Бондарев самодовольно усмехнулся, вспоминая красноречивые взгляды Тины. Он понял их сразу, ибо знал толк в женщинах и безошибочно разбирался в психологии. Избалованный женским вниманием и легкими победами, Бондарев постоянно томился жаждой нового, хотя по личному опыту знал, что всякое новое — это всего лишь повторение прошлого. Знал и другое, что своему успеху он обязан не столько личными физическими качествами, сколько популярностью чемпиона и киноактера.
Он смотрел на Тину и считал ее уже своей. «Прибежит после первого телефонного звонка», — рассуждал он, мысленно перебирая свои возможности и намечая срок.
— Товарищ тренер, а девчонка что надо, в стиле модерн.— Солдат с красной повязкой дневального выразительно присвистнул.
Бондарев не обратил на него внимания. Тогда дневальный, не скрывая обиды, произнес с грустью:
— Ваши боксеры всех милашек позакадрили, нам ничего не осталось.
— Уметь надо,— бросил Бондарев.
— Мы-то умеем, да разве сунешься под кулаки. Бьют-то они как! Я сам видел в спортивном зале, как на приборе стрелки подскакивали. У этого вашего Коржавина удар-то полтонны.
— О! Да ты, видать, парень гвоздь! — усмехнулся Бондарев и, не оглядываясь, направился к зданию гостиницы.
Спать не хотелось, да он и не привык ложиться так рано. Степан Григорьевич подсел к телефону и начал разыскивать председателя жюри. Свои люди уже сообщили Бондареву о том, что Першин, тренер Игоря Долгопалова, принес справку от врача и снял своего боксера. Видимо, тот, не надеясь на Долгопалова, который вряд ли сможет бороться с Коржавиным, решил не рисковать и довольствоваться вторым местом. Однако эти факты, хотя их и сообщили друзья, следовало проверить.
Председатель жюри, узнав по голосу Бондарева, подтвердил сообщение.
— Степан, ты меня слышишь? С тебя бутылка коньяку. Да, да, Першин принес бумагу от доктора... Правильно сделал... Так что твой уже чемпион. Понимаешь, чемпион! Без финального боя. Поздравляю! — И тут же посоветовал Бондареву: — Степан, ты только не спеши, не радуй парня. Пусть до утра потерпит. Утром пусть явится на взвешивание, чтобы чин чином. Ясно? А там мы ему объявим. Вот так. Ну, еще раз поздравляю! А насчет коньяка не забудь. Не зажиль!
Бондарев положил телефонную трубку и, потирая руки, заходил по комнате. Вот это да! Ай да Руслан! Вывез. Бондарев снова на виду. В тренерском совете завтра лопнут от зависти.
Бондарев проснулся поздно. Лениво потянулся под шерстяным одеялом. Степан Григорьевич посмотрел на большие стенные часы и снова потянулся. Вставать не хотелось, а надо. До окончания взвешивания боксеров остался ровно час. «Автобус давно ушел», — подумал он и стал одеваться.
Не заходя в военный городок, Бондарев направился на станцию, сел в электричку. В Москве, на вокзальной площади, взял такси.
— В Лужники, во Дворец спорта. Побыстрее!
Взвешивание подходило к концу, когда Степан Григорьевич ровной, уверенной походкой вошел в просторную комнату, освещенную утренними лучами солнца. Бондарев, широко улыбаясь, поприветствовал врача, осматривавшего спортсмена, похлопал по плечу боксера- тяжеловеса, который одевался после взвешивания, поздоровался за руку с тренерами, судьями.
Старший судья на взвешивании — ветеран бокса, грузный, рано облысевший,— показал пальцем на часы.
— Осталось пятнадцать минут до конца, а твой Коржавин даже прикидку не делал.
Бондарев, продолжая улыбаться, внутренне насторожился. «Неужели опаздывает?» Вслух же сказал, что боксеры живут за городом, возможно, что автобус застрял на перекрестке и спортсмены вот-вот явятся сюда.
— Армейцы давно взвесились, все, кроме Коржавина, — сказал секретарь соревнований. — Может, вы уже дали своему новому чемпиону персональную машину?
— Победители всегда заслуживают внимания, — отпарировал Степан Григорьевич и направился к телефону в соседнюю комнату: разговаривать при всех он не хотел.
Дозвониться до военного городка было нелегко, но Бондарев упрямо набирал номер, пока наконец не пробился. Дежурный сообщил, что рядовой Коржавин не ночевал, а утром не пришел на завтрак.
Положение осложнялось. Винить было некого, сам послал провожать. Бондарев потер лоб ладонью. Куда звонить? Где искать? Хорошего настроения как не бывало. Не хотелось верить, что Коржавин мог так поступить. До сих пор он отличался дисциплинированностью и примерным поведением. Неужели, уцепившись за юбку смазливой девчонки, позабыл обо всем? Степан Григорьевич снова потер лоб ладонью, припоминая детали вчерашнего вечера. Нет, он не говорил Руслану о том, что тот уже чемпион. Коржавин ничего не знает. Так почему же он не явился на взвешивание? Бондарев чертыхнулся, ругая Коржавина самыми последними словами.
В комнату заглянул секретарь соревнований, невысокий, большелобый тип с въедливым взглядом. Бондарев презирал этого типа, который никогда не перелазил через канаты ринга, но десятки лет околачивается около боксерского помоста в качестве судьи. Но сейчас важно выиграть время, и Степан Григорьевич на немой вопрос секретаря произнес тихим просящим голосом:
— Подождите еще несколько минут.— Бондарев запнулся и тут же придумал: — Мне сказали, что Коржавин на электричке выехал.
— Рано начинаете баловать, Степан Григорьевич. Дисциплина должна быть для всех одна.
— Не волнуйтесь, он свое получит. Но сейчас, прошу вас! Еще подождите.
Время шло, а Коржавин не приходил. Бондареву пришлось упрашивать судей, врача, унижаться, извиваться, уговаривать. Он надеялся, что Коржавин вот-вот появится.
В одиннадцать часов старший судья стал складывать бумаги в папку.
— Все, хватит! Битый час зря торчали.
Тут зазвонил телефон. Секретарь снял трубку. Звонил председатель жюри, справлялся, как прошло взвешивание. Секретарь, взглянув на Бондарева, чуть усмехнулся и доложил, что взвешивание прошло нормально, только один финалист, мастер спорта Коржавин, не явился на взвешивание и, естественно, выбывает из соревнований. Председатель жюри что-то долго говорил секретарю, тот, поджав губы, кивал большелобой головой, потом ответил:
— Да, да, Бондарев тут, рядом со мной, — и протянул Степану Григорьевичу трубку. — Председатель жюри хочет с вами поговорить.
Бондарев схватился за трубку, как утопающий за соломинку. Он надеялся упросить, уговорить. Но голос председателя жюри был холоден, бесстрастен.
Через несколько минут комната, где проходило взвешивание боксеров, опустела. Последним, тяжело ступая, ушел врач.
Бондарев, сжав ладонями виски, некоторое время молча стоял у окна. Недобрые предчувствия охватили его. Куда делся Коржавин? Где его искать?
Исчезновение Коржавина было странным и непонятным. Как доложить начальнику спортивного клуба?
Руслан медленно приходил в себя, словно выплывал из тягучей вязкой темноты. Сознание почти прояснилось, он очнулся, но не открывал глаза. Веки, казалось, слиплись. А открыть надо, потому что кто-то настойчиво освещает лицо лучом карманного фонаря. Хотелось отвернуться от света, но тело не слушалось, Стало тяжелым и чужим, и при малейшем движении тупая ноющая боль разливалась по спине из-под лопатки, а правая рука, сдавленная чем-то твердым, полыхала огнем. Во рту пересохло, хотелось пить. И еще этот надоедливый луч света. Руслан попытался крикнуть: «Уберите фонарь!»-—по из горла вылетел слабый хрип, и Коржавин открыл глаза.
Прямо в лицо ему светило солнце, теплое, ласковое. Все вокруг сияло ослепительной белизной, как иногда бывает зимою после обильного снегопада, только от этой белизны не веяло холодом. Правая рука в гипсе до самых пальцев, грудь по шею плотно забинтована. «В больнице», — догадался Руслан и стал осматриваться. Продолговатая чистая палата, большое окно, рядом еще койка, но пустая. Между койками тумбочка, покрытая белой скатеркой, и на ней какие-то таблетки и маленькая мензурка со светло-коричневой жидкостью.
Коржавина охватила тревога. «Там взвешивание, а я...я здесь прохлаждаюсь!» — подумал он и попытался по положению солнца определить: утро сейчас или вечер. По небу плыли редкие белые облака, а солнце не двигалось, казалось, остановилось около окна. Слабость и боль давали себя знать, и Руслан устало опустил веки.
Коржавин лежал с закрытыми глазами, вспоминая события в вагоне электрички. В том, что он случайно встретился с убийцей Евгения, Руслан не сомневался. Его волновало лишь одно: задержали бандита или нет? Руслан мысленно корил себя за медлительность, за нерешительность. Когда тот, Джек, встал между ними, Руслан мог бы одним ударом нокаутировать его и тут же вторым ударом бросить на пол убийцу. И на этом бы все закончилось. Двое дружков наверняка не решились бы ввязываться. А Руслан тоже почему-то промедлил, почему-то не стал бить. Все размышлял, не верил себе. Глупо конечно, если посмотреть со стороны. Сам себя наказал. Они-то никого не жалеют! Потом спохватился, да поздно, слишком поздно пустил в ход кулаки... К тому же распсиховался, потерял самообладание. Никогда еще Руслан таким не был. Ошалело, очертя голову бросился на бандита... И попался. Теперь лежи и гадай: схватили его или не схватили?
Руслан открыл глаза, долго лежал, рассматривая потолок. В палате унылая тишина. Только мысли роем носились в голове.
Он перевел взгляд на загипсованную руку. Пошевелил копчиками пальцев. Двигаются. Попытался пошевелить рукой, приподнять ее. Рука оказалась свинцово-тяжелой. «Вот так, Руслан», — сказал он себе и закусил губу. Мрачные мысли, одна чернее другой, нахлынули, закружили и понесли. Он смотрел на загипсованную руку и видел белую полосу, которая разделяла прошлое от будущего. За настоящее Руслан не беспокоился, он знал, что вылечится, восстановит силы. Но сможет ли он надеть боксерские перчатки, вернуться на ринг?
Руслан не хотел думать об этом, но не мог не думать. Он себя утешал, строил радужные планы, но откуда-то сбоку другой голос, холодный и расчетливый, тихо шептал жестокую правду: «Гипсовую повязку, как правило, накладывают при переломах, а у тебя к тому же пулевое ранение, да еще нож всадили под лопатку. Так что будь мужчиной и не тешь себя пустыми детскими мечтами...» О чем бы Руслан ни думал, назойливый голос, противный, как скрип ножа по дну кастрюли, когда счищают пригоревшую пищу, шептал и шептал одни и те же мысли.