Пожалуй, наиболее позитивно союз с Англией и США оценивала интеллигенция. Академик В. И. Вернадский, например, 16 июля 1941 года отметил в дневнике: «Общее удовольствие, что отошли от Германии, и очень популярен союз с Англией и демократиями». В августе 1941 на 1-м Всеславянском митинге Алексей Толстой говорил о «могучей союзнице», «могущественной и свободолюбивой Великобритании».
В информационных документах НКВД были отмечены высказывания советских граждан о том, что речь Сталина 3 июля 1941 года была рассчитана на завоевание симпатии в Англии и Америке, «которых мы объявили союзниками». Были, впрочем, и обратные высказывания, например: «Надеяться на помощь Англии и Америки – безумие». Подобные настроения существовали и в офицерском корпусе. Так, генерал-майор М. И. Потапов, попавший в плен к немцам, на допросе в сентябре 1941 года безапелляционно заявил, что «русские считают Англию плохим союзником».
Иногда сама необходимость в создании антигитлеровской коалиции подвергалась сомнению.
Уже 23 июня 1941 года петербургская художница А. П. Остроумова-Лебедева записывала в дневнике: «Утром была речь Черчилля. Англия обещает нам помогать деньгами и техникой… Мне, лично, их помощь кажется не очень существенной. Истощенный, утомленный народ. Да и многие примеры их помощи: Франция, Греция, Югославия… Неужели развязавшаяся война между нами и Гитлером вызвана коварной политикой Англии?.. Неужели это есть результат… политики «коварного Альбиона»? Неужели это они натравили разъяренного дикого быка – Гитлера – на нашу страну?».
В докладной записке Л. П. Берии, поданной И. В. Сталину в сентябре 1941 года, приводились следующие слова одного из работников Наркомата среднего машиностроения: «Я не хочу, чтобы в результате войны победителями оказались Англия и Америка, потому что в верхних слоях опять будут евреи, так как Америка – еврейская страна, и она старается, чтобы в России господствовал еврейский капитал. Пусть лучше владеет Россией Германия и Гитлер».
Подписание США и Великобританией Атлантической хартии вызвало следующий комментарий московского режиссера П.: «Соглашение между Рузвельтом и Черчиллем без нашего участия доказывает, что мы только орудие в их руках. Англия добилась своего, мы своей плохой дипломатией и политикой получили разгром, а Англия снова вершит судьбами мира…»
Есть свидетельства того, что союз СССР и демократического Запада негативно оценивался представителями интеллигенции и по другим, противоположным мотивам. Это было связано с их резко отрицательным отношением к советскому строю как таковому. Например, историк С. Б. Веселовский записал в дневнике 20 января 1944 года: «К чему мы пришли после сумасшествия и мерзостей семнадцатого года? Немецкий и коричневый фашизм – против красного. Омерзительная форма фашизма – в союзе с гордым и честным англосаксом против немецкого национал-фашизма».
Более развернуто эта точка зрения изложена в дневнике Л. Осиповой, оказавшейся на оккупированной территории и сотрудничавшей с немцами.
В феврале 1942 года она отмечала: «Все упорнее идет шепоток, что союзники, американцы и англичане, оказывают громадную помощь большевикам…».
А примерно через год, в январе 1943 года, последовал такой комментарий: «Какое несчастье для русского народа, что ему приходится ждать помощи от немцев, а не от настоящих демократических народов. Но эти демократические народы усиленно помогают большевикам, предают русский народ на издевательство и уничтожение. Неужели они не понимают, какую петлю они готовят на свою собственную голову?.. Говорят, что они понимают только свою выгоду. И этого нет. Всякому русскому колхознику ясно, что выгоднее было бы дать немцам разбить большевиков, а потом вместе с Россией разбить немцев». Характерно, что помощь союзников здесь явно расценивается как решающий фактор в ходе войны. Трудно сказать, насколько такая точка зрения была распространена; она, например, не встречается в высказываниях, зафиксированных в НКВД-НКГБ или в других опубликованных письмах и дневниках.
Достаточно распространенным, и среди сторонников, и среди противников антигитлеровской коалиции, было скептическое отношение к мотивам поддержки, которую союзники оказывали (или обещали оказать) СССР. Практически никто не сомневался, что союзники заботятся прежде всего о собственных интересах. Как вспоминает известный философ А. А. Зиновьев, «мы знали о том, что западные страны вроде Англии, Франции и США гораздо больше боялись победы гитлеровской Германии, чем нашей… Мы были уверены, что страны Запада, враждующие с Германией, рано или поздно присоединятся к нам в борьбе с Германией и помогут нам разгромить ее».
Вместе с тем для большинства была характерна уверенность в экономической мощи союзников, их превосходстве в ресурсах, особенно с учетом возможностей СССР. Впрочем, одной уверенности в экономической мощи США и Великобритании было недостаточно. Разноречивые отклики вызвал доклад И. В. Сталина 6 ноября 1941 года, где он впервые говорил о реальной помощи союзников. Наряду с удовлетворением и надеждами на скорое открытие второго фронта были и такие оценки: «Сталин теперь открыто расписался в полном бессилии СССР в войне с Германией. Из доклада следует понимать, что теперь все зависит от помощи Америки и Англии».
Даже вступление в войну США было воспринято неоднозначно. 10 декабря 1941 года в блокадном Ленинграде И. Д. Зеленская записала в дневнике: «Вчера по радио – война между Японией и Америкой. Эта дьявольская война разливается как океан. Является страх за дальневосточный фронт, за доставку американского вооружения. А с другой стороны, может быть и лучше, как широко вскрытый нарыв».
Подписание англо-советского и американо-советского соглашений в мае – июне 1942 года вызвало следующие комментарии: «Договору с Америкой нельзя придавать существенного значения, так как он составлен в крайне запутанных выражениях и предусматривает главным образом выгоды Америки, а не интересы СССР… Договор означает предоставление американским банкирам концессий, а, стало быть, и расширение частной инициативы внутри Советского Союза… В нашей смертельной борьбе против Германии у нас нет другого выхода, чем этот тесный союз с Англией, но боюсь, что договор все же более выгоден Англии, чем нам. Англия основательно связывает нас по рукам и ногам не только на время войны, но и на послевоенное время…».
Англия вообще вызывала наибольшие опасения в качестве союзника. Уже в октябре 1941 года журналист Н. К. Вержбицкий записал в дневнике: «На нас обрушилась военная промышленность всей Европы, оказавшаяся в руках искуснейших организаторов.
А где английская помощь? А может быть, английский империализм хочет задушить нас руками Гитлера, обессилить его и потом раздавить его самого? Разве это не логично, с точки зрения английских империалистов? Весь мир знает, как тонко умеет «англичанка гадить»…» В записной книжке писателя А. И. Пантелеева за 1942 год сохранилась такая запись: «С первых дней мировой войны 1914 года в Англии стал популярен, стал крылатым циничный лозунг: «Англия будет драться до последнего русского солдата». Не вспомнилась и не пришлась ли по душе эта милая шутка отцов выросшим и возмужавшим деткам?»
По свидетельству журналиста А. Верты, в СССР в 1942 году постоянно «делались нелестные сравнения между отчаянным сопротивлением русских в Севастополе и «малодушной» капитуляцией англичан в Тобруке», высказывалось убеждение, что «англичанам верить нельзя» и так далее.
Отношение к Англии ярко выразилось, в частности, в вопросе, заданном в Архангельской области летом 1944 года: «На протяжении многих десятилетий Англия проводила политику против России, а в послереволюционные годы являлась одним из главных организаторов и участников интервенции против Советской страны. Можно ли быть уверенным, что теперешний союз СССР с Англией является достаточно прочным?».
Конечно, встречались и иные мнения. Так, некий писатель в сентябре 1941 года говорил: «Политическим идеалом является Англия. Черчилль – идеал вождя». Сравнения советских лидеров с Черчиллем в пользу последнего неоднократно фиксировались и в блокадном Ленинграде. В частности, применительно к Черчиллю, отмечалось его мужество, готовность, как лидера нации, взять на себя ответственность за военные неудачи английской армии.
Своеобразным напоминанием о пропаганде и утвердившихся массовых стереотипах предвоенных лет служили довольно распространенные высказывания о том, что «для американцев и англичан одинаково ненавистен гитлеризм и коммунизм», что «Англия изменит нам и воевать придется долго – пока не ослабнет и Советский Союз, и Германия, тогда Англия и Америка продиктуют свои условия и нам, и Германии», что, наконец, «у нас такие союзники, которые в одинаковой степени ненавидят и Германию, и Советский Союз». И вполне логичными выглядели следующие опасения: «Не может ли получиться так же с Англией и Америкой, как получилось с Германией, которая была в дружественных отношениях с нами и в то же время вероломно напала на нас?»
Порой в обыденном сознании образ союзника сливается с образом врага. Так, в декабре 1944 года по поводу уступок, сделанных союзниками СССР в польском вопросе, один из поляков, жителей Вильнюса, говорил: «Если бы не Англия, то нынешней войны не было бы и Польша не воевала бы, а теперь Англия, втянув Польшу в такую войну, делает все, что потребует Советское правительство». Другими словами, ответственность за начало войны связывалась в сознании части советского общества не только с фашистской Германией, но и с Англией.
И все-таки многие западные наблюдатели и отдельные представители советской интеллигенции высказывали надежду на то, что союзнические отношения военных лет помогут преодолеть накопившиеся с обеих сторон предубеждения и продолжить союз уже в послевоенном мире. Особенно подчеркивалась необходимость преодоления закрытости советского общества по отношению к внешнему миру.
В годы войны, впрочем, помощь союзников, их участие в войне с общим врагом недооценивались советской прессой и официальными лицами; об этом, как правило, не говорил в своих речах Сталин. Одним из немногих исключений явилось его выступление 6 ноября 1941 года, где было упомянуто о поставках военной техники и стратегического сырья и предоставлении займа СССР. Конечно, в какой-то степени это можно было объяснить соображениями секретности. Но, конечно, большую, если не главную, роль играли соображения идеологические.