– Не горячитесь, Елена. Вы всегда горячитесь. – Рейн вздохнул. – Да. В странах Западной Европы или в Новом свете все проще. Противостояние четче. А вот теперь вообразите себе, дорогая дочь, что в стране-антисистеме вдруг появляется человек, которому деньги открывают дорогу во власть. Не морщитесь, деньги могут быть как идолом, так и инструментом идолоборчества. Его звали Джозеф Кеннеди, этого человека. Кто он? Еще вчера – никто, бостонец, даже не дикси. Без предков за спиной, выскочка с ирландских картофельных полей. Ему просто покровительствует Фортуна, все в его руках превращается в золото. И везет ему не только в делах. Он женится на девице из аристократической католической семьи, монастырской воспитаннице, Розе Фитцджеральд.
– Честолюбивые выскочки часто удачливы, – я пожала плечами.
– Вот как? Весьма своеобразно, в таком случае, честолюбие этой семьи. Как вы полагаете, должен ли честолюбивый выскочка радоваться, если его дочь соберется замуж за Кавендиша, он же десятый Девоншир, он же маркиз Хартингтон? Всего лишь Кэтлин Кеннеди – и войдет в высочайшую аристократию Великобритании. Недурное родство для ирландского нувориша?
– И что же? Неужто он не был рад? – Я заинтересовалась всерьез.
– Родители отказали дочери Кэтлин в благословении. На венчании их не было. Даже, спустя лет пятнадцать, когда герцогиня трагически рано скончалась, родная мать не посетила ее похорон. Догадаетесь, отчего Кэтлин впала в такую немилость у родителей?
– Неужто из того, что англиканин? – Я изумилась. – Но они ж чай не короли. Огорчение, конечно, большое, но зачем уж так-то, с родной дочерью?
– Жених был не просто англиканин, но высокопоставленный англиканин. Вне сомнения масон. Кеннеди жестко отрубили руку, которая соблазняла. А спустя двенадцать лет младшего из детей Кеннеди, младенца Эдварда Мура, крестит сам Папа. Еще чуть позже миссис Кеннеди жалуют титулом графини, титулом от Ватикана.
– Начинаю понимать. Но вы сказали, отец, что Джозефу Кеннеди покровительствовала Фортуна. Стоит ли переваливать на языческую богиню, сдается мне, отнюдь не ее заботы?
В голубых глазах Рейна промелькнула пара лукавых искорок.
– Я рассказываю вам то, что известно всем. Ни словом более. Роберт Френсис, третий сын и второй президент из клана, мечтал идти по духовной стезе. С юности министрировал в алтаре. По счастью, вовремя понял, что не рожден для сутаны.
– Братья слыли весьма женолюбивыми в молодости.
– Водился за ними такой грех. Впрочем, не за Эдвардом Муром. Но человеческие грешки ничтожны там, где есть беззаветная преданность, подкрепленная решимостью. Вы ведь знаете, что Джон Фицджеральд – второй сын?
– Что-то припоминаю.
– Джозеф-младший, он погиб при испытании новой модели аэроплана. Они искали популярности, они считали себя особенными, но никогда себя не берегли и беречь не станут. И вот старшим в поколении делается Джон Фитцджеральд. И снова везение – он женится на аристократке самого изысканного монастырского воспитания – на Жаклин Ли Бувье. И вот невозможное делается возможным. Католик входит в Белый Дом.
Я ощутила странную гордость, трепет незримых знамен. Ecclesia militans17 может все для верного. Даже сделать твою кровь голубой.
– Но какова интенция такого покровительства? – спросила я все же. – Сделать Америку католической?
– О, нет. Святая Церковь никогда не ставит перед собою утопических планов. Но удержать страну в русле консервативного курса, уберечь приоритет Креста, институт христианской семьи…
– Но уж христианской-то семье что может грозить в Америке? – Я позволила себе скептически хмыкнуть.
– Да любые воплощения Содома и Гоморры. – Рейн сделался очень серьезен. – Мы не можем себе представить в своем воображении, сколь далеко способны завести общество апостасия и путь социального эксперимента. И наше счастье, что воображение наше столь бедно. Поверьте, дочь моя, это большое наше счастье.
– Так Церковь поддержала клан Кеннеди ради того, чтобы эта большая страна удержалась от социальных экспериментов?
– Заметим, относительно поддержки – это лишь ваши предположения. Приведенные мною факты говорят лишь о том, что Церковь благоволит к этой семье.
– Да-да, я запомнила: Фортуна. Шла себе языческая богиня картофельным полем мимо верных католиков, дай, думает, отсыплю щедрот из рога изобилия…
– Не веселитесь, Елена. Я хочу рассказать о весьма важных вещах. Если вам это интересно, разумеется.
– Простите, отец, я вся внимание.
– Внимание вам потребуется. Скажите, вы когда-нибудь проглядывали материалы II Ватиканского собора?
– Да как сказать… – Я несколько стушевалась. – Где-то они у меня есть. Один раз прочла, но по диагонали. По-моему там было невероятно скучно. У меня сложилось впечатление, будто участники сами недоумевали, зачем собрались. Поднимали какие-то несущественные вопросы, с пятого на десятое…
– Превосходное наблюдение. Именно так. Люди прибыли, постарались провести время с пользой, благополучно разъехались по своим странам. И даже не заподозрили – в большинстве своем – свидетелями какого страшного события могли оказаться.
– Но что страшного могло случиться на этом соборе? – Вот теперь меня уже не надо было призывать ко вниманию.
– Революция модернистов. Тех самых, против кого ввел присягу святой Папа Пий Х. Чума рубежа веков грозила вернуться – и с новой силой. Могло произойти полное разрушение Католической Церкви. От доктрины до литургики. Готовилась, по сути, новая Реформация. Подобная Церковь уже не вела бы паству дорогой спасения. И Церковь перестала бы быть одной из самых влиятельных сил современного мира. Наши православные друзья, кстати, часто корят нас в том, что мы слишком тщимся укрепить свою мощь в мире сем. Но мы слишком хорошо знаем, что если не сложить крепких церковных стен, то быстро найдутся желающие помешать тебе и молиться. Православных защищает вся мощь исполинской Империи – им можно не думать о том, как класть поперечную балку в стенных каналах. Ну а за нами только маленькое государство Ватикан, и на том спасибо Габриэлю д’Ануцио.
– Ну, все ж не станем скромничать…
– И тем не менее. Или католицизм будет мощной силой современного мира, или он будет уничтожен. И началом уничтожения предполагался этот самый собор, о котором вы сегодня читаете с такой скукой…
– Что же предотвратило революцию в Церкви?
Мне не верилось в то, что говорил Рейн, ни разумом, ни душою. Но он говорил с той внутренней уверенностью, что отличала его, только когда он досконально владел предметом.
– Какое событие совпадает с собором? Ответьте на этот вопрос, и вам станет ясен ответ на другой.
– Покушение на Джона Кеннеди-старшего? – Я с изумлением смотрела на моего духовника. – Конечно, доказано, что следы вели в масонские ложи, но…
– Вот вы сами и связали нити. Президент огромной страны, президент католик, он стоял на пути модернистского блиц-крига. Линдон Джонсон, между тем, был масоном с 1937 года.
– А кто такой Линдон Джонсон?
– Ах, да, из сегодняшнего дня его уже и не разглядеть без лупы тем, кто не изучал вопроса нарочно. Это был вице-президент при Джоне Кеннеди. Навязанная ему фигура, надо сказать. Если бы Кеннеди погиб – кто занял бы его место? Джонсон. Заменить католика на масона – и начинать Вторую Реформацию. Убийство президента должно было послужить сигналом. Вы помните, он ведь спасся почти чудом. От снайпера защиты нет. Но на полной скорости открытого автомобиля президенту попала в глаз какая-то мошка… Он непроизвольно дернул головой, в ту самую секунду. Ранение в мочку уха, кровь. Шофер вильнул в сторону, а дальше уже все смешалось.
– Кеннеди действительно имел такие возможности остановить модернистов?
– В руках главы огромной страны немало полезных механизмов. Во всяком случае – они сочли неразумным рисковать.
– А что было бы сейчас в Америке, если б Кеннеди убили?
– Да что угодно, как я уже говорил… – Рейн устало вздохнул, и вытащил из портсигара новую сигарету. – Вплоть до разнузданного торжества самых мерзких пороков и уж не знаю… какого-нибудь негра-магометанина в Белом доме.
Я не смогла не засмеяться.
– Для нас же главное, что эта семья способствует здоровому консервативному климату в стране весьма мощной и обремененной непростой историей.
– Я стану исключительно хорошо относиться к Кеннеди-младшему.
Особенно, когда шасси его аэроплана оторвутся от земли, добавила я про себя.
– Так что жаль, что вы летите не с нами.
– Но ведь, я чаю, Рим город маленький.
– Опасаюсь, что в Риме я буду весьма занят.
– Ну, не на самом конклаве же будет занят простой и скромный священник из России?
– Елена, имейте совесть. Только в феврале мне исполнится тридцать лет. Раньше получать епископский сан просто неприлично, да и каноны не слишком одобряют.
– Уж скорей бы вам эти тридцать лет стукнули! Вот летели б сейчас как епископ…
– Как это в русском детском стишке? Будет вам и белка, будет и свисток.
– И перстень с аметистом. К которому я смогу прикладываться. Сто лет об этом мечтаю.
– А ведь пользуетесь славой одной из самых заметных молодых интеллектуалок обеих столиц. – Рейн взглянул на меня довольно строго. – Кто б знал, сколько у вас совершенно детских глупостей в голове.
– Не сердитесь. Глупостями я фонтанирую, только когда очень радуюсь. А коль скоро видеть вас для меня всегда большущая радость, то вы слушать мои глупости положительно обречены. С другими людьми я умная, верьте слову.
Рейн рассмеялся. Серьезный разговор исчерпал себя, и у нас еще оставалось сколько-то минут на то – отчего-то самое всегда для меня драгоценное – что называется «просто так».
Вот только зачем ему все же показалось существенным рассказать мне про эти давние американские дела? Впрочем, сие в самом деле знание нелишнее.
– Кстати, как-то даже неловко стряхивать в это пепел. – Рейн повертел в руке неказистую бронзовую плошку. – Сдается мне, в антикварных лавочках такого не купить. Это раскопал в Гоби ваш отец?