– Да, сейчас лучших подарков для мальчишки и представить невозможно. К тому же от самого космолетчика.
Мы выехали между тем на Калужский тракт. Я невольно отметила, что Роман несколько напетлял по старому городу.
– Так куда мы все-таки едем?
– Ты же хотела расследовать преступление? Чем не занятие в день рождения? Едем допрашивать подозреваемых.
– С ума сойти. Но разве мне можно быть на допросе?
– На самом деле не очень, – ответил Роман серьезно. – Проще сказать, совсем нельзя. Но это дело, хотя я продолжаю думать, что ошибкой, проходит по моему ведомству. А мои полномочия довольно широки.
– Настолько, что ими можно немножечко злоупотребить?
– Как ни странно, я не думаю, что злоупотребляю здесь своими полномочиями и потакаю твоим капризам. Ты ведь вправду хороший писатель, и пишешь ты о весьма серьезных вещах. Твоя мама, кстати, мне жаловалась как-то. С твоего детства не может она понять, что ты из себя представляешь. Только подумаешь, что ты старше своих лет, не просто умная, а мудрая, ан ты тут же отмочила что-нибудь хуже малого ребенка.
– Какие у вас, однако, интересные разговоры.
– Какие есть. Но тем не менее повторюсь: ты хороший писатель. И я думаю, что тебе в самом деле полезно будет посмотреть на Энтропию вблизи. Не в умозрительном облике исторических персонажей, а в живых человеческих существах.
– Благодарю за такое доверие. Тем паче, на сей раз, кажется, повезло мне одной. Сегодня ты ведь Эскина не приглашал?
– Догадайся, почему? – Роман опять сделался весел.
– Гмм… Попробую. – Я с удовольствием приняла игру. – Предполагаешь, что прозвучит что-то, чего ему не стоит знать?
– Холодно.
– Да, пожалуй. Какие государственные тайны могут быть во владении у сборища психопатов? Что же тогда… Если Эскину можно знать про них, то… то им нельзя что-то знать про него!
– Теплее.
– Все, я догадалась. Если они окажутся невиновны, то их придется выпустить. А вы сейчас какие-то интриги вместе плетете. Значит нельзя, чтобы они потом на свободе растрезвонили, что вы знакомы. Он же публичная фигура, всяк в новостях видал. Кстати, а когда вы познакомились – на этой самой конференции или раньше?
– Раньше. В Черной Африке. Он еще тогда не был министром, да и я только разрабатывал для Ника концепцию моего ведомства. Эскин же тогда был советником президента. Был острый момент, как раз в пору нашего знакомства. Надо было непременно вынести смертный приговор одному безумно популярному в либеральном сообществе, как известно, границ не имеющем ни в каком смысле, мерзавцу. Ты едва ли слышала, ты ведь равнодушна к современности. Был такой Мандела. Он на десять расстрельных статей совершил тех еще подвигов, но очень уж всем было страшно воздать преступнику по заслугам53. Либерального воя боялся даже президент. Эскин тогда показал себя с самой решительной стороны.
– Ах, вот оно как. – Я, наконец, стянула кастет с руки и запихнула поглубже в сумочку. – Втягивай экраны. Так ты, значит, и по Черным Африкам не просто так разгуливаешь?
– Раз на раз не приходится. Я в самом деле люблю сафари. Но в действительности, если хочешь знать, надо потихоньку обозревать предстоящее поле деятельности. Строго говоря, пока что никто не знает, что со всем этим делать. И некоторые, кстати, считают, что лучше не делать вовсе ничего, лишь обеспечить безопасность европейцев в местах необходимого присутствия. Исключение, пожалуй, только Габон, но ты лучше меня знаешь почему, это вашему нынешнему Папе спасибо. Все остальное – это полная чума.
– А если из всей Черной Африки устроить ЮАР огромного размера?
– Не получится. Буры были ребятами довольно жесткими, когда обустраивались. Сейчас никто на такое не пойдет. Новые формы патернализма, отвечающие более человечному духу времени, еще не нарисовались. Между тем самостоятельно эти народы управляться не могут. Возьми пример Гаити, хоть это и не Африка, зато показательно. Два столетия свободы. За два столетия можно было бы как-то обустроиться.
– Но как-то же люди там живут.
– Люди там не живут, Лена. Люди там умирают. И только за счет высочайшей рождаемости эти края еще не превратились в пустыню. Впрочем, отчасти превратились: они вырубают на продажу леса. От этого там просто катастрофа. Не знают медикаментов, едят все, что движется. Государственная религия – вудуизм, во главе страны барон Субботка с армией зомби.
– Одно время собирались большие средства на помощь тем же гаитянам. А потом что-то все заглохло.
– Да, Священный Союз положил прекратить эти глупости. Незачем деньги тратить.
– Но ты же сам сказал, что люди умирают.
– Лена, голод там в самом деле «царь беспощаден». Однако сколько благотворительных балов ни устраивай, деньги-то до голодающих не доходят. Все оседает в алчных руках калифов на час. Затем одного калифа сметают, к власти приходит другое племя, но ничего не меняется. Кстати, зря ты так мало интересуешься современными историческими процессами. Могу поспорить, хоть я и не историк, а много лучше представляю, как проседала старая колониальная система.
– Так это же завершилось незадолго до нашего рождения. Неинтересно. Думаю, это ведь и естественно. Мужчины затевают новые войны, а женщины бережно перекладывают лавандой пробитые пулями старые знамена. Ты ведь бы хотел повоевать немножко, признайся?
– Немножко я и повоевал. Но это неважно. Важно другое. В мире белых еще не все налажено, меж тем, как почти весь двадцатый век на это ушел. А с Черной Африкой и прочими Порт-о-Пренсами нам еще разбираться и в двадцать первом столетии.
– Ну, в двадцать первом. Так долго на свете не живут. Мы с тобой будем тогда разве что греться у камина по загородным имениям, а ты говоришь Порт-о-Пренс.
Роман рассмеялся и сбросил скорость. Мы домчали уже почти до конца Калужского тракта и теперь искали место перед непримечательным трехэтажным кирпичным зданием. Не жилым, с официального вида табличкой у парадного входа и воротами в обнесенный высоким глухим забором двор.
Глава XXIX Лаборатория натуральных смол
Пока Роман закрывал автомобиль, я сделала себе труд изучить табличку.
«Лаборатория исследования натуральных смол от Лесного ведомства при Министерстве Земледелия», скучно сообщила синяя блестящая поверхность.
Даже швейцара не было в дверях, которые Роман предо мной распахнул. Только неопределенного рода занятий молодой мужчина, коротавший, с детективным романом в руках, время в закрытом по летней поре гардеробе. При виде Романа он, впрочем, мгновенно отложил книжицу и поднялся.
– Обычные ключи, Ваше Сиятельство?
– Да, благодарю.
Служитель принялся жать на какие-то кнопки около вмурованной стальной дверцы, а я, между тем, огляделась по сторонам. Разглядывать было, впрочем, совершенно нечего. Крашеные серой краской стены, серый гранит пола и неширокой лестницы, ни единой кадки с пальмой либо фикусом, нет даже обычного для вестибюлей в казенных домах уголка с журнальным столиком и кожаными креслами. Присесть попросту негде. На окнах – серые металлические жалюзи.
Роман принял свой ключ, и мы поднялись на второй этаж. Здесь было столь же заунывно. Серые стены, белые пронумерованные двери, приглушающие шаг черные ковровые дорожки.
– Ну вот, ты и у меня в гостях. – Роман отпер дверь под номером «21». – Будь как дома, дорогая.
– Не хотела б я иметь такой тоскливый дом. Что ты смеешься?
– Извини.
Впрочем, Романово обиталище я побранила скорей до кучи. В этом неуютном месте оно на самом деле давало глазу отдохнуть. Стены были весело побелены, но не просто, а с приятным фокусом: две гладкие, будто штукатурку разглаживали утюгом, а две, наоборот, нештукатурены вовсе, побелка лишь подчеркивала грубость кирпичной кладки. Нелакированный светлый письменный стол, довольно большой, и несколько таких же шкафов для бумаг. На столе почему-то стояло целых три телефона, причем один оказался вовсе без кнопок. Портрет Ника в парадном мундире Желтого кирасира, в самом деле в кирасе и в шлеме с орлом, хороший портрет, я такого еще не видела. Имелись здесь и удобный даже на вид кожаный диван цвета беж, и бар, и сигарный ящик для курящих гостей. Портил вид только металлический табурет, зачем-то стоявший перед столом.
– Ты будешь виски? С содовой либо без оной?
– Пожалуй, да, merci. Хотя покойная бабка бы этого не одобрила.
– Ну, если мне не изменяет память, ее одобрения ты не слишком старалась заслужить.
– И то верно. Побольше льда, если можно. Но я могу задать еще несколько вопросов? А то очень хочется.
– Если смогу, отвечу. Спрашивай.
– Немножко странно: почему «натуральные смолы»? Не лучше ль просто закрыть все забором и никого не пускать?
– Никак не лучше. Даже не только потому, что закрытое незнамо что всегда привлекает внимание. Но эта лавочка в самом деле приписана к Лесному ведомству. Должно же ее финансирование как-то проходить в отчетности. Поэтому мы энергически исследуем натуральные смолы и здесь и в столице.
– Очень мило. А вот, допустим, увидит эту замечательную табличку, к примеру, Петя Трубецкой? Ты ведь помнишь, что он закончил Лесную Академию? Дай-ка, решит, зайду.
– Так князь здесь и бывал не раз. – Роман плеснул себе еще виски.
– Как? И Петя тоже?
– О, нет, что ты. Такие игры не в его характере. Просто ты не с того конца начала. Мы и придумали такое прикрытие потому, что двое из моих сотрудников на самом деле исследуют смолы. И один чрезвычайно успешно, у него множество всяких патентов. Кому нужна лаборатория, тот ее найдет.
– Хорошо, допустим. Но зачем же ты здесь ведешь разговоры с сомнительной публикой? Уж эти, подозреваемые, наверное поймут, что дело тут не в смолах.
– В полицейской перевозке окон нет. И въезжает она во двор. Ну что, все у тебя с вопросами?
– Не все. А ты-то сам? Такой замечательно секретный ты?