тремительная, Лера схватила меня за руку и куда-то повлекла – по анфиладе, на черную лестницу, по крутым ступенькам… Впрочем, я уже поняла, куда мы идем.
Наверху, под скатом крыши, она давно устроила себе маленькую мастерскую. Тесноватую, но с прекрасным светом. Впрочем, обустроена мастерская оказалась так удачно, что места достало не только для подрамников и холстов, но и для глины и прочего разного…
В прошлый раз посреди мастерской скучал натюрморт с бело-розовыми подмосковными яблоками на зеленой салфетке. Недурной, но отчего-то несчастливый, ибо успел запылиться, пестря проплешинками голого холста. Так, видимо, и отправился куда-то в угол, недописанный. А вместо него…
– Я потому и задержалась… Не хотела терять свет… За все последние дни я не потеряла ни одного светового часа. Ни одного, Нелли… У меня было такое чувство, что я просто умираю заживо, если теряю свет… Сейчас уже ничего, можно ненамножко оторваться… Ты видишь, почти завершено.
– Ты хочешь сказать, что написала это за несколько дней?
– Да.
Я не была к этому готова. Я подошла поближе, отступила на шаг, отступила на второй, сшибла что-то сзади локтем. Не что-то, банку с кистями, Лера всегда держит кисти в красивых жестянках из-под печенья и чая, она не велит их выбрасывать. Жестянка прогремела по дощатому полу, кисти усыпали все вокруг.
– Это называется «Гвиневера».
Не нужно было и пояснять.
В последнее четыре десятилетия в романо-германском и англо-саксонском мире литературоведы отмечают новый взлет рыцарского романа. Как сказал кто-то из философов, «Толкиен отменил Сервантеса, а Мэри Стюарт прихлопнула Марка Твена». В литературе, да. Но интересных живописных попыток обращения к тому же Артуровскому циклу что-то никто не делал. Нет, было, было… Писали какие-то сюжеты, и Артурову смерть, и меч в озере, что-то я даже припоминаю… Но это не было событием, это было маскарадом. Ибо в костюмированные игры могут играть не только живые люди, но и нарисованные фигуры. Если фигуры эти нарисованы сообразно технике ХХ столетия… Это было скучно.
Она пошла дальше прерафаэлитов. Она вывернула перспективу наизнанку. Она стилизовала мазок под нити шпалер. Она не отказалась от современных приемов, но прогнала их через алхимический куб. Она использовала позолоту. Она закрутила готические надписи между изображениями.
Неблагодарное это дело, повествовать о картинах. Это был портрет сказочной королевы, конечно. Но обертонами портрету послужили мелкие сценки подвигов Ланселота Озерного. И во всех сценках Ланселот был рыжим – неизвестная прежде повествователям деталь.
Фигура же королевы, глядевшей из стрельчатого окна на дорогу, вослед удалявшемуся всаднику, с одною рукой – прижатой к груди, другою – державшейся за ставень, была чисто средневековой аллегорией Разлуки.
– Что ты так долго молчишь? Я понимаю, что это все немножко безумно, но неужели так плохо?
– Лерик, я онемела от самого банального тупого восхищения. Мне трудно что-то внятно сказать. Если тебе важно мое мнение, хотя это всего лишь мнение дилетанта, это шедевр. В худшем случае это немножко прыжок выше головы, но несомненно, что ты на эту голову вырастешь. И довольно скоро.
– Что же, значит, и от горя бывает какая-то польза. – Лера сухо усмехнулась.
Творению – возможно, но не творцу. Ах, не все так просто… Да, она сумела переключить себя, хотя верней сказать, что все произошло само. Но еще тогда, в 1980-м, Наташа говорила мне, что это было мое счастье, что я так яростно «выплакала» свою трагедию.
Сейчас труд завершен. И перед ней разверзнется пустота. Помноженная еще и на переутомление. Она же в самом деле трудилась как одержимая. Написать такую картину за несколько дней – это на грани невозможного. Я так понимаю, что начала она в те часы, когда некий аэроплан взлетел, направляясь в сторону Италии.
– Что-то я устала, Нелли… – Лера вытащила несколько шпилек, и освобожденная коса упала на ее спину. Да, она все только что и закончила… В последний час. – Ты приезжай ко мне эти дни, ладно? Мне просто хочется немножко поговорить… Просто рассказать о нем, о Джоне. Сегодня мне хотелось, чтобы ты посмотрела на картину. А сейчас… не знаю, вот тебе понравилось, а у меня одно желание, чтоб глаза б мои этого ужаса не видели. Вычурно и бездарно.
– Перестань, это не так. Ты в самом деле устала. И пора бы тебе хоть сутки пообходиться со световым днем как-то немножко иначе… Хоть погулять в садах. Скоро дожди польют, чует сердце. Уже осенние, противные. В Нескучном…
Я осеклась на половине фразы.
– Чему ты так обрадовалась вдруг, Нелли? Вся засияла.
– После расскажу. Довольно скоро. А сейчас я хочу удостовериться, что ты будешь отдыхать. Я хочу увидеть тебя под пледом, с коробкой конфет у изголовья и детективным романом в руках. После этого я тебя покину, ибо перечисленное это действительно все, что тебе сегодня требуется.
Когда гениальные решения приходят в голову, потом гадаешь и досадуешь об одном: отчего долго думал? Все же лежало на поверхности. По счастью, на сей раз нужная мысль стукнула почти сразу.
Теперь я несомненно знала, каким образом буду вытаскивать Леру из депрессии. Ну и заодно – как спасти модную репутацию Бетси.
Глава XXIII Продолжение одного знакомства
– Лена! Ты далёко собралась?
Роман настиг меня уже на паперти, выйдя следом из подъезда. Давно привыкла, что он всегда угадывает, где и когда появится нужное ему лицо.
Я провела у Леры еще около получаса, сумев все же убедить отдохнуть, с чем и сдала ее на руки фрейлинам. Не самые надежные руки надо признаться, в этом дежурстве. На Красную Горку близнецы княжны Голицыны, Анна и Аглая, мои ровесницы, обе отправились под венец. Вместо них шифр получили Дашенька Глебова и Сашенька Аксакова. Только что вышли из Екатерининского, стало быть, лет по восемнадцати. Ясен день, Валерия ими вертит, как хочет, а они еще не научились сопротивляться. Ну да ничего, как-нибудь.
– На остановку одиннадцатого автобуса.
– Я тебя отвезу.
– На мотоцикле? – съязвила я.
– Почти что да.
Автомобиль Романа оказался на сей раз открытым. Летний ландолет, тоже руссобалтовский, конечно. Две черных орлиных головы словно бы приветливо кивнули мне клювами из-под трехшлемного намёта украшающего дверцу графского герба.
– Только тент подними, будь добр. Не довольно жарко, чтобы наслаждаться ветерком.
– Как прикажешь. – Роман нажал на кнопку. – Я только сегодня обо всем узнал. Знаешь, ты не вполне права. Я понимаю, что Ната, конечно же, не велела ничего мне сообщать. Но все же стоило немножко пойти ей поперек.
– Если б не справлялась, я бы сразу позвонила.
– Но ты справилась. – Роман улыбнулся со странной печалью. – Я говорил сегодня с доктором Лебедевым. И с сестрою Елизаветой тоже. Кстати, я уже сказал ей, что ты сегодня не заедешь, я тебя намерен похитить на весь вечер.
– Впервые слышу, что ты намерен меня сегодня похитить.
– Какой уважающий себя похититель предупреждает жертву?
– Трудно возразить. – Я невольно рассмеялась. – Так куда мы направляемся?
– В ресторан.
– Я не совсем одета.
– Пустое. Кажется, есть повод кое-что отпраздновать?
– Отпраздновать?..
– Ты все позабыла, я смотрю? Или католикам не положено поднимать бокал, обретя Папу? Я в ваших свычаях не силен.
– Ой! – Я хлопнула себя ладонью по лбу.
На сей раз рассмеялся Роман.
На Москву ложились неуловимые краски вечера. Свет еще ярок, но очертания немного призрачны, утратили дневную телесность. Страстной монастырь, казалось, пытался тихо подняться в небо. Вечером монастырь кажется лиловым, днем розовым, как каменный цветок лаванды. На лиловый монастырь, как обычно, задумчиво поглядывал со своего постамента Пушкин. Мы выехали уже на Тверскую – вечер, поток автомобилей не густ. К тому же Роман любитель скорости. Шофер у него, конечно, есть, но ему приятнее садиться за руль самому.
– Признаться, я думал ужинать не с тобой и в клубе, – Роман кивнул на каменных львов, мимо которых мы проносились. – Но пришлось переиграть, с тобой-то нас в клуб не пустят.
– Да уж, сoncordia et laetitia34 отменяются. Все-таки мне всегда страшно любопытно, Роман: неужели вправду без женщин так хорошо? Даже без смазливой подавальщицы какой-нибудь?
– Как тебе сказать… Это довольно сложно объяснить. Не в обиду будь сказано, но да. У мужчин очень развито чувство собственности. Ну, вот надобно нам такое место, на которое женщина не может посягнуть. Зато как проведешь полдня в клубе, так и общество дам затем приятно вдвойне.
– Так мы ужинаем втроем?
– Да, тут уж я не мог отменить. Но думаю, гость мой тебе будет интересен. Впрочем, он немного опоздает.
Я подавила вздох. Я люблю новые знакомства, но сейчас предпочла бы покой.
– Чем ты вдруг опечалилась, Лена?
– Странная мысль мелькнула… Отчего считается, что молодость – это такое уж счастливое время?
– Отвечу банальностью. Оттого, что человек полон сил, хорош собой, что все впереди. Еще не связан никакими обязательствами. Стало быть, когда ж еще да ни радоваться жизни?
– Да, сил-то полно… Получать бы знания, да странствовать, да трудиться… Только отчего-то львиная доля этих сил уходит на какие-то бессмысленные немыслимые страдания. И никуда от них не сбежишь. Помнишь ту дуэль из-за Меланьи Ивановой?
– Как не помнить, меня в секунданты звали.
– Не знала.
– Ну, как-то к слову не пришлось. Я ж отказался. На мой взгляд, хоть трижды с ума сходи, а лить кровь внутри семейства – последнее дело. Немножко, мягко говоря, иное, чем пробить дырку в либеральном сквернавце, что в своей газетёнке карикатуру на Государя тиснул. А Государь тебя ж за это еще и на Дальний Восток. Но это к слову.
Но я продолжала думать совсем не о дуэлях Романа. В те дни делалось все, чтобы поменьше деталей просочилось в газеты. Мелания – невероятно хорошенькая, голубоглазая, в каштановых локонах, из тех, о ком говорят «куколка» и «севрская статуэтка», была моя одноклассница. Отец ее известный инженер, мостостроитель-железнодорожник, и само собой, мы в гимназии все ей невероятно завидовали. Еще бы! Ведь почти каждый год-полтора наша соученица попадала во все газеты и цветные журналы. Каждый раз, когда запускался новый мост, Мелания, разодетая в пух и прах, вместе с мамой, тремя младшими братишками и старшей сестрой, ехала вместе с отцом на торжественное открытие. И толпа почтительно расступалась перед семьей Ивановых, когда, неспешно ступая по нарочно накинутым досточкам, они шли под мост – пропустить над собою первый поезд. Старая российская традиция. Открытие моста проходило после молебна и перед парадным обедом, во время которого вокруг Меланьи так и щелкали вспышки фотоаппаратов. «Какая храбрая девочка! – сюсюкали журналисты. – Тебе в самом деле не страшно запускать мосты?» – «А чего бы мне бояться? – надменно отвечала в камеру наша Иванова. – Папа мой строит крепко».