Миссис Хиг, сказал он.
Она рассказала она зашлась в смехе. Что-то в его выражении лица, наверное так: мимика лица полумертвого человека. Она рассказала это было как испытание, и попробовала бы она опровергнуть его, и не лишенное утверждения окружающего порядка, где-то с юмором.
Доктор Хиг для Вас, ответила она. Она рассказала мне он подержал глаза открытыми в знак значимости момента, едва-едва кивнул, и вернулся в свой сон.
Папаша все становился менее напряженным. Я взял его с собой в Зверушку и облетел. Указал на особенные места как будто туристический гид. Нашел для него наушники и объяснял пока мы летели. Башня, речушка, расстояния, и он все видел. Крутой склон ставший для нас рвом, одно лишь место перебраться через него, берма. Тридцатимильный радиус проверки дорог, семьи.
Когда мы пролетали они высыпали из огородов, домов, сараев, потрепанные и зачуханные приветственные, махали руками. Дети прыгали вверх вниз. Я сосчитал детей: семь. На одного меньше, не уверен кто. Покружился, помахал, указал им пальцем. Я вернусь.
Сима сказала Бангли был в ОРИТ, нуждался кто-то должен был мониторить его состояние 24/7. Мы были по очереди. Что-то в ней. Что-то за неделю выросло и расцвело, нечто дремлющее в каньоне вышло наружу под солнечный свет и этому нечто понравился вид света. Трудно объяснить.
В роли доктора, нет сомнения в ее экспертности, просто видимая всеми компетентность, возврат к завоеванной таким трудом значимости отчего она казалось мне стала еще больше. Ну не знаю, выше, шире, как на планете с бoльшей гравитацией чем прежде. Это было только часть. Посмотришь на любого человека в рамках привычной арены настоящего мастерства и ты увидишь это, становится больше чем сам человек. Как я люблю видеть такое. Да только было что-то еще. Как если бы к прибытию на этот наполовину раздолбанный аэропорт, в роли чужеземца попавшего в такие обстоятельства абсолютно незнакомые - после Нью Йорка, конечно же, гор и долин ее места рождения - как если бы к именно такому прибытию она готовилась. Всю жизнь даже не зная об этом. Возможно. Я не знаю. Казалось мне так. Как будто часть ее расслабилась, как будто сбрасывала нечто вроде старой кожи. Шелуху которая была для нее огромным препятствием и о чем я совершенно не имел никакого понятия. И сбрасывая ее, она открывалась и начинала цвести. Нелепые слова, да? А вот нет. Волшебно. Наблюдать за человеком освободившимся от чего-то и расцветшим.
Я никогда не узнаю от чего она освободилась.
Мне нравилось наблюдать за ней сидящей на стуле который я подогнал под ее рост, наблюдать наклонившуюся над Бангли и говорящую с ним мягко, не как доктор с пациентом, или как с амвона, но с уважением, с юмором, словно два старых знакомых. Мне нравилось наблюдать как она проверяла наложенную шину, перевязывала бандажи, за ее движениями более уверенными чем даже когда она работала со мной в огороде - какая разница между наполовину обиженной на всех и уверенностью гордости, тяжело добытых знаний и уравновешенности. Мне нравилось наблюдать как она убирала темные кольца волос с ее лица, связывала их позади вместе или вытягивала свои длинные руки и просто наслаждалась слепящим летним солнцем и шла к ягнятам укрытым за забором построенным Папашей в тени от круглого шара ивы. Мне нравилось наблюдать как она раздевалась и ныряла в пруд у речки и стояла точно так же как она стояла в тот первый вечер и манила меня. Она была просто самым прекрасным созданием из всех кого видел когда-нибудь Большой Хиг.
Мы спали на открытой земле где я всегда спал до этого. С Джаспером. Да только мы сделали ширму из ивовых веток, и мы распахивали два фланелевых спальных мешка и раскладывали их поверх матраса принесенного нами из моего дома, того с верандой, и я спал как никогда, до этого. Мы спали часто держась друг за друга в переплетении рук и ног чего я никогда не мог делать, ни с кем. Я просыпался посередине ночи как это бывало раньше и клал мою голову затылком на руки и наблюдал за звездами и считал созвездия и придумывал их еще, да только сейчас я занимался этим с ее локтем на моей щеке - нежно снимал с меня - и с ее волосами на моем рту, с ее бедрами у моих и с чувством сошедшей ко мне благодати.
Все еще, иногда ночью я горевал. Я горевал поскольку знал о конечности нашего нынешнего счастья как о конечности потерь нашего прошлого. Мы живем на краю, если нам когда-либо суждено жить в простирающейся вдаль долине. Кто знает какая атака, какая болезнь. Вновь эта двойственность. Как в полете: неподвижность и скорость, спокойствие и опасность. Точно так же проглотить расстояние Зверушкой и в то же время кажется мы никуда не двинулись, с ощущением нахождения в некоей картине.
Мы любились как если бы все было для нас внове. Может потому что мы должны были быть нежными, неторопливыми. Иногда она сближалась со мной и вбирала меня в себя так нежно и садилась на меня сверху и мы лежали недвижно так недвижно что звезды начинали двигаться вокруг нее и мы начинали двигаться бесконечно раз и это был как разговор и я наполнялся счастьем, как водой из ручья наслаждений как еще бы я смог описать.
Папаша взял себе дом рядом с Бангли, взял себе с комнатой с видом на авиаполе, еще один тактик, их двое как две горошины в стручке. И заложил мешками с песком одно окно и пришел к Бангли одним прекрасным утром и спросил выбирая слова если бы он смог занять на время у Бангли одну из винтовок, Зиг Зауер. Бангли тогда уже поправился, это был десятый или одиннадцатый день, поправился настолько что сел на диван и оглядел Папашу с ног до головы, чтобы выдавить слова сквозь зашитые губы.
Еще один старик, прохрипел Бангли. Это были первые слова.
Папаша раскололся полу-улыбкой и она получилась прямой, и я подумал *****, они улыбаются почти одинаково. Руки Бангли были в повязках и Папаша протянул свою и коснулся его предплечья. Жест вышел очень трогательным и уважительным.
Посражался ты знатно.
Бангли посмотрел на него прямо глазами которыми можно кого-угодно раздробить на части. Ничего не ответил.
Десять или двенадцать а? Похоже трое с ружьями.
Четырнадцать. Проскрипел Бангли. Четырнадцать и четверо.
Папаша согласно кивнул.
Что сквозь крышу пролетело?
Камень. Или что-то такое. Небольшая пушка была.
Они подобрали своих мертвецов.
Бангли показал как смог пожатие плеч.
Похоже, прохрипел он. После молчания он сказал, Вместе собрались.
Его горло схватилось и он прочистил его.
Думал я помер. В доме. Я дал по ним гранатометом. Потом еще двоих по дороге сюда. Хватило. Им.
Бангли изучил что доставалось ему в качестве нового друга.
С кем был? наконец он сказал.
Морские Котики, ответил Папаша. Афганистан. В других местах
Бангли кивнул, едва.
Одеты как чертовы монголы. Шесть баб. С луками. Знали как...
Он потерял нить разговора, его глаза покружились, собирая остатки воспоминаний. Легкая дрожь пробежал по его телу.
Папаша подождал. Да уж кто бы знал.
Вот думаю, наконец сказал он. Я взял себе дом рядом на северо-восток. Вот думаю мог бы я занять на время тот Зиг. Пока ты тут в госпитале.
Прошло какое-то время пока Бангли смог сфокусировать свое внимание. После этого он полу-кивнул. Твоя дочь? Таков был его ответ.
Я взял ее посмотреть на семьи. Она сразу же захотела попасть туда как только я приземлился с Папашей. Она взяла ее медицинскую сумку. Мы сели на дороге и они показались со всех сторон, кто бежал, кто еле шел, выстроились как сброд вдоль карантийной линии во дворе. Мы вышли и я наблюдал за их выражениями лиц когда к ним подходила Сима. Темные кольца вокруг глаз расширялись от удивления, челюсти открывались, малыши словно любопытные и едва-настороженные олени, пробивали себе дорогу головами. Если бы их уши крутились во все стороны они точно бы закрутились, взглядами назад на своих матерей, радостное взозбуждение.
Сима переступила линию, и как один они тут же отступили назад на пол-шага, почти съежившись, и перед ней образовалась пещера пустого пространства. Она подняла вверх свою длинную, сильную, всю в синяках руку.
Все в порядке. Я доктор.
Как будто все объяснялось этим. Она улыбнулась. Поняв как абсурдно и архаично.
Привет, я Сима.
Наверное от вида синяков, еле уловимого ощущения хрупкости, что она выжила ужасную болезнь. Я наблюдал за их лицами. Некоторые помахали руками, закивали мне, заулыбались, да только. Они зачарованно изучали ее, с любопытством почти преодолевшим страх, с благожелательностью родственной души. Создание которое каким-то образом было как они, они правда не были уверены каким именно. И отличным от них, тоже, отличным настолько чтобы вызвать жгучий интерес. Ну. Они же были меннонитами. Готовность к новым визитам была их образом жизни. А я все думал я похож на спустившегося к ним ангела. Я стоял там в их дворе впервые не зная что делать с моими большими руками, чувствуя как сжались все мои кишки и глупо смеясь во время неловкой болтовни.
И. Она же была доктором. Да только.
Сима... я позвал ее.
Она полу-обернулась.
Они...
Они. Конечно же она знала что они заразные. Мы говорили об этом несколько минут назад.
Она подняла руку, жест Все Нормально, и также немножко отстранения от меня, и я опять засмеялся. Как меняются времена. Они придвинулись к ней из пещеры в круг и я понял что она уже завоевала их сердца, что они полюбили ее так же как полюбил ее я, это я понял с первых моментов.
Дети потянулись к ней, хватаясь за ее юбку, одна малышка, мне кажется ее звали Лили, Лили держала ее ногу как медвежонок держался за дерево.
Привет! я услышал Симу. Привет. Вы такие красивые. Как тебя зовут? А тебя? А этого очаровательного мальчишку?
Чудо прикосновения к чужому человеку. Неприкосновенных больше нет.
Я беспокоился да только. Почти что стоило того чтобы увидеть эту сцену.
Она устроила для себя комнату в старом доме фермы которую когда-то называли кабинетом, и она их всех проэкзаменовала. Она одела латексные перчатки. Я видел их на ее руках когда она открывала дверь кухни и вызывала следующего. Негромко. Должно быть была пачка в ее багаже. Она зашивала порезы, лечила раны, звала чтобы ей принесли теплой воды. Она проконсультировала молодую женщину беременную на шестом или седьмом месяце. Успокаивала, я знаю, старика чей плач доносился из-за решетки кухонной двери. Она сказала мне ничего страшного прийти мне сюда, общаться, все было просто неправильно воспринято. Как гепатит С, сказала она. Как когда-то был ВИЧ. Передача телесными выделениями, кровью. А все другое...