ему.
Вести подобные разговоры с Семеном было все равно, что отмахиваться от быка красной тряпкой; Семен выскочил от Арсентьева, остервенело хлопнув дверью, и, на свое счастье, повстречал Полякова.
Главный инженер института Павел Павлович Поляков обладал удивительной способностью улаживать любые конфликты. Иногда это было хорошо, иногда приносило вред, в институте его звали «амортизатором». Причина заключалась не столько во врожденном миролюбии, сколько в нежелании принимать на себя ответственность за решение вопросов. Взяв Семена под руку, он долго прохаживался с ним по коридору. Неизвестно, о чем они говорили, но к директору Семен пошел уже успокоенный и вышел из кабинета тише воды, ниже травы.
Рабочую группу составили: Корсаков, Песецкий, Анна Тимофеевна и Юра. Все они, за исключением Корсакова, продолжали пока заниматься прежними темами. Только Николай, готовясь к предстоящей работе, днями просиживал в технической библиотеке. Все шло как обычно, но положение казалось ему ужасным.
Каждый раз, приступая к какой-нибудь новой теме, он испытывал подобное чувство: все было незнакомо, неясно; он казался себе невеждой, тупицей. Выяснялось, что десятки людей во всех странах уже работали над этими вопросами годами. И безуспешно, или же, наоборот, в литературе не было никаких указаний, и он терялся перед новизной задачи. Постепенно все приходило в ясность, становилось на свои, места, он начинал отмечать сомнительные положении в статьях, появлялась уверенность, легкость в обращении с материалом.
На этот раз период освоения затягивался. Николаю мешала инерция его последней темы. Приходилось напрягать все силы, чтобы перейти от отвлеченной теории в сторону точного расчета, опыта и осязаемой конструкции из осей, магнитов, ламп, проводов…
Шли дни. Отчаяние сменялось надеждой, а потом опять какой-нибудь пустяк отбрасывал его назад. Но, пусть робко, еле-еле, он все-таки шел, а не топтался на месте. Путаясь среди многочисленных вариантов, ощупью, вытянув вперед руки, он шел, и где-то далеко впереди перед ним вдруг забрезжил неверный, зыбкий, просвет. Ох, какой долгой и трудной казалась дорога к нему! За день удавалось добыть лишь ничтожную крупицу нужного, продвинуться на сантиметр. От переутомления у Николая к вечеру начинало неприятно подергиваться левое веко и болела голова.
Однажды его вызвал Арсентьев.
— Кажется, вам повезло, Николай Савельевич, — сказал он бесстрастно, — я обнаружил ссылку на статью Харкера о приборе, предназначенном для регулирования нужных вам величин.
Николай всегда поражался спокойствию этого человека. Хоть бы обрадовался или засмеялся! Его лицо сохраняло постоянную удручающую аккуратность, такую же, как его безукоризненно чистый, до хруста отглаженный костюм.
Он подал Николаю выписанное на карточке название журнала.
— Я справлялся, в нашей библиотеке этого журнала нет, он имеется в Публичной.
Через час Николай сидел в читальном зале Публичной библиотеки. Статья затерялась среди бесконечных крикливых и пестрых реклам. Пальцы вспотели и липли к толстой веленевой бумаге. Статья давала описание регулятора. Тут были фотографии, кривые основных характеристик, схемы, таблицы. Николай читал, подгоняемый глубоко запрятанной тревогой. Неужто ему суждено вот сейчас, здесь увидеть воплощенной свою, пусть еще неясную, смутную, но уже выстраданную идею. Он ревниво схватывал на лету, с намека каждую фразу. Не заметил, когда кончил, и, перевернув страницу, наткнулся на томную волоокую красавицу, изнывающую от звуков радиолы. Он щелкнул ее по носу, довольный, что автор избрал совсем другой путь. Было, конечно, жалко отступиться от начатого. Так и не узнать, не увидеть воплощенным свой замысел, но, как говорится, лучше синицу к руки… Тут наверняка можно будет уложиться в срок, даже раньше, и скорее вернуться к своей теме.
Он откинулся на спинку кресла, потянулся, успокоенный принятым решением.
Напротив него сидела девушка. Низко опустив голову и закрыв уши ладонями, она равномерно покачивалась взад и вперед, неслышно шевелила губами. Растрепанные шоколадные волосы свисали на лоб.
«Зубрит», — добродушно усмехнулся Николай. Он осторожно заглянул в ее книжку. «Ого, наш брат электрик, наверное пятый курс». Последнее определение было сделано не столько по книжке, сколько необъяснимым чутьем, которым обладает каждый, кто когда-либо был студентом. Почувствовав, что на нее смотрят, девушка подняла глаза и покраснела, застигнутая врасплох. «А она красивая!» — подумал Николай, словно оцарапанный ее узкими пугливыми зрачками.
— Рекомендуется также класть под подушку конспект лекции, — дружелюбно сказал он, — и попросить подругу обругать перед экзаменом.
Смущение ее тотчас исчезло.
— У меня есть другое средство, — ледяным тоном ответила она.
— Какое?
— Пересесть туда, где мне не мешают.
— Тоже неплохо, — согласился Николай.
Ничто не могло сейчас испортить его добродушного настроения.
— Но вы не трудитесь, я ухожу сам.
Сдав журнал, он обернулся в дверях и поймал ее пристальный, слегка удивленный взгляд. Внизу он позвонил из автомата в институт.
— Сеня, — сказал он, — кажется, все в порядке. Через две недели я разделаюсь с этой бодягой.
Дав Песецкому и Анне Тимофеевне ознакомиться с отпечатанным переводом статьи Харкера, Николай собрал свою бригаду. Пришел Арсентьев, сел в стороне и словом не обмолвился, пока Николай читал ТТЗ — тактико-техническое задание, распределял обязанности, намечал план работы.
Юра полюбопытствовал — что за машина Ильичева?
По лицам остальных Николай понял, что этот вопрос интересует всех. Он оглянулся на Арсентьева.
— Я не знаю, — сухо ответил Арсентьев, — и не представляю, какое это может иметь значение. Все необходимые сведения даны в ТТЗ.
Он был неправ, не следовало так отвечать. Его равнодушие заранее окрашивало их будущую работу скукой. Это было все равно, как если бы заставить архитектора проектировать дом и ничего не сказать о том, где, в каком городе:, на какой улице дом этот будет построен и кто в нем будет жить. Арсентьев требовал одного! — скорее закончить работу. Скорее — не для Ильичева, а для того, чтобы вернуться к оставленным темам. Николай не стал возражать.
В конце концов, он, Николай, тоже хотел одного — поскорее развязаться с этим поручением.
Первое затруднение встретила Анна Тимофеевна. Характеристика американских ламп отличалась от отечественных, поправки требовали пересчета, Вслед за Анной Тимофеевной Николай, изучая принципиальную схему, натолкнулся на отсутствие некоторых данных. Вначале он не придал этому значения, считая, что их удастся легко подобрать опытным путем. Он приступил к сборке электрической части, и вот тогда-то оказалось, что безобидные на первый взгляд пропуски создавали на каждом шагу неразрешимые уравнения.
— Ничего, — сказал Николай приунывшей было Анне Тимофеевне, — не боги горшки обжигают!
Кропотливо подставляя всевозможные варианты, они перебрали каждый узел и определили, одну за другой, величины недостающих элементов. Наконец собрали электрическую схему и стали снимать характеристики. Ни одна из них не соответствовала характеристикам, приведенным в статье Харкера. Можно было подумать, что американцы опубликовали результаты работы одного прибора, а в схеме привели данные от другого, предназначенного для значительно меньших скоростей.
— Будем рассчитывать заново, — ожесточенно заявил Николай.
Только у Песецкого, занимавшегося механической частью, дела шли успешно. Его воодушевляла сложность конструкции, здесь было над чем поработать. Он носился из чертежной в светокопировальную, оттуда в опытные мастерские, на склад, перезванивался с самыми неожиданными учреждениями. Институт жиров, оказывается, подбирал ему специальную смазку, а на заводе «Русские самоцветы» вытачивали какой-то особенной формы агатовый подпятник.
Никто не представлял, каким образом Михаил Иванович умудрялся быть в курсе всех дел, разногласий, неполадок, творившихся в институте, в лабораториях, отделах, мастерских, общежитиях, гараже и бухгалтерии; помнить по имени и отчеству сотни людей — чертежников, лаборантов, механиков, вахтеров, консультантов, счетоводов, знать их достоинства и слабости, вникать в самую суть той или иной «застрявшей темы» и зачастую незаметно подсказывать ее решение. Многие догадывались, что большую роль тут играет Марков, парторг института. Неразговорчивый, всегда внимательный, он невольно притягивал к себе какой-то душевной свежестью, непосредственностью. Отвечать на простой вопрос Маркова: «Как же вы себе представляете, чем это помогает партии?» считалось более тяжелым, чем получить «равное» от Михаила Ивановича.
Очевидно, Марков придавал особое значение новому заказу, потому что не проходило дня, чтобы он не наведывался в лабораторию.
Узнав от Николая, что Арсентьев предложил воспользоваться американским прототипом, Марков со свойственной ему откровенностью высказал свое недовольство. Николая больше всего задевало то, из чего складывалось это недовольство, — чувство оскорбленного достоинства и какое-то брезгливое отвращение.
Николай пытался объяснить Маркову, что для машин с малыми скоростями у нас перешли на гидравлические регуляторы — более простые и надежные. В Америке для того же типа машин остались попрежнему электрические регуляторы. Фирме «Сперфи» невыгодно перестраивать производство: она скупила патенты гидравлических систем и держит их под спудом. Создание машины Ильичева — машины неслыханных доселе скоростей — потребовало электрической системы регулирования. Регулятор, подобный харкеровсвому, оказался тут вполне уместным!.
— Вполне? — недоверчиво переспросил Марков.
Николай смутился.
— Если говорить откровенно, то вполне только для данного ТТЗ, именно для этой машины Ильичева; большие скорости вряд ли из него удастся выжать. Да и то приходится перекраивать и перелицовывать его, как старый костюм с чужого плеча. Но Леонид Сергеевич уверяет, что все же это самый короткий и верный путь, чтобы справиться с заданием к сроку…