– Никитин написал оперу «Северо-западники» в городе Бийске, где и живет по сю пору, когда не ездит по разным странам, слушать себя на новых подмостках. Он не рос вместе с Государем, Нелли. Да и лет они разных.
– Потому он-то и может быть уверен, что награжден по заслугам.
– Государю ты дорога… – Сестра внимательно взглянула на меня. Я в который раз задалась вопросом, знает ли она что-нибудь о событиях лета 1980-го года. Не знаю, отчего, уж в любом случае не по недостатку недоверия к близким, но я тогда все от них скрыла. Благо в разгар бури их не было в Москве, а к осени я уже полностью взяла себя в руки, даже умела казаться веселой. А Наташа и Роман, тут не может быть тени сомнения, тайну сохранили.
Лучше не гадать. К чему это все.
– Государю ты дорога, – повторила сестра. – Полагаю что, подписывая указ, он радовался и простой человеческой радостью, и что не всякое награждение он утверждает с такими же чувствами. Только это ничего не значит. Задумывалась ли ты, что за все три года своего фактического правления, Николай Павлович не сделал ни единого ложного шага?
Гмм… Пожалуй. Единственный ложный шаг, который он мог сделать, и тот был раньше.
– Кто-то рождается с музыкальным талантом. Кто-то, не указываем пальцем, с талантом литературным. Кто-то рожден петь. Кто-то неизмеримо выше других парит в высотах математических абстракций. А тебе не приходило в голову, что Николушка родился с талантом царствовать? А ведь это так, Нелли.
Не знаю отчего, но мне на мгновение сделалось страшно. Даже холод пробрал.
– Ну вот, что-то ты все огорчаешься… Всем бы твои огорчения, право слово. Государю видней, кто чего достоин, верь ему. Так что будь себе спокойно кавалерственной дамой. С чем тебя, дорогая, я, кстати, и поздравляю.
– Спасибо. – Изумление мое отступало, сменяясь приятными чувствами. Пока мне еще никак не столько лет, чтобы день рождения мог огорчать. Можно просто радоваться. Какие-то еще подарки он мне преподнесет? Ведь еще только час пополудни.
– А уж папа-то будет горд… Любит он твои успехи. Ты что не ешь оладий? Они как раз к варенью.
– Катя пирогом поздравила. Варенья мне пока довольно, не проголодалась. Но варенье волшебное.
– Ну, как хочешь. Расскажи тогда, что у тебя еще новенького…
– Да все время что-нибудь… Ты ведь знаешь, я вечно куда-нибудь мчусь, и все вокруг меня тоже мчится. А вот написать кое-что написала, вчера.
– Почитаешь? А то ты ведь капризная, у тебя не всегда настроение читать. – Сестра снова улыбалась.
Неожиданно мне пришло в голову, что новое мое стихотворение как нельзя больше подходит для того, чтобы быть прочтенным здесь: где маленькие девочки, холсты и кисти.
– Почитаю. Тем более, это немножко «живописное» стихотворение. Триптих. О портрете Сары Фермор, помнишь, Вишняковском? Первое прочту потом, это о том, что чувствует живописец, его монолог. Но мне еще хотелось угадать, что в голове его модели? Вот, что у меня вышло.
Отняли кукол – слишком велика…
Немного на клавире я умею…
Обещана вчера моя рука
Кавалергарду графу Алексею.
Граф Алексей мне мячик подарил…
Художнику позировать устала,
Хотя пейзаж на заднике так мил…
После сеанса в зале я играла
Сама с собою в прятки, а потом,
Наскучив за колоннами скрываться,
Мяч пробковый в сафьяне золотом
Достала – и давай мячом кидаться.
Мне было очень весело, но вдруг,
Я шлепнула сильнее только малость!
Мой новый мячик вырвался из рук,
Мяч вырвался из рук, какая жалость!
Туда, где намалёваны меж скал
Два деревца с прозрачными ветвями,
Мяч вырвался из рук и ускакал,
И, верно, затаился за камнями.
За ним я было бросилась бежать…
На полотно почти уж я шагнула…
Явилась нянька, начала ворчать,
Что я ее на чем-то обманула.
Пришла некстати нянька, вот беда!
Но все равно – мешают кринолины.
…Я поздно ночью проберусь сюда,
И мячик свой достану из картины.
– Да, это действительно внучка колдуна Брюса, – не сразу произнесла сестра. – Кому понравится, так это Наташе. Мне, ты знаешь, немножко вчуже, хотя это и очень хорошо. Только там фижмы.
– Знаю. Принесла жизненную правду в жертву рифме. Тебе больше понравится предыдущее стихотворение, но я его сейчас читать не хочу.
Телефон зазвенел как-то неожиданно, и оттого особенно противно.
– Извини, – Вера выскользнула из комнаты. Я запоздало удивилась, куда делась Лариса Васильевна, их домашняя помощница. Впрочем, догадаться не трудно. Она же ездила с ними в Бусинки. Верно сейчас, по возвращении, на денек в отпуску, чтобы повидаться со своей родней.
– Ох… – Вид возвратившейся сестры был хоть и не всерьез, но раздосадованный. – Нелли, я ничего не могла поделать. Это была Бетси, она первое сумела вычислить, что ты у меня, второе была как раз рядом, у себя в галерее, на Спиридоновке. Словом, она сейчас зайдет. Вдобавок у меня еще разгром, а она не одна, а с каким-то знакомым.
Глава XXVII В которой всего лишь продолжается чаепитие, разве что увеличивается число сидящих за столом
– Поздравляю-поздравляю-поздравляю! – клюнула меня в обе щеки Бетси, влетев в гостиную. – Дама кавалерственная. А мой подарок видела?
– Я утром из дому убежала. Вечером увижу.
– Ну конечно, когда тут ордена, так уж что банальные подарки. Я так понимаю, представлять вас друг другу не надо? Верочка, это гость из дальних пределов.
Лицо ее спутника сначала скрыл букет темных роз – чересчур большой и чересчур помпезный, украшенный бархатными лентами в тон. Впрочем, коль скоро я в то же мгновение и увидела, кто за ним скрывался, то и в вину не поставила.
– Господин Костер, рада вас видеть.
– Счастлив вас поздравить сразу с двумя событиями, Елена Петровна. Позвольте отрекомендоваться, Вера Петровна, Юджин Костер. Простите великодушнейше за вторжение, я знаю, что мы немного некстати. В особенности, конечно, я. Но меня может, надеюсь, извинить большая необходимость встречи с вашей сестрой. Я уж отчаялся. А тут узнал, что Елизавета Андреевна к вам…
– Это в самом деле основательное извиняющее обстоятельство, – сестра забрала у меня мой букет и направилась к дверям в рассуждении положить его в воду. – Нелли, усаживай гостей.
Я тем временем расставила еще два чайных прибора и включила остывший было самовар49.
– Верушенька, варенье божественное! – искренне восхитилась Бетси. – Но что плэнеры, пейзажи? Много было нашего народа? Сейчас у меня голова кругом, кто где был летом. К открытию сезона холсты пошли сплошным потоком. Кстати, от тебя еще ничего не поступало.
– Не распаковалась, Лизок. Есть работы, завтра-послезавтра увидишь. А плэнеры были веселые. Николай Маслов к нам заезжал, ему же рядом.
Ах, ну конечно, Николай50, старший брат Веры Сен Галл. Я его мало знаю, но с сестрой-то моей они, конечно, хороши. Старшие Масловы живут на Оке. Глава семьи – речник, никто лучше Виктора Сергеевича не знает этих поросших кувшинками заводей, мелей и течений величественной реки. Семья их много поколений не покидала родных краев. Не очень-то были довольны родители, что старший сын посвятил себя живописи, а одна из дочерей – французской литературе, да еще и отбыла в двадцать лет в направлении увлечения. Ну да горе не беда, их у родителей пятеро. Но летом Николай Викторович, само собою, вспоминает родные пенаты. Ибо с усадьбы Поленова повелось, что чернохрустальная Ока в обрамлении высоких холмов – магнит для живописцев всех направлений. Поленова я не люблю, но места он выбирать умел.
– Да, Коля мне кое-что прислал. Увидишь, впрочем, ты, быть может, уж и видела. Начинаю надеяться, что осеннее открытие будет недурным.
– А кто бил во все колокола, пропадаю, погибаю?
– Нелли, без гвоздя на стену ничего не повесить. Теперь есть гвоздь – и я на него повешу хоть сотню картин.
– Вопреки законам физических тел.
– У нас, у галеристов, свои законы. Не физические. Да, благодарю, еще чашечку.
Предоставив Бетси щебетать, я покосилась на Костера. Тот невозмутимо отдавал должное варенью, но в его открытом и довольно приятном лице читалось несомненное наличие своих, мне предназначенных, новостей. А я ведь и вовсе было выбросила из головы, что предполагается перевод на английский язык. Нет, я не забаловалась, просто слишком много всего навалилось. Но тем приятнее вдруг вспомнить.
– Ах, дорогая, если б ты видела мой гвоздик! Золотой-серебряный.
– Нет, merci. Я предпочту до открытия не смотреть. Иначе – какой же интерес?
– Так я и не покажу! Сегодня с утра привезла из Кремля, ну и сразу – под замок. Знаю царевну, у нее дня лишнего нельзя было оставлять. Одному показала, другому показала, а кто-нибудь, есть же бессовестные, и фотоаппаратиком щелкнул. Она добрая, а у меня дело пропадай? Нет уж. Под замок. Даже описаний до выставки не дам. Вот, как в анонсах будет: «Безусловным событием сезона предстает „Гвиневера“ (масло, холст), дебют многообещающей молодой художницы, ЕИВ Валерии Павловны». И все. Кстати, дорогая, пожалуйста, не мешкай, послезавтра все картины должны быть у меня. Надо каталог в скоропечатню отправлять.
– Да, Лерочка девочка одаренная, – задумчиво отозвалась сестра. – Но дорогая, ты не спешишь выдавать желаемое за действительное? Мне казалось, что ей нужен еще год другой, а то так и третий, чтобы войти в собственную силу. Ты не торопишься ее записывать в гении? Так ведь можно и повредить.
– Проще говоря, ты меня подозреваешь. Не строю ли расчета на том, что публика повалит из одних только верноподданнических чувств. В живописи толком разбирается меньшинство, остальные просто восхитятся, захвалят, вскружат девочке голову, а затем критики разнесут в пух и прах, с чем ей и придется горько разбираться, а мне горя мало, я сезон начала.