ит в разговорах на часовые повествования о том, к примеру, как правильно закладывать внутрь куафюры китовый ус.
– Я уж боялась опоздать, – сообщила она, вытаскивая инструменты из хорошенького замшевого сидора. – Движение сегодня – жуть. Особенно в старом городе.
– Ну, что вы хотите, Ненилочка, начало сезона. Никто дома не сидит. – Я вздохнула. С этим нежданным сборником я-то, как раз, охотно бы посидела сегодня дома. Что-то утомили меня все эти страсти роковые и политические бури. Хорошо, что они уж кончаются. Выставим картину, пройдет этот американский референдум, а дальше, что до меня, так я намереваюсь думать только о фасоне Лериного подвенечного платья и потихоньку вытаскивать Наташу гулять в Нескучном саду – восстанавливать силы.
– На сколько прядей будем раскладывать волосы?
– Как прошлый раз. Хотя… – Меня вдруг осенила презанятная мысль. – Впрочем, пожалуй, не будем мы делать локонов.
– Оп! – Ненилка подбросила и поймала фен. – А что ж будем?
– Средневековые косы. Такие, знаете, двумя баранками, чтоб на плечи спадали. Как на старых гобеленах, видели?
– А что, попробовать стоит. Эх, жаль, вам заранее это в голову не вспало. Я бы сплела сеточку для волос-то. С бусинками.
– Хорошо, что я это придумала хотя бы до, а не после. Ненавижу лестничное остроумие, лестничные же ценные идеи – еще обиднее.
В прихожей заскрежетал ключ. Катерина.
– Платье доставят минут через пятнадцать. Обещали.
В размышлении об открытии галереи передо мной вдруг встал вопрос много более сложный, чем терзавшие «прогрессивных» интеллигентов прошлого века «Что делать?» и «Кто виноват?»
«Что надеть?», разумеется.
И ведь оказалось, что ровным счетом нечего. Есть два белых платья для больших приемов в Кремле, дневное и вечернее. (Их близнецы, предназначенные для приемов в Зимнем, живут в столице). Но для открытия картинной галереи, да еще в середине дня, это не годится никак. Есть «консерваторское» платье, еще студенческое, черное, на котором так хорошо менять сплетенные тётей Катей самые разные белые воротнички, а глупые мужчины всегда думают, что это не одно платье с многими воротничками, а много разных черных платьев. В этом я обычно и на своих поэтических чтениях выступаю. Есть и еще одно черное, шелковое, что называется, «маленькое». Но тоже не совсем подходит к случаю. Летние мы в счет не берем, пусть и тепло, а сезон миновал. А больше, вроде бы, ничего и нет.
Поэтому я обложилась каталогами, на что и убила половину позавчерашнего вечера. Но терпенье и труд все перетерли, ура школьным прописям. Я выбрала свободное, мягких линий платье из китайского шелка, чуть выше щиколотки длиной, с широкими рукавами «три четверти». Цветом – «как персидская больная бирюза». К моим волосам подойдет лучше не надо.
– Да вы тут никак косы плетете? – Катя от удивления всплеснула руками. – Кто-то, помнится, говорил, будто с детства их терпеть не может.
– Косы, Катя, косы.
– Благо, есть из чего плести, – отозвалась Ненила. – Эх, хватило бы шпилек укрепить, тяжелые. Я ж не знала, что шпильки понадобятся, случайно коробочка оказалась.
– Я сбегаю, если не хватит. Галантерейная лавочка-то рядом.
После всех пережитых штормов, я откровенно наслаждалась воцарившейся в квартире чисто девичьей атмосферой. А я еще ехать не хотела! Зато теперь хочу! Мне, в конце концов, исполнилось двадцать четыре, а не сто двадцать четыре. Где мое платье?!
И платье оповестило о своем прибытии громким звонком в дверь.
Как же я люблю китайский шелк, подумала я, зарываясь лицом в ткань. Какой он плотный, какой он тяжелый…
– Осторожнее! Я еще недозакрепила!
– Ну, уж скорей, я хочу посмотреть, как это будет с платьем!
С платьем вышло лучше не бывает. Все верно: раз гвоздь программы – «средневековая» картина, так и любоваться ею надлежит в средневековом облике. С косами я получилась похожей на девушек, общающихся с единорогами на шпалерах музея Клюни. Косы, ниспадающие на плечи полукружьями, придали средневековый вид и вовсе не средневековому фасону.
– Вот ведь могут же некоторые глядеть красавицами, когда хотят!
Да, у Катерины странная манера выражать одобрение.
– Ткань – роскошь, – серьезно изрекла Ненила. – Вы это платье еще сто лет носить будете. И из моды оно никогда не выйдет.
Я нравилась себе сегодня, а что может быть важней? Зеркало отражало не меня – медиевальную милую картинку, строку из забытой хроники.
Что ж еще? Туфельки сафьяновые, черные, на высоком каблучке-столбике. Сумочка бисерная, в тон к платью. Духи – «Пармская фиалка» от Коти, они лучше всего подойдут.
Украшение? А, пропадать так с музыкой!
Я кинулась рыться в своей шкатулке.
Искомое не обнаруживалось долго. Вот детская моя бирюза, но бирюза к бирюзе излишня, вот детские мои кораллы, вот немножко подзабытый перстень «Брюсова племянника»… Кстати, в чистку бы его отдать, что-то рубин вроде как потускнел… Словно даже темнее стал, чего, конечно, быть не может. Ладно, с этим после. Нашла!
Я с торжеством надела фамильное Смышляевское кольцо с алмазом79. Да, знаю, да, не положено. Но если я вовсе не выйду замуж, мне что, так и жить без алмазов?! Сколько мы с Наташей болтали об их нравах и секретах, я, наконец, хочу сама поиграть с этим камнем!
Все. Я кинула издали еще один взгляд в темную раму зеркала – словно подглядывала за незнакомкой.
– Лучше уже не будет, да мне лучше и не надо. Я готова, Катя. Вызывайте таксомотор.
– Ну, хорошего вам дня.
– Спасибо. Конечно, день будет хорошим. Как же иначе?
Глава XXXIX Иды сентября
Спиридоньевскую улицу можно пройти за несколько минут. Но я не хожу по ней быстро. Это одна из моих самых любимых улиц Москвы. Самозабвенное торжество модерна, раскрывшийся в полной своей красе сказочный каменный цветок. Ах, если б смиренные козопасы, что усердно приглядывали тут за животными, дававшими терпкое свое молоко к скоромному Патриаршему столу, могли увидеть нынешнюю Спиридоновку хоть краем глаза, они б решили: здесь теперь и есть рай. О временах Козьего болота напоминает ныне только церковь Святого Спиридона Тримифунтского80, сокрушителя арианства. Он ведь тоже пастушествовал, милый святой, чьи башмаки до сих пор изнашиваются, ибо бродит он по свету, помогая людям.
Но сегодня Спиридоньевская улица – страна Шехтеля, феерического гениального Шехтеля81, давшего эстетическое направление городской застройки на весь ХХ век…
Лучшего места для картинной галереи невозможно и придумать. Занимает она весь первый этаж доходного дома Скопника. (Хотя уж сто раз сменились владельцы, прозвания – вещь липучая).
Как и следовало ожидать, вся Спиридоновка оказалась сегодня заставлена автомобилями. Во многих готовились скучать водители и шоферы82. (Императорского «Руссобалта», впрочем, еще не было). Около же самого дома, выстроенного «покоем», сыскать местечко не представлялось возможным. Хорошо, что я на такси. Вот и не пришлось мне идти по тротуару в туфельках, слишком для улицы нежных. Я выскользнула из распахнутой таксистом дверцы прямо перед самым крыльцом.
– Простите, сударыня, можно взглянуть на ваш пригласительный билет?
Я с улыбкой протянула нарядный кусочек картона молодому офицеру. Все жандармы, дежурившие около забавных металлических воротец, которые Роман называет «рамками», оказались в младших офицерских чинах.
Хорошо, что я его дома не забыла, билет этот. Вот бы вышло хлопот.
Молодой человек, мой ровесник, не просто посмотрел на билет, но сверил с образцом, вставленным у него в планшетку. Ай да Роман, эко у него все строго. Впрочем, так ведь и надо.
Я прошла через «рамку», успев сочинить, что ворота в сказочный замок – железные, с наложенным на них заклятием. И что всяк недобрый гость оборотится в них лягушкой.
Зал был драпирован в лиловые тона. То там, то здесь стояли черные плетеные корзины с орхидеями. Изысканно.
Сливаясь с толпой, в первые мгновения всегда ощущаешь ее каким-то единым целым. (Сейчас это было очень нарядное единое целое, топчущие полы десятками высоких каблучков и лакированных ботинок, сверкающее всей радугой дамских туалетов на фоне черно-белых83 мужчин). Но дальше толпа, как обычно, начала разбиваться на лица, а из неразборчивого гула проступили обрывки фраз.
Вон Нинка с Ирой бурно обсуждают пейзаж Маслова, а Великий Князь Андрей Андреевич в одиночестве остановился перед «Играми детей». Ах, жаль все же, что сестры сегодня не будет, но Мелания схватила первую осеннюю простуду.
– Дорогая, прелестно выглядишь! – Защебетала, вихрем налетев на меня, Бетси. – А я, верно, краше в гроб кладут. Так захлопоталась, ужас…
Разумеется, это было чистой воды кокетством. Выглядела Бетси недурно. Она тоже выбрала шелк, но черный. Фасон же предпочла подчеркивающий тонкую талию и узкие бедра, с облегающим лифом и зауженной юбкой. Единственное яркое пятно – вышивка гладью слева от провокационного выреза: павлинье перо. Волосы зачесаны гладко, и от этого выразительно играют длинные серьги. Довольно нетривиальные серьги, сочетающие сапфиры с изумрудами.
– Не спала до четырех утра, – продолжала Бетси, не дав мне даже опровергнуть положение о ее нынешней неинтересности. – Эти орхидеи… Я придумала в последнюю минуту! Еле успела заказать! Если б Юджин Костер мне не помог, я бы не управилась… Полночи расставляли с ним эти корзины… Он меня просто спас. Нет, ты представь только! Я уж хотела отказаться, ведь ни одна приличная цветочница не возьмется, у всех заказы на неделю расписаны, сезон! Но тут Юджин и говорит, не верю, что ваш-де вкус уступит наемному! Сами все сделаем! И ведь правда – справились! Молодец, право, так меня поддержал! Без этих орхидей было б как-то голо, верно?