Они переговаривались между собой. Я снял рычаг удерживающий прицел дрожащей левой ладонью и высвободил прицел с рельсов. Отодвинул в сторону с линии мушки. Моим глазам открылся вид на все поле целиком.
Еще будучи подростком, убивать было моим самым нелюбимым занятием. Мне нравилось ходить на охоту с Дядей Питом. Он был человеком писем и поступков в духе Эрнеста Хемингуэя и Джэка Лондона, за исключением одного он преподавал бальные танцы. На судоходных круизах. Он и Тетя Луиса занимались этим около двадцати лет и потом она умерла, и мой обычно жизнерадостный и разговорчивый дядя стал молчаливым, более серъезным. Хотя все еще подвижным. Он не был примером ни в поступках ни в письмах, но я боготворил его долгое время, дольше чем было нужно и пошел с ним на первую оленью охоту когда мне было двенадцать лет.
У меня получалось. В смысле я быстро понял местность и среду обитания словно был рожден в племени Оленьих Людей, и я был тихим и осторожным с направлением ветра и с ветками скользящими по моему рюкзаку, и когда шел по воде, и я был мастером выслеживания и добрым помощником на стоянках и вылетал из спального мешка в утренний пятичасовой мороз гор середины ноября. Мне все это очень нравилось, и казалось у меня не будет никаких проблем с тем чтобы уложить олениху с первого взгляда, но когда она застыла у каменного оползня когда я выстрелил, упала вперед и кувыркнулась вокруг шеи, и ее глаза высветились на меня и она засучила своими бесполезными копытами боком по камням и потом я вновь выстрелил ей в голову от паники, и жизнь покинула ее глаза и ее ноги, и затем от того как я снял с нее шкуру кровь пролилась на замерзшую землю и смешалась в розовый цвет с теплым молоком из ее кормящих сосков...
Не понравилось. Делал это каждый год много лет и нравилось все остальное особенно оленятина в морозильнике, но только не само убийство. Даже насекомого.
Двадвадцатьтри двадвадцатьчетыре
Бангли нет. Один раз я попробовал затеять переговоры. Тогда я был ближе всего к смерти.
Старые законы не работают Хиг. Ушли с дятлами. Ушли с ледниками и с правительством. Сейчас новый мир. Новый мир новые законы. Никогда не вступай в переговоры.
Ему нравилось так говорить прежде чем он собирался кого-нибудь грохнуть.
Пятеро это уже было много, больше чем было у нас за несколько лет. Они крались, у самого большого рядом с мусорным контейнером была винтовка с оптическим прицелом, он оборачивался и говорил с другими, указывал правой кистью, приставляя ладонь крышкой ко лбу, у стоящего за ним был автомат похожий на АК, трое других: два помповых ружья и карабин все на виду в девяносто футах очков ночного видения. На третьем слева с помповым ружьем была надета ковбойская шляпа коротышка в большой шляпе. Они сбились в кучку и кивали головами, они собирались двинуться дальше. Потряс кисть. Лучшего момента для прицеливания не будет.
Я запланировал пройтись справа налево. Очередью. Установить мушку на последнего и скосить их посередине роста.
Передвинул правый указательный палец на холодный спусковой крючок, глубоко вздохнул, глубокий вздох живого чтобы медленно выдохнуть как меня научили и
Разорвалась. Ночь. Не мной. Вспыхнули импульсы огня с периферии далеко справа, от громоздких останков грузовика, непрерывный всплеск быстрых выстрелов, группа передо мной разбегается в стороны, красная точка летает над ними как смертельный жук подбрасывая их тени вверх, чтобы потом они упали, проглоченные зеленой землей.
Не мной.
Я не нажимал на спусковой крючок.
Вопль и крик, один стонет другой корчится, и ноет, я увидел Бангли выходящего из-за грузовика, вытаскивает свой.45 из кобуры, идет спокойно в открытую и три выстрела, стоны внезапно замолкают.
Легкий ветер, холодно. Кровь бъется в моих ушах, смывает крики. Тихо.
Он подобрал разбросанное оружие, все пять. Обошел берму, сложил оружие, услышал как стукнулись они вместе касаясь земли, что-то тихо сказал Джасперу, поднялся ко мне где я все еще лежал, я бы сказал все еще примороженный к крючку скорее даже застывший в неверии.
Какого *****.
Хорошо, сказал он. Хорошо поработали. Не думал ты все еще можешь.
Он хотел сказать что я смог бы. Что мой палец лег на курок. Прежде чем он начал.
Какого ***** Бангли. Не думал я все еще могу что?
Молча. Знали о чем.
Я никогда ***** не мог. А теперь могу. И о чем ты ***** думал? А если бы я тебя увидел и подумал что ты был одним из них?
Никогда: ты увидел меня. Не-не. Никак.
Я открыл свой рот, закрыл его. Я сказал, Не могу ***** поверить. А если бы они разошлись поодиночке. В смысле перед атакой. Прямо перед.
Молчание. Знал теперь я знал что он держал их всех на прицеле.
Ну и каким образом ты знал что я собирался нажать и почему ты? Не дал мне?
Молчание. Знал теперь я знал что он высматривал меня пристальнее их. Высматривал мой ***** палец пока он вполглаза следил за людьми которые ***** могли нас обоих убить. Все это время высматривал. Решил только тогда когда увидел как я скорее всего сделал большой вдох. Представляю его как стреляет в первого даже не глядя на того, как смотрит на меня, смотрит как дергаюсь я в удивлении, затем привычным образом приникает к своему оружию и доканчивает остаток группы. Не очередью. Бангли не верит автоматной очереди. Два выстрела каждой паникующей прыгающей тени. Т-ТАП. Каждой с такой скоростью. Может он еще ухмылялся над моей растерянностью пока собирал урожай душ.
Иди’к сюда Хиг. Покажу кой-чего.
Идет через верх и спускается по склону бермы. Джаспер все еще на своем месте, на этой стороне, перебирает лапами. Не от страха. Я вижу его в свете звезд. Сидит на задних лапах внимательно наблюдая за моими движениями, удерживает себя, хоть кто-то делает свою работу, просто делает то что должен делать.
Пошли. Я мягко свищу. Он вскакивает, не как в прежние годы но все равно довольно быстро, на верх бермы и далее. Бангли внизу среди разбросанных черных фигур. Джаспер уже бегает между ними, безостановочно, принюхиваясь, глухой рык.
Посмотри на это Хиг. Они не должны были.
Его голос нерадостен.
Бангли включает лампочку прикрепленную к его бейсболке. Кепка одета наоборот. Он светит на коротышку, того с ковбойской шляпой, шляпа сейчас скатилась в сточную колею в нескольких футах от него. Это мальчик. Может девять. Около того. Мелисса была на седьмом месяце беременности когда. Девять лет тому назад. Худой мальчик, волосы спутаны и заплетены. Ястребиное перо в них. Опустевшее лицо, тени от грязи и солнца. Родился для этого. Девять лет для этого. Собирал кусочки разбросанной головоломки мира в какую-то картину в своей голове чтобы закончиться в словах Бангли.
Он хмыкает. Оружие в руках младенцев. Не должны были брать с собой.
Оставить где?
Бангли пожимает плечами, поворачивает свою голову, свет прямо мне в глаза, слепит.
Я щурюсь из-за пронзительного яркого белого света но не отворачиваюсь.
Вот когда бы он выбрался из ручья оголодавший завтра ты бы застрелил его точно так же как других, только в дневном свете и с трехсот ярдов а не с тридцати.
Я ничего не вижу один лишь свет но я знаю у Бангли ухмылка по всему лицу и довольно зловещая.
Хиг ты так ничему и не научился за все это время. Ты живешь в прошлом. Даже не знаю если ты вообще чего-то понимаешь. Черт побери.
Он уходит. Хочет сказать достоин ли я. Чтобы жить.
Я ухожу оставив Джаспера с его делами. Мы похороним их завтра.
Вот что я делаю, делал: я срезаю тонкие полосы с ног рук груди ляжек голеней. Нарезаю тонко вымачиваю в соленом рассоле и высушиваю для Джаспера в дни между. Помните историю регбийной команды в Андах. Тела были просто телами уже мертвыми. Они пытались выжить. Я такой же. Я делаю для него. Я ем оленину, раков, кроликов, рыбешку. Я храню вяленое мясо для него в наглухо закрытых банках. Ему нравится оно больше другой еды точно знаю я из-за соли. Завтра я займусь этим но только не с мальчиком, я похороню его не из-за нежных чувств и сожалений целиком как он есть с его ястребиным пером.
Так мы пришли к этому: придумывая себе новые табу забывая прежние причины но все так же поглощенные страхом. Я хожу вокруг бермы. Я должен лечь на свои одеяла и заснуть с бермой у моей головы как широченный надгробный камень. Чтобы быть готовым завтра к полету. Я не буду спать всю ночь. Я кладу ружье, лишь ружье, вталкиваю его под сумку и продолжаю ходить.
II
Когда я начал летать у меня было чувство того что я должен был делать это всю мою жизнь. Многие люди которые летают думают так же и мне кажется это скорее всего от того что есть некий ген верхушки деревьев или верхушки скалы а не от чувства неограниченной свободы или описания взлетевшего ввысь духа. От того как все решается внизу землей. Как весь пейзаж составляется из стоков вокруг, из капилляров и артерий стекающей воды: склоны гор сбираются вместе и покрываются складками, выжимая себя в борозды ущелий и ручьев, высоты и пропасти, низины описываемые спусками и хребтами и подножиями как морщины описывают лицо, обрываясь краями каньонов, и затем низины и впадины, извилистые реки и высохшие русла где когда-то была вода похоже удерживают холмы и волны горных долин все вместе и никак иначе. Как расходятся поселения и затем населяют эти реки и умножаются в каждом слиянии рек. Я думаю так: Вид всего этого должен удивлять нас но не удивляет. Мы видели все это раньше и приняли землю в низинах с такой же легкостью как мы гуляем по отмелям ручьев и знаем куда поставить наш следующий шаг.
Но что больше всего мне понравилось после первого учебного полета это была искусность, чувство что все находится на своих местах. Фермы на своих прямоугольных полях, дороги ориентированы по румбам компаса, лесозащитные полосы отбрасывают по утрам длинные тени на запад, соломенные тюки и разбредшийся скот и лошади прекрасны в своих местах как брызги звезд удерживающие все то же румяное солнце своими флангами, грузовики во дворах, трейлер запаркованный на диагональных полосах, квадраты домов с одинаковыми углами освещенных крыш, бриллиант бейсбольного поля и овалы гоночных дорог, даже свалки такие же, неровные ряды ржавых автомобилей и груды металлолома так же неизменны и прекрасны как тополя по краям рек, отбрасывающие свои длинные тени. Белая струйка дыма от электростанци