– Юрий меня не извинит.
– Пустое. Если можно, еще чаю и принесите сюда папиросы. Я их в кабинете оставила.
Права она или нет, мучительно пыталась разобраться я, выполняя эти просьбы. Впрочем, Наташу же все одно не переспоришь. Ничего, разберемся пока без Юрия, вместе с Романом.
– И кстати, Нелли. Ни в коем случае не говорите ничего нашему графу Роману, – принимая вторую чашку, добавила Наташа.
– Роману-то почему? – опешила я. – При нем-то детей нету.
– Он сейчас очень занят. Не стоит его отвлекать. Поверьте, в самом деле не стоит. Поступим лучше следующим образом. Позвоните, пожалуйста, в Голицынскую больницу и попросите прислать ко мне сестру милосердия. Пусть будет за час до вашего ухода, вы ей и объясните, что да как. Пожалуй, без милосердной сестры я в эти дни не обойдусь.
– За какой еще час до ухода? – переспросила я.
– Вам завтра лететь в Рим. Ведь завтра? – глаза Наташи сделались растерянными – она очевидно теряла уверенность в том, что следит за ходом событий. Но воспользоваться этим я не могла.
– Дорогая кузина Наталия Всеволодовна Альбрехт, – я заговорила очень спокойно. – Вы вправе вытворять все, что хотите. Пусть меня убивает Юрий, не имею возражений. Пусть меня убивает также Роман, если у них, конечно, получится убить одно лицо дважды. На это воля ваша. И монахиню я, разумеется, приглашу, лишней она не будет. И билет мой в Рим в самом деле взят на завтрашний день. Но я туда не лечу. Я остаюсь при вас до возвращения Юрия. И у меня есть на сей счет два довода, опровергнуть которые вам не удастся.
– И какие же? – В ее голосе слабо прозвучали любопытство и улыбка.
– Довод первый. У меня, отчего-то, нет ни малейшего сомнения в том, что понтифика изберут и без моей помощи.
– А я уж было решила, что без вас никак.
– Ошиблись. – Мы улыбались друг другу. – Ну а второй… Пожалуйста, ответьте мне на такой вопрос: а улетели бы вы от меня при подобных обстоятельствах?
– Вы стали совсем взрослая, Нелли. – Наташа протянула руку к чашке. – Теперь я попробую полежать неподвижно. Вдруг сумею немножко отдохнуть? Ехать домой было немножко… утомительно. Ивану Сергеевичу можно уже телефонировать. А пока вы тоже постарайтесь перевести дух, съешьте что-нибудь… Мне представляется, что к ночи станет много хуже.
Глава XVII Разговоры в ночи и разъяснение некоторых загадок моей биографии
Доктор Лебедев, домашний врач Черновых-Альбрехтов, появился через сорок минут. По обыкновению невероятно долго мыл руки специальным мылом, извлеченным из собственного саквояжа, на фиалковое же Наташино, что лежало в гостевой уборной, только пренебрежительно сморщил нос. Я поймала себя на том, что злюсь: ведь не Гунька нарочно сосульки грызла перед контрольной работой, на сей-то раз.
Впрочем, вероятно я напрасно: такое мытье рук – своего рода психологический ритуал, помогающий полностью сосредоточиться прежде, чем войти к пациенту.
– Ну что же, Наталия Всеволодовна, решили вдруг вспомнить юношеские неприятности? – с порога спросил он.
– Точности ради, Иван Сергеевич, это юношеские неприятности отчего-то вспомнили обо мне, – откликнулась Наташа, поправляя на груди кружево сорочки. – Не обессудьте, что встречаю такой растрепкой. Не могу пока прикоснуться щеткой к голове.
– В каких местах локализуется боль?
– От затылка к вискам. Впрочем, пока не уверена. Только, пожалуйста, Нелли, я все понимаю, но лучше вам все же выйти. Вы же все одно медицины не любите, да и не разбираетесь нимало. Иван Сергеевич вам потом скажет все, что сочтет необходимым.
Мне хотелось остаться, но я, разумеется, вышла. Пока что можно заняться другими вещами. Я набрала телефонный номер нашей консьержки, сообщила, куда переправлять посланцев Ника, если еще придут запросы из Кремля. Потом попросила Наташину консьержку, чтобы молоко и хлеб утром оставили внизу, я сама спущусь. Позвонила еще и Кате, распорядилась отозвать авиа-билет. В справочной Голицинской больницы долго приносили извинения:
– В городе эпидемия гриппа… Последние дни лета, обманчивое тепло… Некоторые наши сестры сами заразились, вот и не успеваем отвечать на вызовы.
– Но когда сестра сможет прибыть?
– В лучшем случае завтра, после обеда. Если состояние больной и домашние обстоятельства не позволяют ждать, мы можем предложить госпитализацию.
– Если врач не станет настаивать, то не нужно, благодарю. Я справлюсь сама.
– Завтра сестра будет, мы ставим ваш вызов в первоочередные.
Что же… Сестра милосердия будет жить в доме не один день, так же, как и я. Разумнее всего уступить ей гостевую комнату. Я, как своя, опять устроюсь в детской.
Я уже достала и разложила по кроватям чистое белье для себя и сестры, а Лебедев все не выходил от Наташи. Прислушиваться к приглушенным голосам за дверью было мучительно. Я прошла к Гуньке и села за ее уютную домашнюю парту, тяжелую, из светлого ореха. Дитя не отличается чрезмерной аккуратностью. Стопки тетрадок так и дожили неубранными от весны до начала нового учебного года.
Я повертела в руках забавные ученические картинки, с carte postale размером. А ведь у нас точно такие были, надо же, ничего не меняется. На этой – чертенок с маленькими рожками. Ну да, ну да.
«Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ
Убѣжалъ за рѣчку въ лѣсъ.
Лѣшимъ по лѣсу онъ бѣгалъ,
Рѣдькой съ хрѣномъ пообѣдалъ
И за горькій тотъ обѣдъ
Далъ обѣтъ надѣлать бѣдъ»19.
А на другой – толстый румяный немец – выглядывающий из крытой торговой повозки.
«Вѣтеръ вѣтки поломалъ,
Нѣмецъ вѣники связалъ,
Свѣсилъ вѣрно при промѣнѣ,
За двѣ гривны продалъ въ Вѣнѣ».
Их должно быть около дюжины. Но остальные Елизавета, похоже, растеряла. Будем надеяться, что сначала выучила, а растеряла потом. Что ж он так долго, доктор этот?
Да, Наташа права. Детские вещи обладают странной магией успокоения. Не случайно я во всей квартире забилась сейчас именно за Гунькину парту, не случайно верчу в руках – теперь вот тетрадку, обклеенную переводными картинками.
«Тетрадь по правоведению ученицы гимназии №4, II класса Елизаветы Юрьевны Черновой»20.
И дальше, округлым умилительным почерком:
«25 мая, домашняя работа. Верховный Суд в нашей стране является апелляционным (в этом слове Гунька ляпнула ошибку, кровожадно исправленную учительским карандашом), но в особо важных случаях может быть судом первой инстанции. Возглавляет Верховный Суд Государь. По Основному Закону Государь является Председателем Верховного Суда – со своей коронации и на всю жизнь. Поэтому Наследник престола обязан выучиться в молодости на юриста. По любому вопросу можно спросить тех людей, кто лучше осведомлен, только законы нужно знать самому, иначе хорошо править не получится».
До сих пор не устаю отдавать должное тому, как хорошо продумана у нас учебная программа. Да, к десяти годам все это уже должно быть уложено в голове.
«Государь назначает двенадцать Верховных Судей. Обычно они призываются из самых разных губерний, но в Законе это не написано. Просто так уж повелось, чтобы в лице Верховных судей были представлены разные губернии. Это называется – традиция. Что делает Верховный Суд? Он проверяет другие суды, но может и проверить решение Думы. Если Дума принимает такой закон, который затрагивает основания жизни нашего Государства – то Верховный Суд его тут же отменит».
Наивные обороты Елизаветы свидетельствуют, между тем, что она превосходно понимает, о чем пишет. Она говорит своими словами. Она не вызубрила, ей в самом деле все понятно.
Стукнула дверь. Я выронила тетрадку и бросилась в коридор.
– Нет, покуда длится обострение, я не настаиваю на госпитализации, – говорил Лебедев, стоя на пороге спальни. – Но без обследования нельзя судить о том, поражены ли, к примеру, некоторые пары черепных нервов.
– И сколько известки в моей голове, – насмешливо прошелестел из глубины комнаты голос Наташи.
– Гмм… Вот, возьмите рецепты, mademoiselle. – Лебедев протянул мне несколько бумажек. – Пипольфен, йодид калия, новокаин для инъекций, валиум. Пока что все. Заниматься этим придется серьезно и долго. На сегодня постарайтесь, чтобы не было резких телодвижений.
Я не хотела этого спрашивать. Но все же не сумела удержаться, за что после долго поедом грызла себя.
– Это опасно для жизни?
– Не умею вам сказать что-либо с определенностью. – Лебедев, грузный, высокий и широкоплечий, снял с вешалки свою шляпу. – Не совсем типичная картина болезни. Это ведь началось внезапно?
– Да. Утром она была в редакции, заходила к букинисту… Я говорила с ней вчера – она была совсем здорова.
– Совсем здорова она не была никогда. Но понадеемся на лучшее. Тревожиться рано, да и некогда. Не полагаясь на Наталию Всеволодовну, я поговорю с Юрием Валерьевичем. Рассчитываю и на вас. Обследование в клинике необходимо.
Проводив Лебедева, я вернулась к Наташе. За окнами уже темнело, у кровати горел ночник. Как успел миновать день?
– Уж и ругался и бранился. – Наташа, лежа высоко в подушках, старалась не двигать головой.
– Сейчас я позвоню в дежурную аптеку. Иван Сергеич понавыписал вам кучу лекарств. Наверное все – горькие и противные.
– Да уж знаю его, никогда не выпишет сладких и приятных. Но и то правда, будь лекарства вкусные, все б только и делали, что болели.
– Может быть, вы попробуете уснуть? Вы очень устали, вдруг да получится.
– Не думаю, Нелли. Лучше возвращайтесь. Читать я не смогу, глаза слишком напряжены. Но можно поболтать немножко. От этой гадости надо как-то отвлечься.
Делая заказ, я сообразила предупредить, чтобы посыльный не звонил в дверь, нарочно оставленную мною незапертой.