[40]. Собственную грубость Андрей Иванович, очевидно, и за грубость не считал и о том, сколь страшен он сам для подчиненных, даже не задумывался.
Ефремов же, бывший прапорщик царской армии, ни разу не позволивший себе рукоприкладства по отношению к подчиненным, старавшийся воевать не числом, а умением и ценивший солдатские жизни, среди генералов Красной армии был белой вороной. В начале февраля 1942 года вместе с ударной группой 33-й армии он, по вине Жукова, попал в окружение под Вязьмой и, не желая попасть в плен, в апреле 42-го застрелился, продержавшись в котле на один день дольше, чем Паулюс в Сталинграде. Покровительство Сталина не уберегло Ефремова от гибели. И только в наши дни Михаилу Григорьевичу было посмертно присвоено звание Героя России. Вполне заслуженно.
А вот культ Жукова, пышным цветом расцветший в России, свидетельствует о нравственном нездоровье общества. Георгий Константинович не только был чемпионом по мордобою среди советских генералов и маршалов, но и в жестокости порой превосходил самого Сталина. Вот шифрограмма № 4976, посланная 28 сентября 1941 года командующим Ленинградским фронтом Жуковым армиям фронта и Балтийскому флоту: «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны»[41]. По сравнению с этим продиктованный Сталиным печально знаменитый приказ № 270 от 16 августа 1941 года (под ним, кстати сказать, есть и жуковская подпись) выглядит недопустимо либеральным. Ведь там семьи пленных красноармейцев предписывалось только «лишать государственной помощи и поддержки» и ничего не говорилось о том, что уцелевших в плену будут расстреливать[42]. И, думаю, Жуков не остановился бы перед проведением своих обещаний в жизнь, хотя на практике они способны были только деморализовать красноармейцев и позднее привести их под власовские знамена[43]. А ведь расстрел всех членов семьи означал казнь и грудных младенцев. Но «мальчики кровавые» в глазах Георгия Константиновича не стояли, когда в 1956 году, в пору «оттепели», он лицемерно сокрушался в беседе с Константином Симоновым о судьбе советских пленных: «Трусы, конечно, были, но как можно думать так о нескольких миллионах попавших в плен солдат и офицеров той армии, которая все-таки остановила и разбила немцев. Что же, они были другими людьми, чем те, которые потом вошли в Берлин? Были из другого теста, хуже, трусливей? Как можно требовать огульного презрения ко всем, кто попал в плен в результате всех постигавших нас в начале войны катастроф?..»[44].
Могут возразить: да, Жуков был жесток, но без него, без этой жестокости мы бы не победили. Что ж, давайте на мгновение представим, что во Второй мировой войне победила бы Германия. И вот спустя десятилетия в Рейхе уже не нацистский режим, а какой-то другой, более либеральный. И германские историки рассуждают примерно так: без диктатуры Гитлера, без «окончательного решения еврейского вопроса», без «превентивного» нападения на другие страны (а то бы они, мол, на нас напали), без расстрелов заложников, репрессий против мирных жителей, без истребления пленных мы бы не победили, так давайте же принимать и все это, раз мы гордимся нашей Великой Победой. «Бред» – наверняка скажут наши читатели. Но разве не напоминает этого отношение многих людей к победе в Великой Отечественной войне? Ведь очень многие историки, политики и рядовые обыватели рассуждают примерно так же: мы все-таки победили, уничтожили германский фашизм, распространили советское господство на пол-Европы и на треть Азии. Поэтому не надо вспоминать о захвате восточной Польши и Бессарабии, республик Прибалтики и Северной Буковины, об агрессии против Финляндии и «наказанных народах», о расстреле поляков в Катыни, о людоедских приказах по отношению к собственным военнослужащим, попавшим в плен, о том, что Красная армия с такими полководцами, как Жуков и Еременко, Конев и Рокоссовский, завалила врага трупами. Нет, нельзя ставить памятники Жукову, а тем более равнять его со Святым Георгием.
«ЗС» 12/2000
Татьяна ЦаревскаяПо статье 58–10 УК
История Великой Отечественной войны изобилует примерами массового героизма на фронте и в тылу, в осажденном Ленинграде и в партизанских отрядах. Война стала поистине Отечественной, ибо народ увидел прямую и страшную угрозу самому своему существованию. Патриотическим порыв объединил страну так, как того не было ни до, ни после: «Враг будет разбит, победа будет за нами» – в этом были уверены. Но были и иные настроений. Процент людей с такими настроениями, выявленный органами, на удивление мал. И все-таки эти люди были. Попробуем их понять.
В обществе, живущем под гнетом тоталитаризма, война резко ухудшает психологический климат. Страх за свою жизнь и жизнь своих близких, отчаянное положение в результате поражений, голод, лишения – все это провоцирует недовольство властью, всей предыдущей репрессивной политикой, поставившей страну на грань гибели.
Многие настроения, особенно реакция на начало Великой Отечественной войны – отступление, потери, кровь, – ярко отражены в одном очень специфичном историческом источнике. Этот источник – документы надзорного производства Прокуратуры СССР по статье 58–10 УК РСФСР – антисоветская агитация и пропаганда. Уникальные документы хранятся в Государственном архиве Российской Федерации и содержат свыше 21 тысячи дел на отдельных людей и группы лиц, осужденных по этой статье в военные и послевоенные голы. В них – свидетельства народного стона, крика, вырвавшегося в минуту отчаянья. Вряд ли стоит винить этих людей в отсутствии патриотизма, в слабости. Жизнь их, трудная и в мирное-то время, в войну становится как бы напрасно прожитой, потому что все, что они сделали, по их мнению, не защитило от нападения врага, страшных поражений и гигантских потерь.
Правда, исследователю приходится решать трудную задачу: насколько можно доверять фактам, содержащимся в этих документах?
Что было на самом деле, а что «приписано» стукачами и следователями? Будем читать документы, держа «в уме» эту трудность.
Перед исследователем ранее недоступного источника проходит галерея лиц – людей самых различных возрастов, национальностей, социального статуса.
Бросим взгляд на дела первого этапа войны. Кого же и за что осуждали в этот период?
В подавляющем большинстве, около пятидесяти процентов из тысячи дел (с июня 1941 по ноябрь 1942), – это люди малограмотные, прожившие всю свою жизнь в глубинке, занятые тяжелым физическим трудом: колхозники, рабочие на железной дороге, грузчики, домохозяйки, нередко живущие впроголодь, задавленные непосильным налогообложением, государственными займами, напуганные быстрым наступлением немецких войск.
Вот дело на группу русских казаков, колхозников села Аиртау Северо-Казахстанской области. В сентябре 1941 года они провожали своего соседа Егорова в Красную армию и на проводах говорили: «Я бы на твоем месте никогда не пошел защищать советскую власть. Ты пойми, что она долго существовать не будет – все равно СССР будет Германией разбит, после того будет другая власть, изберут царя и будем строить свою частную, свободную жизнь».
А подвыпивший Егоров стал кричать, что «коммунисты сидят за нашими спинами, а нас гонят, как баранов, защищать. Но мы все равно не будем защищать советскую власть: она для нас ничего не дала».
О том же говорит и грузчик железной дороги из Куйбышевской области Тумасон И. М. среди своих сослуживцев, и колхозники из села Бородино Зыряновского района Восточно-Казахстанской области: «Вот до чего мы докатились, нас немцы жмут, как мух, это все благодари того, что мы… сидим с голодными желудками, запуганные изданными законами, что за малейший пустяк судят, от этой жизни у народа нет никакого интереса защищать свою родину, все равно там хуже не будет, только зря народ перебьют».
На втором месте среди осужденных – интеллигенция: инженеры, врачи, учителя, творческая интеллигенция, преподаватели вузов, научные работники. Они составляют примерно двадцать процентов от общего числа осужденных по статье 58–10. Совершенно ясно, что образование, культура, опыт интеллектуальной работы позволили делать более широкие обобщения, и некоторые высказывали их. Главный вывод: «Такой эксплуатации, как у нас, нигде и никогда не было… Каждый специалист – кандидат в тюрьму, ибо уж такова политика советской власти». Именно это – причина и поражений.
Инженеры Чкаловского областного отдела коммунального хозяйства, анализируя положение на фронтах в первые месяцы войны, пришли к неутешительным выводу: «Что наши люди умирают на фронте, говорили и писали, что наша армия сильная, границы одеты в бетон, закрыты на замок, и мы будем бить врага на его же территории, но в действительности обратное. Наши войска отступают, а немцы у нас захватывают город за городом, подходят уже к Москве». «Когда свинью палят, ей не до поросят».
В это же время было возбуждено уголовное дело на известнейшего пианиста Генриха Нейгауза. Его обвиняли в симпатиях к немцам. Атмосфера сгущалась, и только благодаря усилиям некоторых правительственных чиновников, почитателей его выдающегося таланта, дело удалось «притормозить», а потом и вовсе закрыть.
Показательно отношение к политике в стране и ее армии генерал-лейтенанта К. П. Пядышева, в прошлом офицера царской армии, командующего Лужской оперативной группой и заместителя командующего Ленинградским военным округом (ЛВО). В письмах к жене (вот результат перлюстрации почты органами НКВД!) он писал, что ощущает полную свою беспомощность, как командир и профессионал не может проявить инициативу под гнетом жестких политических догм. «Ничего своего внести нельзя, кругом завистники, интриганы и прохвосты, так и смотрят лишь бы твой труд выдать за свой, нажиться на твоей честности и порядочности, а еще в партию тащат. Грязные подлецы». О поездке в Западную Белоруссию писал жене: «От Польши и следа, конечно, не осталось… Там сейчас все, как у нас. Очереди, драки, магазины пустые. Есть только портреты, галстуки и капуста»; «Получаю захватанное грязными лапами, вскрытое и грубо заклеенное твое письмо. Значит, следят наши старатели, только забывают руки мыть. Жалкие, бедные люди. Ищут не там, где нужно»; «Теперь нетрудно стать комдивом – лови только шпионов да врагов народа, а больше ничего не надо». Анализируя действия наших войск в период советско-финской войны, по вопросу прорыва линии М