– Иногда попадаются под руку в песке. Между останками драконов… я хотела сказать, звероящеров. Эти случайные находки папа просто привозит домой, каждый раз целую кучу. И мы каждый раз их честно делим. Пополам. Мама и сестра, надо сказать, равнодушны к такого рода безделушкам. Это была, я полагаю, курильница для благовоний.
– И вы с ней эдак пренебрежительно? – Рейн улыбался. Как же я люблю его улыбку, хотя не слишком-то часто она появляется.
– Да, я гашу в этой вещице окурки и нахожу в том особую прелесть. Но курильница получила за понижение в чине стихотворную компенсацию. Я, как вы знаете, часто плачу стихами предметам домашнего обихода за свою небрежность.
– Тогда – почитайте мне стихи. – Рейн откинулся на спинку кресла и полузакрыл глаза. – Ибо мне уже пора отбывать, а грядущие дни предстоят, признаться, утомительными и непростыми.
– Это называется «Рондо о сожженных сонетах».
– Замысловато.
– Что есть. Уж тогда слушайте.
В курильнице эпохи Тан,
Раскрылся пепельный цветок,
В сонет излившийся дурман,
В квадратик свернутый листок.
Зеленой бронзы старина!
Тебе ли – пепельницей быть,
Надменно-звонкой? Создана
Ты в древних таинствах служить.
Войди же в таинство мое,
Как в этот невеселый стих.
Да прекратится бытие
Сонетов, чересчур моих!
Сквозь алый трепетный туман
Последний крик сгоревших строк…
…В курильнице эпохи Тан
Раскрылся пепельный цветок.
– Мне понравилось. А вы в самом деле сожгли сонеты?
– По чести сказать, они были неудачны.
– И это в самом деле Тан?
– О, нет. – Я улыбнулась. – В лучшем случае Мин. А скорее так вовсе Цин. Так отец говорит, я не очень-то знаток.
– Сколько же, между тем, лукавства в творчестве. – Рейн поднялся. – Благодарю за гостеприимство.
– До невстречи в Ватикане. Jube, domne, benedicere!
Когда автомобиль, прошумев по нашей тихой и уже ночной улице, удалился, я отошла от окна и зачем-то налила себе еще чашку остывшего крепкого мокко. Впрочем, я все одно буду спать как сурок. Я вдруг ощутила усталость. Просто поверить невозможно, что я в Москве чуть больше недели! Так много событий, разговоров, волнений, трудов… Право, в голове не укладывается. Надо, в самом деле, хорошенько отдохнуть.
Глава XV Еще немного истории
Утро опять выдалось погожим. Собирать чемоданы я буду вечером, Катя придет помочь. Но кое-что надо сообразить и самой. Не забыть, к примеру, положить в ручной саквояж корзиночку для рукоделья. Пока буду сидеть в аэропорту, пока в полете… День рождения у мамы в декабре, но с моим-то прилежанием вне сомнения надлежит приступать к работе за несколько месяцев. Так что начала я свою вышивку в июле, и, надо сказать, маловато продвинулась. Между тем маме, конечно же, приятнее получить подарок, сделанный моими руками.
Я не без огорчения развернула кусок грубого льна. Нанесенный мною контур рисунка получился неплох. Сценка из времен Московской Руси: две девочки-подростка качаются в саду на качелях. Но рисунок-то рисунком, а за месяц под иглой ожило только одно личико, кокошник и коса. Так я и к весне не успею! Ну ничего: завтра сделаю хотя бы одежду одной боярышни. Эта боярышня у меня златовласая, она будет в лазоревом. А у второй коса будет каштановая, так она пусть красуется в розовом и вишневом.
Рукоделье уложено. Шляпную картонку – поставить на самое видное место, а то я могу и забыть про шляпки! Многовато я бегаю в «военных» штанах цвета хаки и мальчишеских куртках. Мама не напрасно недовольна. Но уж первое мое посещение великого города – о, нет, я буду на высоте. Перчатки, шляпки, шпильки, туфли на каблуках…
Тренькнул телефонный аппарат.
– Алло.
– Нелли, это Бетси, здравствуй, дорогая!
– Добрый день, Елизавета свет Андреевна.
– Ох, какие мы нынче церемонные. Я тут вырвалась из дому, на пару часов, ты сама понимаешь. У меня была одна встреча совсем недалеко от тебя, звоню сейчас из телефонной будки на углу.
О, нет! Наша с Наташей вечная тема шуток – где находится тот злополучный «угол», откуда все телефонируют? Найти бы его – и заложить кирпичом.
– Ну, если на углу… Заходи, я покуда тут, но уж тогда не обессудь – у меня предотъездный беспорядок.
– Пустое. Сейчас буду.
Бетси появилась не в сей час, но в сии десять минут. Я едва успела заварить жасминовый чай. Она его любит, я, по правде сказать, терпеть не могу.
Элегантная, умеющая чуть подчеркнуть ложное японство своего облика, Бетси была сегодня в деловом костюме цвета беж, на мой взгляд все же чрезмерно вызывающем. Подумать – юбка такая коротенькая, что то и дело кажется – на всеобщее обозрение выглянет колено. Само собой, мужские надежды будут обмануты – коленки вполне надежно скрыты. Но хороший ли тон – привлекать внимание к такому «а вдруг»?
– Ну и как продвигаются твои планы расширить репертуар новостной панели? Хоть кто-нибудь их разделил?
– А ты напрасно опять забавляешься. Я поговорила об этом с Анютой Данилевской, она возглавляет редакцию новостей культурной жизни. Впрочем, ты ведь ее знаешь, Анюту, вы же в одном классе учились в гимназии? Или я перепутала? Но ты ее определенно знаешь, потому, что она тебя очень не любит.
– Знаю, не перепутала, в одном классе. – Разливая чай, я одновременно пыталась вспомнить, был ли в рукодельной корзинке наперсток. Наперстков у меня добрая дюжина, и золотых, и серебряных, и фарфоровых с росписью, но я их вечно разбрасываю по всем комнатам. А потом под рукой не оказывается ни одного.
– Кстати и очень жаль, что у нее к тебе такая неприязнь. Мне очень хотелось бы обсудить мою затею с вами обеими. Вы же на самом деле обе замечательные умницы. Хотелось бы вас примирить, даже безотносительно к моим затеям, а уж в отношении к ним – так вдвойне. Чем же ты ей так насолила, Нелли?
– Не имею ни одного предположения.
У меня в самом деле не было ни одного предположения, ибо к чему строить предположения, когда все знаешь? Анюта меня невзлюбила в одиннадцать лет. Детские чувства, сколь ни странно, довольно крепки. Разумом не объяснить, к чему за них держаться, когда все выросли, а ниточка-то тянется… (Кстати, о нитках, проверила ли я запас мулине?)
Есть девичья игра, в которую я никогда не играла. Называется она «обожание». Не нами придумано, прапрабабками. Школьницы, институтки, гимназистки, каждая словно бы и не в порядке, если не имеет предмета «обожания». Можно литературного героя, многие, к примеру, обожают князя Андрея Болконского, вот уж бы ни за что. Или графа Монте-Кристо, оно еще ладно. Певца, актера, это чаще всего. Иногда кого-нибудь из молодых преподавателей. Любое «обожание» допустимо, главное – оповестить о нем общество и соответствующим образом вести себя, когда обстоятельства диктуют. Либо собирать коллекцию открыток с актером, либо сводить всех с ума пластинками с певцом, либо ходить с горестным видом, когда преподаватель заболеет и не явится на урок.
На традиционный вопрос «А кого ты обожаешь?» я честно отвечала: «Никого». И на меня глядели с недоумением.
В годы же нашего детства две трети девочек, что играли в «обожание», «обожали» Ника. Что, конечно, не удивительно. Но не у всех «обожание» свелось к собиранию открыток.
Случайно узнав, что я обучаюсь в Конюшнях вместе с Ником, Анюта тоже решила записаться на занятия. Не она первая, не она последняя. Не только девочки, иной раз и мальчики обнаруживали пристрастие к вольтижировке ради того, чтобы оказаться к Нику поближе.
Их, как правило, хватало ненадолго. Выгребать навоз – не очень большое удовольствие. Запах все же не вполне как от пармских фиалок. А чистка? Щетка в левой руке, скребница в правой, щетка в правой руке, скребница в левой – пока пол перед стойлом не побелеет от перхоти. А следом – суконка, а разбор гривы… А как больно кусаются жеребята-стригунки? Они еще глупые, взрослая лошадь кусает сильней, но зато и редко. А приятно ли в каникулы (да, такое всегда попадает на каникулы) валяться в постели – с сотрясением, с растяжением, с трещиной в ребре? А каково наблюдать в паре дюймов от собственной физиономии все, в подробностях, гвоздики, что держат подкову на копыте? Какое же оно огромное, это копыто, когда пролетает над тобою, если лошадь сперва припала на передние, а потом взбрыкнула задом! Куда ты валишься? Правильно, через ее же голову вперед – на полном скаку. На самом деле лошадь – она же на человека зря не наступит. Но не всем нравится разглядывать копыто в положении лежа. И никому не нравится, когда лошадь «несет» и «козлит». И как ноют неназываемые вслух части тела – когда неопытен на рысях…
А берейторы – они еще и ругаться горазды. Ох, сердитый народ!
Все это надо любить. Да, включая запахи навоза на вилах и темного от пота вальтрапа в руках.
Анюты хватило недели на три. Все эти три недели, если Ник и удостаивал ее взглядом, то во взгляде читалось лишь недоумение: к чему здесь эта трусливая хныкса?
Так что merci Бетси, но Анюта Данилевская меня не возлюбит никогда.
– Но сейчас я вынуждена совсем о другом тревожиться, – продолжила Бетси, поигрывая сахарными щипчиками. – Скоро открытие сезона. Коктебель, Псковщина и Рижское взморье опустеют, столицы наполнятся.
– И где у тебя будет прием? Как обычно?
– А вот нет. Прием по поводу открытия сезона я устрою в Первопрестольной. Разве ты не чувствуешь, что все нервы светской жизни сейчас напряжены именно в Москве? Эти немыслимые праздненства в Кремле… Так просто все отсюда не разъедутся.
– Пожалуй.
– Но мне другое надо понять… Кого выставить на приеме? Голову сломала. Много хороших работ за лето написано, но нет события, пойми, события нет! Рассчитывала было на твою сестру, но напрасно. Она этим летом продолжила прошлогодний цикл. Ну, ты знаешь, ее «Игры детей с солнечными человечками» в минувшем сезоне были просто у всех на устах. Новая интерпретация Рейнолдса, ну и все такое. И племянницы твои – очаровательные натурщицы! Но в новом сезоне Вера начала цикл «Игры детей с лунными человечками».