14 октября 1942 года Гитлер подписывает приказ ставки вермахта о переходе немецких войск к обороне на зиму 1942–1943 годов. Противник оценивался в приказе так: «…русские в ходе последних боев были серьезно ослаблены и не смогут зимой 1942–1943 годов располагать такими же большими силами, какие имелись у них в прошлую зиму». Поистине, кого боги захотят покарать, того они лишают разума!
19 ноября 1942 года, через месяц, ранним морозным утром советские войска под Сталинградом перешли в наступление. На немецкую нацию надвинулась катастрофа, которая, по выражению бывшего офицера 6-й армии, «затмила все военные трагедии прошлого». Советская Армия совершила коренной перелом в ходе войны.
Порой с битвой на Волге связывают лишь уничтожение 6-й армии Паулюса, ударной и отборной группировки вермахта. (Кстати, после конца военных действий под Сталинградом были подобраны и захоронены 147200 трупов немецких солдат и офицеров, а в плен была взята 91 тысяча человек.) Между тем в ходе этого сражения и в непосредственной связи с ним было разгромлено пять гитлеровских армий. Прямым следствием этих событий было то, что зимой 1943 года южный фланг немецких позиций в России оказался на грани полного развала, а 700 тысяч человек из группы армий «А» едва не были окружены и захлопнуты в гигантской кавказской ловушке.
Итак, 14 октября и 19 ноября 1942 года. Чуть больше месяца разделяют эти две даты. Сопоставление их говорит само за себя. Верховное командование вермахта оказалось неспособно оценить подлинную силу Советской Армии и предугадать переход советских войск в решительное контрнаступление.
Приказ, подписанный Гитлером, интересен еще и вот чем: в нем содержится хоть и неявное, но от этого не менее яркое признание провала немецких стратегических замыслов на лето 1942 года. «Летняя и осенняя кампания этого года, – начинается приказ, – за исключением отдельных еще продолжающихся операций и намечаемых наступательных действий местного характера, завершены. Достигнуты крупные результаты». Словом, успехи есть. А цель кампании? Уничтожены ли силы Советской Армии на юге? Занят Сталинград? Захвачены Кавказ и кавказские нефтепромыслы? Нет, нет и нет.
Да, впрочем, нашего ответа и не требуется: его дал сам Гитлер – 24 сентября, и эта дата – последнее звено в нашей цепочке.
24 сентября 1942 года был отправлен в отставку Франц Гальдер – начальник генерального штаба сухопутных войск Германии. Галь-дер занимал этот пост с августа 1938 года – четыре с лишним года! – и был одним из ведущих участников «мозгового центра», который готовил новую, вторую мировую войну и осуществлял гитлеровские планы на разных этапах: в Польше, во Франции, на Балканах, в нашей стране.
Отставка Гальдера стала наглядным свидетельством глубокого кризиса в высшем командовании вермахта. Она была одним из действий, которые Гитлер предпринял в ответ на то, что в летней кампании 1942 года немецкая армия не смогла достигнуть намеченных целей.
К 24 сентября – дню отставки Гальдера – немецкие войска уже больше двух месяцев вели бои на дальних и ближних подступах к Сталинграду, а с 13 сентября – и в самом городе. Но успеха не было. И падение Гальдера знаменательным образом связывается со Сталинградом.
Неуспех в летней кампании 1942 года – даже еще до разгрома на Дону и на Волге! – был тем болезненнее, что уже при планировании этой кампании, весной 1942 года, верховное командование столкнулось с грозной ситуацией: Германия была не в состоянии вести борьбу за стратегическую инициативу по всему Восточному фронту.
Героические действия Советской Армии сорвали надежды руководителей гитлеровской Германии на быструю и легкую победу в 1941 году. Минск, Борисов, Житомир, Коростень, Могилев, Ельня и в целом Смоленское сражение, героическая оборона Киева и Одессы, Севастополя и Ленинграда, разгром немцев под Москвой и общее наступление Советской Армии зимой 1941–1942 года – все это были слагаемые нашей победы. День за днем Советская Армия перемалывала гитлеровскую военную мощь, нанося вермахту жестокие удары. И логика событий ведет нас от Сталинграда к началу войны – через зиму и осень к летним месяцам 1941 года.
Чтобы понять эту логику, мы можем воспользоваться свидетельством человека, который был посвящен в самые сокровенные тайны высших кругов Германии, – свидетельством самого Гальдера.
Третий том «Военного дневника»[33] Гальдера, выпущенного в русском переводе Воениздатом, посвящен событиям на советско-германском фронте. Том содержит ежедневные записи (за пропуском нескольких дней, когда его автор болел), с первого дня нападения гитлеровского вермахта на нашу страну по 24 сентября 1942 года – по четыреста шестидесятый день войны, когда уже в разгаре было сражение за Сталинград. Таковы рамки времени, охватываемого дневником.
Первая запись, которой открывается третий том, гласит: «22 июня 1941 года (воскресенье) 1-й день войны. Утренние сводки сообщают, что все армии, кроме 11-й (на правом фланге группы армий «Юг» в Румынии), перешли в наступление согласно плану».
А вот отрывок из последней записи в дневнике, посвященной положению на фронте, – она сделана 23 сентября 1942 года, за день до отставки Гальдера: «459 день войны. Обстановка: улучшены позиции под Новороссийском и на правом фланге туапсинской группы… В Сталинграде медленное продвижение вперед».
От планов победоносной молниеносной кампании – к продвижению на ограниченных участках боевых действий. Таковы рамки событийные, показывающие масштаб перемен.
Дневниковые записи начала войны посвящены действиям армий, танковых групп, планированию глубоких прорывов, охватов и стремительных бросков механизированных частей – среди них нет, казалось бы, места такой прозе жизни, как продвижение одного корпуса на триста метров, да к тому же и на второстепенном участке фронта. И в том, что эта проза появилась в дневнике начальника генерального штаба, – яркое свидетельство краха всех планов гитлеровской Германии: и военных, и политических.
Запись от 23 сентября 1942 года приходится на последние дни «Дневника» и на конец военной карьеры Гальдера. Однако мотивы, прозвучавшие в ней, читатель находит на страницах «Дневника» много раньше, начиная с первых же недель войны. И вот тут мне хочется сказать о самом ярком своем впечатлении. Читая «Дневник», я не мог не испытывать сильнейшего удивления от того, как ясно и последовательно Гальдер – сам, несомненно, не желая этого – показывает путь гитлеровской Германии и ее вооруженных сил к гибели.
Это удивительное и ярчайшее ощущение. Как передать его? Как показать все те крошечные перемены настроений у автора дневника, которые, накапливаясь день за днем, уже осенью 1941 года складываются в предчувствие катастрофы? Как передать тот удивительный разлад, когда эти предчувствия и оценка реальной обстановки страннейшим образом расходятся в разные стороны, словно непересекающиеся кривые, и никак не влияют друг на друга?
Записи в «Дневнике», отражающие каждый раз какое-то событие на фронте или в тылу, доклад подчиненных или распоряжения верховного командования, прямо не связаны друг с другом.
Но при чтении «Дневника» между записями, отделенными друг от друга неделями и даже месяцами войны, протягиваются вдруг удивительные связи. В этом столкновении разных записей – как при монтаже, кадров в кинофильме – объективные события или мысли автора внезапно получают совершенно неожиданное освещение, возникают необычайные событийные и человеческие коллизии.
Вот пример. 24 ноября 1941 года Гальдер заносит в дневник мнение одного из видных военачальников вермахта генерал-полковника Фромма: «Необходимо перемирие». Оцените остроту ситуации: это же ноябрь 1941. Еще только ноябрь! Еще идет лишь пятый месяц войны – но уже не радуют первоначальные успехи, уже оставлена надежда на быструю победу. «Необходимо перемирие»… А в «Дневнике» эти слова накладываются на запись, сделанную Гальдером лишь накануне: «Противнику нанесен решающий удар…» Вот как: и «перемирие», и «решающий удар» – это все одновременно.
И опять взгляните на ситуацию с новой стороны – сравните ее с ходом реальной жизни. Ведь эти записи сделаны лишь за десять дней до начала контрнаступления Советской Армии под Москвой. Вермахт находится в преддверии первой катастрофы на пути к окончательному поражению. Гальдер этого еще не видит.
Впрочем, наверное, было бы неправильным ограничиться лишь словами о том, что Гальдер чего-то не видит, – все гораздо сложнее. Гальдер прекрасно осведомлен о положении на фронте – об этом «Дневник» ясно свидетельствует. 22 ноября 1942 года: «Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под Москвой со своего передового командного пункта. Его необычайная энергия гонит войска вперед… Фон Бок сравнивает сложившуюся обстановку с обстановкой в сражении на Марне, указывая, что создалось такое положение, когда последний брошенный в бой батальон может решить исход сражения». Словом, кризисность ситуации открыта Гальдеру, однако – и это тоже очевидно по «Дневнику» – вникнуть в подлинный ход событий ему не было дано, как не было дано оценить силы Советской Армии, ее планы, истинную меру того, чего она уже добилась за первые пять месяцев войны.
Именно поэтому у читателя «Дневника» возникает ощущение, что предчувствия катастрофы, о которых я говорил выше, бросаются в глаза лишь со стороны, а сам Гальдер их не осознавал. Как и многие другие свидетельства того же рода, они были – объективно – и наложили заметный отпечаток на дневниковые записи, но для автора, субъективно, их как бы не было.
Свидетельства эти состоят не из одних лишь описаний боевой обстановки. Жалобы на транспорт, сушь, дожди, грязь, морозы – они становились навязчивее при каждой очередной неудаче. И так же, при очередной неудаче, – записи о раздорах в высшем командовании вермахта, о непослушании подчиненных, нехватке техники и многом другом. Пересматриваются прежние оценки военного потенциала нашей страны, число советских дивизий, число танков и самолетов в действующей армии, меняются представления о возможностях русской оборонной промышленности.