В комнате становилось все теснее. Жильцы их квартиры и соседи по подъезду под разными предлогами заходили к Варваре Николаевне, чтобы своими глазами взглянуть на Руслана. Подумать только, этот непутевый парень, сорвиголова, разбивший в детстве не одно окно тряпичным футбольным мячом или хоккейной самодельной шайбой, неудачник, провалившийся на экзаменах и вместо института очутившийся в цехе завода, вдруг стал знаменитостью. О нем пишут в газетах, напечатали портрет, Президиум Верховного Совета своим Указом награждает медалью, а теперь показывают по телевизору, как он дерется на боксерском ринге.
Мать, безмерно счастливая, принимала поздравления, предлагала чашечку чая, морщинки на ее лице разгладились, на щеках вспыхнул румянец. Счастье делает людей моложе и красивее, и мать Руслана впервые за многие годы по-настоящему радовалась и гордилась своим сыном.
Сосед Волков, наспех побрившись и вылив на себя чуть ли не полфлакона жениных духов, водил Руслана по квартире, показывая перемены. Недавно закончили капитальный ремонт. Старый двухэтажный сруб купца Караковского заново оштукатурили, и он стал похож на каменный дом. Убрали печки, провели паровое отопление. К их квартире добавили еще одну комнату и сделали наконец кухню (раньше газовая печь стояла в коридоре) и отдельную туалетную. Все сияло свежей краской и чистотой.
Руслан смотрел на перемены и с грустью думал: капитальный ремонт свидетельствует о том, что ломать дом в ближайшие годы не планируют, а его мать уже много лет мечтает пожить в квартире, где будут ванна, мусоропровод и горячая вода… С этой невеселой мыслью он и ушел.
И когда сейчас подполковник Бондарев заговорил о возможности получить квартиру, Руслан ни единым движением не выдал внутреннего волнения, не показал, что затронуто самое больное место. Он лишь невесело усмехнулся.
— Бондарев слов на ветер не бросает. Думаю, что даже ты успел убедиться в этом, — ответил Степан Григорьевич. — Но все, между прочим, будет зависеть от твоего поведения. Мы еще подумаем, давать тебе ключ или повременить.
— Буду паинькой! — ответил Руслан.
— Посмотрим, посмотрим, — лукаво произнес Степан Григорьевич, довольный тем, что ему удалось перед боем «взбодрить» Коржавина, отогнать мрачные мысли: «Пусть лучше думает о квартире, о девчонке, нежели о кулаках Чокарева». — И вслух сказал: — Вот такие-то дела, зелено-молодо. Ну, пока, отдыхай, набирайся сил.
Бондарев встал и, уже направляясь к выходу, остановился, вынул из кармана билет участника личного первенства.
— Передай своей златокудрой, — протянул билет Коржавину. — Девчонка что надо! Пусть сидит возле ринга и вдохновляет. — Тренер многозначительно улыбнулся и помахал рукой. — Ну, пока!
После ухода Бондарева Руслан погасил свет и долго лежал с закрытыми глазами. Сон не приходил. Думал о матери, о новой квартире, о завтрашнем бое и, конечно, о Тине. Давно о ней не думал. Руслану казалось, что вычеркнул ее из своей памяти. Вычеркнул навсегда. Особенно с тех пор, как появилась Гульнара. Без Гульнары он не мыслил своей жизни. Она, только она одна могла стать подругой его жизни. И вдруг — опять Тина…
Нет, не о такой встрече с Тиной мечтал Коржавин. Он хорошо помнил тот день, когда она гордо прошла мимо него. С тех пор Руслан сознательно избегал встреч. За годы службы не написал ей ни одного письма, хотя мать неоднократно упоминала о Тине и передавала от нее приветы. Время стирает грани, сглаживает острые углы. И Руслан тешил себя мыслью, что их дороги еще скрестятся и тогда он так же холодно и надменно произнесет:
— Да, я Руслан. Ну и что?
Однако так не сказал, хотя носил в груди эти слова больше двух лет.
Тина появилась неожиданно, словно выросла из-под земли, нарядная, красивая, она возникла около самого ринга с большим букетом в руках, когда Руслан, потный, усталый, озаренный счастьем победы, под аплодисменты десятитысячной толпы шагал вместе с тренером в раздевалку.
Проскользнув мимо оторопевшего лейтенанта милиции, Тина бросилась навстречу ему, сунула букет цветов, потом порывисто обняла, прижалась к нему так, что он невольно ощутил ее плотное тело, грудь, и стала целовать.
— Русланчик! Поздравляю!
Удивлению Руслана не было границ. Они никогда раньше не целовались и не обнимались. Единственное, что иногда Тина позволяла ему, это взять под руку. И вдруг… Руслан от неожиданности не мог произнести ни слова. Но этого и не требовалось. Говорила Тина.
— Я увидела тебя еще вчера, по телевизору. Не могла усидеть дома, полетела сюда, в Лужники. Глупо, конечно. Билетов нет, кассы закрыты… Бродила вокруг Дворца спорта, заглядывала в автобусы. Хотела тебя встретить. Но мне сказали, что армейские боксеры уже уехали. Смешно, конечно.
— Прошу вас, разрешите Руслану помыться и одеться.
Типа наградила тренера обворожительной улыбкой и зашагала рядом с Русланом, прижимаясь к его сильной руке. Руслан растерянно улыбался и, не зная, как себя вести, искоса поглядывал на Тину. Он узнавал и не узнавал ее. Она изменилась. Похорошела, выглядела ослепительно. И она, зная себе цену, шла рядом, гордо вскинув голову, и ее волосы, выкрашенные в модный медно-красный цвет, мягко касались его плеча.
Потом, уже в автобусе, боксеры и тренеры только и говорили о том, какую «кралю» подцепил Коржавин. А Бондарев, подсев к Руслану, спрашивал:
— Когда же ты успел поймать такую золотую рыбку? Вроде бы глаз с тебя не спускали, держали на строгом режиме, свободного времени не было, даже в город ни разу не возили. И вдруг — на тебе! С ходу девчонку закадрил. Да еще какую!
Руслан отвернулся к стене, стараясь отвлечься от предстоящего боя, но чей-то голос назойливо повторял и повторял: «Да, победы были. Но над кем? Над такими же, как и ты. А тут надо выходить против чемпиона. Не только страны, но и Европы…» Руслан стал вспоминать службу, учения. Поход в песках… Да, туго пришлось тогда в пустыне, когда в дивизионе произошла авария и они остались без пищи и воды, а командир послал его вместе с Серегой Нагорным сообщить о беде. Серега раскис, не выдержал, набил кровавые мозоли. Пришлось тащить его на себе, а потом, выбившись из сил, оставить отдыхать в тени бархана. Почти полсотни километров отмахал в одиночестве. Как дошел, сам не знает. Падал, но шел. И, главное, не сбился с пути. А то бы и ему и всему дивизиону крышка. Пустыня шутить не любит. Тогда его марш-бросок по пескам называли подвигом. Но что тот подвиг перед тем, что ему предстоит завтра? А победить хочется, ох как хочется…
Руслан заснул далеко за полночь. Но и во сне он продолжал сражаться с Олегом Чокаревым, на котором была надета кольчуга из золотых и серебряных медалей.
Глава двадцатая
Бондарев задержал Руслана перед входом в раздевалку.
— Хочу посоветоваться с тобой.
— Слушаю, Степан Григорьевич.
— Понимаешь, меня вызывают… Срочное дело. Начальство, оно ни с чем не считается. — Бондарев испытывающе заглянул в глаза Коржавина. — Через час-полтора обратно. К твоему выходу на ринг, думаю, вернусь… Но, сам понимаешь, могу опоздать. А у тебя бой с Чокаревым…
Руслан оторопел. Вот так штука! Неужели на такой поединок ему выходить без тренера, без секунданта? Он растерянно посмотрел на Бондарева.
— Если ты не возражаешь, — Степан Григорьевич понизил голос, — я попрошу Данилова. Он твой бывший тренер, знает тебя и видел бои Чокарева. Думаю, не хуже меня подсказать сможет. Договорились?
Коржавину ничего другого не оставалось, как утвердительно кивнуть. Конечно, отвык от Данилова, но раз так случилось, пусть секундирует.
— Но это только на всякий случай, если я задержусь. — Бондарев положил ладонь Коржавину на плечо. — А теперь слушай внимательно. Веди бой осторожно, не зарывайся. В случае чего, клинчуй. Держи, не давай работать. Помни, этот бой начало нашей стратегической атаки на титул чемпиона. Сегодня с достоинством продержаться три раунда — уже победа, твоя личная победа. Ты узнаешь, так сказать, личным опытом, что из себя представляет мастер международного класса, а через год, на следующем чемпионате, скрестишь по-настоящему шпаги. — Тренер заговорщицки подмигнул. — Время работает на нас!
Руслан опустил голову и ничего не ответил. Ему было обидно слушать такие наставления, тем более от Бондарева. Неужели Степан Григорьевич, тот самый Степан Григорьевич, который поверил в Руслана там, в Ташкенте, едва увидев на ринге, теперь, после стольких побед, сомневается в нем?
— Возьми себя в руки, — сказал Бондарев, словно угадывая состояние Руслана. — Пора разминаться.
В просторной раздевалке, несмотря на распахнутые окна, воздух был насыщен запахом пота, канифоли, кожи, мужского одеколона и цветов. Под самым потолком — электрические светильники. На стульях и низких креслах — одежда, тренировочные шерстяные костюмы, открытые спортивные чемоданчики. У стены и под стульями поблескивают модные штиблеты, солдатские сапоги и мягкие боксерские ботинки. Через бетонную стену, отделявшую раздевалку от огромного зрительного зала, глухо доносится дыхание многотысячной толпы, заполнившей до отказа помещение Дворца спорта. Все звуки: топот, выкрики, аплодисменты, свист — сливаются в какой-то единый тревожный гул, то нарастающий, то затихающий, чем-то отдаленно напоминающий грохот лавины в горах.
Раздевалка, как барометр, чутко реагирует на этот шум, на то, что происходит там, за стеной, хотя и живет своей, особой жизнью, сдержанно напряженной и нервной. Отсюда уходят в зал, где стоит на помосте освещенный юпитерами ринг, и сюда возвращаются усталые после тяжелой работы, к которой готовились годы. Одни приходят счастливые, радостно взбудораженные, с букетами в руках. Небрежно бросив цветы на подоконник, они не спешат одеваться, громко разговаривают. Другие — сумрачные. Эти долго сидят в душевой, потом, не обтеревшись, нервно натягивают на мокрое тело одежду и поспешно уходят.