«Англия изменит нам, и воевать придется долго…»
В течение ХХ века Россия дважды в ходе двух мировых войн выступала в составе могущественной коалиции. Однако, если в преддверии Первой мировой войны в обществе существовало достаточно ясное представление о потенциальных врагах и союзниках, накануне Второй мировой войны ситуация была намного более неопределенной.
После заключения в мае 1935 года советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи эти страны, казалось бы, могли рассматриваться как потенциальные союзники. Но с самого начала в общественных настроениях сквозило явственное недоверие к ним, а официальная пропаганда даже не пыталась изменить ситуацию. К тому же никакого реального результата эти договоры не принесли.
Подписание советско-германского пакта о ненападении в августе 1939 года было встречено неоднозначно. Вроде бы угроза войны отодвинулась. С другой стороны, многие высказывали откровенное недоверие в отношении новых «заклятых друзей».
Сохранялась память о союзе с Англией и Францией в Первой мировой войне – с другой стороны, память о прошлой германской войне и немецкой оккупации Украины, образы и представления, внедрявшиеся антифашистской пропагандой 1930-х годов, вели к росту антинемецких настроений.
Хотя теперь, казалось, Германия могла претендовать на роль союзника СССР (во всяком случае, на Западе ее противники советско-германское партнерство рассматривали как нечто, весьма близкое к союзническим отношениям), в общественном сознании СССР фашистская Германия оставалась, в большей степени, самым опасным и вероятным противником, чем союзником. Соглашения 1939 года воспринимались в лучшем случае как тактический ход советского правительства, чему имеется достаточно свидетельств.
Нападение Германии на Польшу в СССР встретили со смешанными чувствами. В 1920—1930-е годы большинством политически и социально активного населения Польша, скорее, воспринималась как потенциальный противник, чем как союзник.
Таким образом, в 1939 году, если говорить о преобладающих тенденциях, ни Германия, ни Польша, ни выступившие на ее стороне Англия и Франция не рассматривались в советском обществе в качестве союзников ни на тот момент, ни в перспективе. Вообще, во второй половине 1939 – первой половине 1941 года в общественном мнении царила очевидная растерянность. Мало кто верил в долговременность партнерских отношений с гитлеровской Германией; с другой стороны, в официальной пропаганде Англия и Франция рассматривались как главные виновники войны, агрессоры, потенциальные противники. А. А. Жданов, например, весной 1940 года заявил на ленинградском партактиве, что для СССР «приятнее, полезнее и ценнее иметь под боком не антисоветских англо-французских союзников с намерением напасть либо на Германию, либо на Ленинград… [но] страну, которая с нами в дружественных отношениях (то есть Германию. – А.Г.)».
Подобные настроения фиксировались и в различных группах, составлявших советскую номенклатуру, причем порой в еще более недвусмысленной форме. Так, командующий Сибирским военным округом, командарм 2 ранга С. А. Калинин утверждал, что в 1940 году неизбежна война СССР, Германии, Японии, Италии против англо-французской коалиции. А буквально за несколько дней до начала войны И. Ф. Филиппов, представитель ТАСС в Германии и одновременно заместитель руководителя советской резидентуры в Берлине, в разговоре с немецким собеседником утверждал, что возможный «союз между Россией, Америкой и Англией – это чушь. В России не питают иллюзий относительно буржуазных государств. Россия может полагаться лишь на саму себя».
Но постепенно, в ходе Второй мировой войны, особенно во время «битвы за Британию», в советском массовом сознании, наряду с традиционным недоверием, складывается уважительное и сочувственное отношение к борьбе Англии с фашизмом. Отношение к Франции, которую традиционно воспринимали в России с симпатией, было тем более позитивным и, после ее оккупации нацистами, сочувственным, несмотря на дипломатическое признание правительства Виши и все зигзаги официальной пропаганды.
И все же международная ситуация, сложившаяся к весне 1941 года, многих наблюдателей, особенно хорошо информированных, подталкивала к определенным выводам. Писатель Вс. Вишневский возглавлял Оборонную комиссию Союза советских писателей, редактировал журнал «Знамя», присутствовал на закрытых совещаниях в Главном управлении политической пропаганды Красной Армии, общался с крупными военными деятелями того времени, к тому же, зная иностранные языки, постоянно слушал сообщения английского, немецкого, французского радио. Весной 1941 года в его дневниках появляются записи о возможных вариантах дальнейшего развития событий. Запись от 10 февраля: «Наше выступление против Германии и «оси» – в выгодный момент, в блоке с «демократическим блоком»… Запись от 15 марта: «Мы выступаем, чтобы доломать Гитлера, в коалиции с «демократиями» Запада. Вариант наиболее ходовой в общественных разговорах». И одновременно (в записи от 3 марта) – «с англо-американским миром – враги второй очереди – возможен компромисс, лет на 10–15».
В первые дни войны, в речи И. В. Сталина 3 июля 1941 года было сказано о том, что советский народ имеет «верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа»; сочувственные заявления западных правительств были упомянуты лишь вскользь. Однако уже 12 июля в Москве было подписано советско-английское соглашение о совместных действиях против гитлеровской Германии, положившее начало оформлению антигитлеровской коалиции. Тон советской прессы и пропаганды стал меняться в благоприятную для союзников сторону.
И потому, конечно, понятно, что в массовом сознании существовал очень широкий спектр мнений в отношении союзников, от абсолютно позитивных, до резко негативных, иногда неожиданных, иногда весьма – с точки зрения современного историка – обоснованных и рациональных.
Уже в первые дни войны в сводках НКГБ были отмечены высказывания о том, что политика Литвинова, направленная на союз с Англией и Францией, была верной. Характерно, что подобные высказывания проходили по разделу «антисоветских», один из говоривших это был арестован. Очевидно, «органы» еще не успели осознать новую международную реальность, несмотря на заявления с обещаниями помощи со стороны правительств США и Англии, прозвучавшие 22 июня. Впрочем, в дальнейшем, особенно в 1941–1942 годах, в таких же сводках НКВД сомнения относительно результативности отношений с союзниками, не совпадающие с тоном прессы на данный день, также проходили по разряду «антисоветских».
Любопытно мнение московского инженера Ладыженского, высказанное в августе 1941 года: «Надо было начать войну с Германией нам, и тогда, когда Германия воевала с Францией. Сейчас Англия добилась своего, она столкнула своего злейшего конкурента – Германию с идеологически чуждой и, по мнению Англии, подлежащей ослаблению Россией… Наверно, Англия раньше предлагала нам воевать против Германии, тогда бы для последней, действительно, были два фронта и мы бы победили».
Как отмечает, основываясь на ленинградских материалах, историк Н. А. Ломагин, «сближение СССР с Англией и США в первые недели войны воспринималось населением с большой настороженностью и не являлось существенным фактором в развитии настроений – война с Германией представлялась своего рода дуэлью, в которой «демократии» в лучшем случае будут играть роль честных секундантов». И далее: «Большой интерес к международным событиям, которые в довоенном Ленинграде, скорее, напоминали мечты и грезы, нежели имели какое-нибудь реальное значение, через два месяца войны практически полностью исчез, уступив место насущным вопросам борьбы за выживание… По-прежнему по отношению к демократическим государствам доминировало недоверие». Действительно, такие настроения были распространены и неоднократно фиксировались в разных регионах, но вряд ли они столь безоговорочно преобладали в массовом сознании.
Да и об исчезновении интереса к международным событиям говорить трудно. О том, какое значение придавали советские граждане союзу с западными державами, показывает следующий факт. В октябре 1941 года на предприятиях Омска были проведены собрания, посвященные итогам трех месяцев войны. Как отмечал в докладной записке секретарь горкома ВКП(б), «большинство присутствующих интересовали такие вопросы: взаимоотношения между Китаем и Японией, позиция Турции и Японии в происходящей войне, чем конкретно помогают Англия и США Советскому Союзу в борьбе с нацизмом, почему Англия активно не выступает против Германии». К записке было приложено около 70 вопросов (из заданных 160, то есть почти половина), которые в совокупности дают любопытную картинку «состояния умов» советского тыла начала войны.
Прежде всего, явно доминируют вопросы, относящиеся к внешнеполитическим акцентам войны, складыванием антигитлеровской коалиции (в значительной степени это было связано с Московской конференцией трех держав, которая состоялась в конце сентября 1941 года и о которой сообщала советская пресса). Война между Японией и Китаем или позиция Турции, действительно, интересовали многих, но основная масса «внешнеполитических» вопросов пришлась все же на взаимоотношения СССР с Англией и США:
«Почему Англия не посылает сухопутные войска против Германии?.. Почему Англия плохо помогает нам и плохо бомбит Германию?.. Почему Англия не привлечет Турцию на свою сторону?.. Почему Англия не откроет второй фронт на Балканах?.. Почему Англия не высаживает своих десантов на оккупированную зону Франции и не бьет там Германию?» И, конечно, «чем конкретно помогают нам США и Англия…, что мы платим за это наличными деньгами…»
Сразу же вспомнили о том, что уже пришлось пережить народам европейских стран, в частности, Великобритании. Незаметно Отечественная война стала восприниматься как продолжение Второй мировой, причем СССР в сознании многих с самого начала оказывался «на правильной стороне», выступая чуть ли не союзником Англии, ее преемником в качестве главного противника Германии, и уж, во всяком случае, товарищем по несчастью. Это ощущение хорошо передал в своей документальной прозе С. Кржижановский, назвавший защитные полоски на московских окнах «стеснительной, мешающей и солнцу, и глазу одеждой с чужого лондонского плеча». И добавил: «А там и сама война с лондонских плеч на наши».