открыта, слегка раскачивалась взад вперед под легким ветром.
Бангли! Бангли! Эй! Ты там! БАНГЛИ!
Я удивился силе моего крика. Звучал как не мой.
Направился в мастерскую. Странно большое окно с видом на горы было невредимо но на стене с камином диагонально тянулась цепочка пулевых дыр. Фотография семьи на лыжах стояла нетронутой на столике. Инструменты Бангли лежали там где обычно, разобранный Зиг Зауер.308 его один из самых любимых, висел над рабочим столом в двух зажимах.
Божмой.
Папаша позади меня.
Твой друган, сказал он. Я знал с нашего первого интервью что он будет задиристым, иначе как такой парень как ты...
Остановился на полуслове.
Даже не мог себе такое представить.
Бангли!
Отчаяние. Впервые я ощутил эти клещи во мне, отчаяние как вонь. Странно. Никогда не знаешь точно как ты относишься к другому пока не увидишь его сожженый дом.
Вздрогнул. Папашина рука на моем плече.
Они взяли его здесь. Он работал. Днем. Никак не ожидал нападения днем. Они ворвались со входа а он уцелел после первой атаки и он отбился. Он отогнал их, затем поднялся наверх где ему лучше виделось, лучший угол для стрельбы, и сражался оттуда. У них похоже только у двоих там были винтовки.
Я направился наверх. Сердце сжалось. Что я увижу? Никогда не был там, никогда. Коридор с рядами фотографий семьи блондинов. На лыжах, на яхте, в бамбуковых бунгало, пальмы, желтый лабрадор на цветочном поле. Видел все это пока мчался, бежал по толстому ковру пола, остановился однажды чтобы сориентироваться где входная дверь чтобы найти мансардовое окно. Вот эта комната. Распахнул слегка приоткрытую дверь.
Детская, мальчика. Плакат красотки в бикини над кроватью, кровать накрыта одеялом с рисунком ковбоев на брыкающихся быках. Пришпиленные бабочки в рамках на стене и электрогитара в углу. Также лыжи для слалома. Доска для серфинга, короткая подвешена к потолку, ярко-зеленый рисунок змея на яблоне и голая Ева полуотвернувшаяся, ее грудь едва покрыта кудрями ее волос: ВЕСЕЛЫЕ ДОСКИ. Подписанный плакат гоночного автомобиля НАСКАР. Номер 13.
Две охотничьи стрелы, настоящие, торчали в плакате а стена над ним была разорвана пулевыми отверстиями.
Две банки жевательного табака и плевательница из-под кофейной банки на полу у кровати. Бинокли для ночного видения и два Глока в кобурах свисают со шляпной вешалки. Божмой. Это была комната сына и комната Бангли. Здесь он жил. *****. Сохранил комнату словно в историческом музее. Я вспомнил об отце Бангли, кого он так ненавидел - и я подумал, У него никогда не было комнаты как эта. Он спасался или следовал какому-то инстинктивному желанию или что-нибудь еще более странное, кто знал, живя в этом музее, в этой игровой комнате. А сквозь крышу проникал свет. Дыра размером в два фута. Никаких знаков взрыва, откуда она? Оо. Почти наступил в такую же дыру на полу. Вопросы покатились в моей голове и сталкивались как автомобили в гонках НАСКАР. И обгорелое окно. И мешки с песком наваленные до подоконника и выше по краям. И никакого Бангли что в общем-то было хорошим знаком.
Я стоял посередине комнаты глотая воздух, успокаивая дыхание. Полез в разбитое окно и посмотрел вниз на наше прибытие, на наш аэропорт, и не удержался от внезапно выскочившего из меня пузыря смеха.
Он мог видеть практически все: поверх бермы у рулежки где я спал с Джаспером, прямо до самого мусорного бака мы оттащили от моего дома, мой дом был просто приманкой. Он мог бы видеть веранду и входную дверь того дома, весь ряд ржавеющих самолетных руин, две стороны диспетчерского здания, вход в мой ангар. Не так уж мало он мог охватить отсюда своим взглядом, вот почему он и выбрал здесь. Никогда я об этом не думал, не знаю почему. Или о том когда я посылал ему сигнал тревоги ночью а он мог видеть всю сцену в ночным прицеле отсюда. Он бы сразу знал сколько спряталось за баком, что у них, сколько их могло бы притаиться, знал все это прежде своей прогулки до бермы в темноте, скорее всего уже запланировав кого он застрелит первым и как. Вот почему он никогда не выглядел удивленным, всегда для меня выглядел слишком расслабленым. *****. И мешки с песком. Он бы пожалуй мог запросто отстреляться своей снайперской винтовкой прямо отсюда. ***** Бангли. Как далеко было? Триста ярдов, может быть. Легко. Для него. И я стоял там с поднимающимися во мне отвращением и восхищением и я должен сказать - еще с чем? С любовью, может быть, которая выросла во мне к этому ***** индивидууму.
Он был хорош в одном, очень хорош в этом, а во всем остальном он барахтался с непоколебимой бестолковой суровостью. Одна стратегия, я полагаю. И подстраховывал меня. Не подведя ни разу, без промедления. И, что еще? Щедро. Я говорю с лихвой, так ведь? Никогда даже не дал мне знать как должна была пройти вся операция. И когда я покинул его, он сразу понял угроза возросла, опасность. Наверняка откалибровал ее до самых самых, как он калибровал ветер и подъем винтовки для своих дальних выстрелов с башни, знал с холодной точностью в какой опасности он будет жить здесь один без меня и Джаспера, затем просто без меня, как без предупредительной системы. Симбиоз, до каких пределов я никогда не задумывался настолько. И как от его настойчивого и краткого сопротивления мне прощание было очень трогательным. Корзина с гранатами. Говорила мне я был семьей. Говорила мне пожелания доброго полета, беречь себя, не для него, а для меня самого.
А те другие уходы. Рыбалка и охота где он знал я отдыхал более всего телом, или психологически, скажем свободное от службы время, и в те дни он рисковал по-настоящему. Не возмущался ими.
Это была его комната. Немножечко трогательная. Немножечко странная.
Я повернулся. Папаша в дверном проеме пробегает своими серыми глазами по детским вещам, оружию.
Это где Бангли сам по себе, сказал я.
Ну-ну.
Папашины глаза прошлись по укрепленному мешками окну.
Он тут не умер.
Папаша подошел к одной большой дыре бывшей когда-то мансардным окном. Просмотрел все внизу, вокруг.
Его тут ранило. Папаша коснулся изрешеченной занавески.
Знал ему нельзя было оставаться здесь, они бы сожгли его. Знал он должен двигаться, а раненый был. Должен был двигаться и атаковать. Он был хорошим солдатом.
Был?
Папаша пожал плечами.
Мы оба стояли там. Я не мог двинуться. Я словно примерз.
А затем мы услышали двойной выстрел и крик.
А затем мы побежали по коридору, вниз по лестнице, сквозь изрешеченный местами первый этаж, наружу под обжигающее солнце.
Зверушка была в нескольких ярдах от заезда откуда я прирулил к этим домам на севере. Сима спряталась под ее крылом пытаясь стать меньше колеса.
Папаша резко остановился и я стукнулся в него, почти что снес его на землю.
Подожди.
Он прикрыл глаза козырьком и просканировал вокруг. Она у самолета согнувшись показывала. На мой ангар который был закрыт. В смысле на ту его часть которая еще была неповреждена. Она была в порядке, должно быть звуки выстрелов уронили ее на землю.
А затем Папаша сдвинулся.
Он там, сказал он.
Я обогнал его за три шага. Никогда не знаешь точно как ты относишься к другому пока он не погибнет а потом воскреснет. Я распахнул ангарную дверь, которая когда-то была сделана лишь для входа внутрь, которая была врезана в главную дверь поднимающуюся вверх, я двинул ее с такой силой я влетел в мою конуру. Я споткнулся о пол который я покрыл персидскими коврами из нескольких домов, споткнулся жестко и стремительно я дернул мою спину, *****, и растянул колено, ай, выпрямил себя и остановился и встал как дерево и прищурился привыкая к полумраку.
Там были две выцветшие полупрозрачные панели на крыше которые служили мне дешевыми проводниками света и вроде как освещали место натуральный дневным светом когда двери были закрыты. И увидел наш диван, Вальдес, место Джаспера, рабочий стол, стул, прилавок позади где я готовил еду, и покрытый красным линолеумом стол где мы часто наслаждались нашей деликатесной едой. Больше ничего. Но услышал. Легкое царапанье будто мышь в стене. Металлическое.
У меня был инструментный комод, выдвижные ящики, массивный красный стальной, шесть футов в ширину. Прекрасный. Занял почти целое утро у меня и Бангли чтобы прикатить его из ангара обслуживания, чтобы обойти вздутия и провалы, провезя по некоторым местам по мостикам из досок. Занимал почетное место у северной стены. Бангли называл его Красная Площадь. Мне нужен плоский ключ, четверть дюйма, говаривал он. Слезь со своей задницы и сходи-ка до Красной Площади и найди мне его? Пожалуйста. Царапанье исходило из комода и он стоял отодвинутый от стены. Конец рабочего ботинка Бангли торчал из-за комода. Рядом с ним, у стены, его гранатомет, над которым он работал.
Он был весь покрыт засохшей кровью. Будто кто-то вылил целое ведро на его нижнюю часть тела. Его глаза набухли почти закрылись, белая корка высохшей слюны или рвоты на той стороне лица лежавшей на его руках. Левая нога согнута в невообразимом углу. Он лежал на своей любимой винтовке, М4, а его окровавленная левая кисть лежала на предохранителе оружия.
Хрип вышел нутром из потрескавшихся губ. Слова пришли почти неслышным шепотом.
***** Хиг.
Только и всего. И его рука вытянулась словно клешня и коснулась моей бороды.
Коснулся и ушел. Две недели. Даже больше. Если бы он умер то скорее всего от обезвоживания, потери крови. А он нет. Живучий старый таракан. Мы знали он такой. Сима не хотела чтобы мы его двигали. Уложили на диване. Она собрала и заштопала его ногу разодранную пулей ему в бедро. Она прочистила и зашила дыру в левой части которая сломала ребро и прошла мимо кишечника. В ангаре было жарко в разгар дня но не так уж плохо с открытой дверью и дырой на восточной стене. Заняло четыре дня чтобы узнать мое лицо. На несколько секунд. Проваливаясь в нечто вроде комы между ними. Она поила его водой и Спрайтом из поилки для индеек. На шестой день он открыл глаза когда она кормила его и уставился на нее.