— Мы. Весь расчет.
— Не темни.
— А тут и так ясно. Больше не видать нашему расчету первого места.
— Это почему же не видать?
— Нагорного к нам переводят.
— Врешь!
— В штабе сказали. Батя приказ дал.
У Коржавина испортилось настроение. О рядовом Нагорном он слышал.
— Почему же именно в наш расчет?
— Так батя приказал.
— Это несправедливо.
— Батя считает по-другому. Он сказал, что если мы действительно самые передовые, самые лучшие, то неужели не перевоспитаем одного разгильдяя?
Зарыка сорвал травинку и взял ее в рот.
— Положеньице. Ты, Корж, знаешь Нагорного?
— Слыхал.
— Такого можно перевоспитать?
— Не пробовал.
— Петро, у нас, оказывается, новый Макаренко появился. Ты слышал, что Корж сказал?
— Заткнись.
Они помолчали. Каждый думал об одном и том же. О Нагорном. Школа воспитывала, воспитывала и не воспитала. Родители воспитывали, воспитывали и не воспитали. Из комсомола исключили. И в армии гоняют из подразделения в подразделение. Не человек, а вроде футбольного мяча. Где он ни побывает, от него только грязное место. И дурная слава. Так уж повелось: где Нагорный, тот расчет и склоняют на всех собраниях за чепе. Теперь этот футбольный мяч направили в их подразделение. Вроде штрафного удара.
— Надо к капитану Юферову сходить, — предложил Зарыка.
— Дело, — поддержал его сержант Мощенко. — Топай вместе с Коржем. А я к комсоргу сбегаю.
У двери капитана Юферова Зарыка остановился.
— Знаешь что, Корж. Ты займи тут оборону и перехватывай всех, никого не пускай. А я тем временем поговорю с капитанов.
— Действуй.
Он был у Юферова долго, минут двадцать. Коржавин устал ждать. Наконец появился Евгений.
— Ну что?
— Порядок. Будем воспитывать.
— ?!
— Не таращь на меня глаза.
— Кто будет воспитывать?
— Я! — сказал Зарыка и спохватился: — То есть ты, и Петро, и мы все. Понятно?
— Говори толком!
— Приказ не обсуждается, а выполняется.
Зарыка двинулся к выходу. Коржавин следом.
— Купаться?
— Нет. Капитан сказал, что Нагорный будет жить с нами. Я поменяюсь местом с Петром. Буду внизу, а Нагорный рядом.
— А Петро согласится?
— А что ему делать? Он, оказывается, об этом уже знает. Был у капитана. Потому и хмурый.
Рядовой Нагорный приготовился к самому худшему и сначала не поверил словам офицера.
— Шутите, товарищ лейтенант!
Офицер дал прочесть приказ командира.
— Убедился?
Сергей опустил голову. Он ждал всего, но только не этого. Он привык к наказаниям, привык к тому, что его переводили из части в часть, он свыкся с положением нерадивого солдата, нарушителя дисциплины. И теперь, сидя на гауптвахте, Сергей ждал, честно говоря, перевода. Мало ли куда можно сплавить солдата? А тут…
Нет, этого он понять не мог. Как же так? Его, дебошира и хулигана, переводят в лучшее подразделение. Не сон ли это?
Сдержанно и, как показалось Нагорному, неприветливо встретили его в подразделении капитана Юферова. Дурная слава шла впереди него. Она хуже дегтя и чернее сажи — мылом не смоешь, в парной не отпаришь.
Нагорному показали нижний ярус койки и тумбочку.
— Вот ваше место.
Постель была чистой и аккуратно прибрана. Из-под байкового одеяла светлела белая полоска свежей простыни. За дни, проведенные на гауптвахте, Сергей стосковался по чистой постели. Он с удовольствием лег на кровать.
— Товарищ, у нас на постель в верхней одежде не ложатся.
Нагорный вскочил. Перед ним стоял дневальный. Сергей поспешно поправил смятое одеяло.
— Извиняюсь.
— Пожалуйста.
Дневальный удалился. Сергей посмотрел ему вслед. Раньше он послал бы дневального к чертовой матери. И без тебя, мол, знаю! Но тут совсем другое. Знаменитое подразделение. О нем на всех собраниях говорят. У него самые лучшие показатели. Одним словом, отличное. Нагорный стушевался.
Минуту спустя он решил осмотреться. Чистота, порядок, уют. На окнах занавесочки, на тумбочках скатерки, на подоконниках цветы. А на стенах висят картины, плакаты, и по всему карнизу большой лозунг: «Мы живем и служим по-коммунистически!»
Нагорный прочел. Лозунг как лозунг. Кажется, ничего особенного. Ему приходилось бывать в различных казармах, видеть многочисленные плакаты и призывы. Все они были правильными и гладкими, как стекло. Прочтешь и даже не задумаешься, вернее, ничего не остается в душе. А тут — «мы живем и служим…» А как служить по-коммунистически?
У соседней койки на табурете сидел блондинистый солдат и пришивал белый подворотничок к гимнастерке.
— Здорово, друг, — сказал Нагорный.
— Привет. Если не шутишь.
— Твоя койка?
— Моя.
— Значит, будем соседями.
— Будем. Как говорят, не ищи койку, а ищи соседа.
Солдат начинал нравиться Нагорному. За словом в карман не лезет. Видимо, он не из тех службистов, что ради буквы из кожи лезут.
Нагорный протянул руку:
— Будем знакомы. Меня звать Сергей. Сергей Нагорный.
— А меня Зарыка. Евгений Зарыка.
— Здыка? — переспросил Нагорный. — Странная фамилия.
— Не Здыка, а Зарыка. Зе-а-эр-ы-ка!
— Зарыка, — повторил Нагорный и еще раз произнес эту фамилию мысленно, чтобы запомнить. — Ты откедова будешь?
— Не откедова, а откуда. Так, кажется, по-русски?
— Извини. Я хотел по-народному.
— Народ стал грамотным. Снимай гимнастерку.
— Зачем?
— Подворотничок сменить надо.
— А! Ладно, потом.
— Не потом, а сейчас. Снимай.
Нагорный затоптался на месте.
— Понимаешь, у меня нет в запасе чистого подворотничка.
— Я у тебя и не прошу. У нас их завались, вон в ящике лежат. Бери и пришивай. Давай гимнастерку.
— Спасибо, Евгений, я и сам умею.
— В этом я не сомневаюсь. Но сейчас время дорого. Пока я пришью, ты приведешь себя в порядок. С такой вывеской стыдно в строю шагать.
Нагорный стянул через голову гимнастерку. Неужели этот солдат со странной фамилией так запросто пришьет ему подворотничок? Не кроется ли за этим какая-нибудь ловушка? Сначала, мол, я тебе пришью подворотничок, а потом ты за меня пол вымоешь. Не лучше ли самому взяться за иглу?
— Ну что ты? Давай гимнастерку!
Нагорный протянул:
— На. Заранее благодарю, спасибо. — Сергей помялся, потом спросил: — У тебя, Евгений, нет лезвия нового?
— Нет. Ни у кого нет. Даже не спрашивай.
— А как же вы того… бороду снимаете?
Зарыка, видимо, ждал такого вопроса. Он усмехнулся:
— Топай в умывальню. Там есть все. И бритвы, и лезвия. Выбирай по вкусу!
Нагорный, поблагодарив, направился к умывальне. Удивительная казарма! Воротнички общие, лезвия общие. Странно. В других подразделениях каждый прячет в чемодан свою бритву, свои лезвия. А о подворотничках и говорить не приходится. Кому охота их стирать даже за друга?
Новая, непривычная обстановка окружала со всех сторон. Все то же, как и у других, и в то же время не так. По-другому. И это выбивало его из привычной колеи. Он не мог показать себя рубахой-парнем, которому все трын-трава и каким обычно он являлся в новое подразделение. И сразу же находились дружки и недруги. А тут приходится быть осторожным, словно идешь по тонкому льду, каждый шаг вперед таит в себе опасность и неизвестность. Поэтому он и был сдержанным, настороженным. Предчувствия никогда не обманывали его. Он был собран, подтянут, вежлив и в то же время внутренне напряжен, готов в любую минуту к отпору.
Нагорный вышел в коридор:
— Где умывальня?
— Прямо и налево.
— Спасибо.
Но не успел он сделать нескольких шагов, как увидел объявление. Сергей остановился. В глаза бросилась его фамилия.
От неожиданности он оторопел. В груди стало пусто и холодно. Сергей заставил себя внимательно прочитать. Ага, завтра собрание. «Открытое комсомольское». Ясно. Читаем дальше. «На повестке дня один вопрос». Тоже ясно, один есть один и вопрос есть вопрос. Теперь прочтем, что за вопрос. «Прием рядового С. Нагорного». Вот где закавыка! Вроде бы понятно, просто и в то же время непонятно и неприятно. Что за прием? Куда?
Сергей пожал плечами. Внешне он был спокоен и даже развязно самоуверен. Мол, мне все равно, наплевать. Видал и не такие собрания! Но в душе — смятение. За что? Не успел переступить порог — и уже обсуждают на собрании. Он мысленно окинул свой путь. Кажется, еще ничего не сделал и, главное, даже не пытался. За что же обсуждать? Мудрят что-то. Мудрят. Видимо, сразу хотят избавиться. Собрание, мол, постановило!
Ожидать и догонять самое неприятное. Особенно если ожидаешь «проработку». Нагорному хотелось, чтобы день длился бесконечно, чтобы вечер и не приходил вовсе. Но день прошел быстро, даже очень быстро. Занятия в учебном помещении сменились практическими уроками по освоению боевой техники. Нагорный ждал, что командир будет его спрашивать, выставлять напоказ, как это делали в других подразделениях, его слабые знания. Вот, мол, смотрите, чему он научился за полтора года службы! Ждал обычных нотаций: и такому доверяют безопасность Отчизны!
Но ничего подобного не произошло. Офицер, кажется, на него не обратил особого внимания. Просто попросил подтянуться и посоветовал сходить в библиотеку, взять необходимые книги. Товарищи по службе относились к нему ровно, просто, словно он давно в их среде. В их отношении чувствовалось дружеское расположение. Стоило ему запнуться или замешкаться, как сразу несколько человек шли на помощь. И чем он им так понравился?
Но что бы Сергей ни делал, он постоянно думал о вечере, о предстоящем собрании. Ему даже казалось, что хорошее отношение со стороны офицера, внимание и предупредительность солдат являются показными. Так обращаются с гостями, с теми, кто пришел и уйдет. Перед ними всегда хотят все представить в лучшем свете и себя показать с самой хорошей стороны. Вот, мол, мы какие! Хорошие-прехорошие. А зачем же ты, плохой-преплохой, суешься к нам? Все равно тебе с нами не быть, ты ягодка другого поля. Мы тебя приняли культурно и так же культурненько выпроводим. С мнением передового коллектива командир считается!