– В музее есть два экспоната – кусок гусеницы Т-34 и немецкого танка Т-4, такого же по классу. Это как сапоги и туфли на высоких каблуках. Проходимость – нулевая. В декабре в Берлине зеленая трава и розочки отцветают, а у нас… Генерал Гудериан позже писал об этом: «6 октября 1941 4-я танковая дивизия была атакована русскими танками, и ей пришлось пережить тяжелый момент. Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков Т-34. Дивизия понесла значительные потери. Намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось пока отложить… Потери русских были значительно меньше наших. Наши противотанковые средства того времени могли успешно действовать против танков Т-34 только при особо благоприятных условиях. Например, наш танк Т-4 со своей короткоствольной 75-миллиметровой пушкой имел возможность уничтожить танк Т-34 только с тыльной стороны, поражая его мотор через жалюзи».
– Кто больше всего сделал для Т-34?
– Над ним трудилась вся страна – 5 заводов. В нашем музее есть стенд «Душа танка». Там «12 апостолов» – двенадцать конструкторских групп, которые создали «тридцатьчетверку». Великим организатором был начальник КБ танкостроения Харьковского завода Михаил Ильич Кошкин, проживший всего 41 год. Серьезная простуда, полученная им на демонстрационных испытаниях, вызвала пневмонию, ему пришлось удалить одно легкое, однако он трудился до последних дней. Огромный вклад в отечественное танкостроение внес его предшественник, Афанасий Осипович Фирсов. Судьба этого выдающегося конструктора оказалась типичной для того времени – он был арестован, и, по одной версии, расстрелян в 1937-м, по другой – умер в заключении в 1943 году в возрасте 64 лет. Интересна биография деда актера и режиссера А. Пороховщикова – Александра Александровича, авиаконструктора, приложившего руку к разработке первых танков.
– Какими проектами, помимо музея, вы занимаетесь?
– Моя жизнь наполнена удивительными событиями, связанными между собой, и мне пришло на ум понятие «истористика». Это – нечто относительное, не совсем достоверное, предположительное, что можно считать не истиной, но правдой. Например, Куликовская битва – сомнительная вещь, есть версия, что она происходила в Москве. В жанре истористики создавалась моя недавняя книга «Исчезновение императора», вышедшая в издательстве «Бослен», оно выпустило ее за свой счет, хранит все экземпляры у себя и выдает их мне, когда надо выступать. Меня давно занимал вопрос: куда девался самодержец Александр I? В серии ЖЗЛ вышло три книги о нем, но не дается ответа. Я обратилась к физиологическим аспектам, и установила, что царь начал стремительно терять слух после испытаний пушки. Сам император, его жена и мать тщательно это скрывали, сурдошкола была создана специально для него. Александр I умел читать по губам, причем когда к нему обращались не только на русском, но и на немецком и французском языках. С любезной улыбкой он отвечал: «Вы касаетесь очень важной вещи!». Потеряв слух окончательно, самодержец ушел в Георгиевский монастырь, где его ждал Митрополит Афанагел и сводный брат Федор Кузьмич, сын фрейлины. Из-за сильного внешнего сходства родилась легенда, что Федор Кузьмич и есть бывший император. Сводные братья ушли в скит Георгиевского монастыря, затем оказались в Пермском Белогорье. Также я сейчас исследую историю семьи Ленина.
В конце беседы Ларисе Николаевне вспомнились ее давние стихи:
Какие-то строгие тайны
Из дому отца увели,
А вскоре по улицам танки
Гудящей волной поползли.
Я прятала руки за ватник
И следом за танками шла,
Не зная, что ожил тот ватман
С его заводского стола,
Что ожил тот ватман, который
Похитил отцовские сны.
По длинным людским коридорам
Шли новые танки страны.
Мальчишечьи крики привета
Неслись от ворот до ворот,
И женщина шла без жакета,
Кричала:
– Победа идет! —
И, стиснув руками упрямо
Тугие перила крыльца,
О чем-то заплакала мама,
Привыкшая жить без отца.
Я помню тот день потому лишь,
Что вечером этого дня
Средь старых, бревенчатых улиц
Отец мой окликнул меня.
Мне даже теперь это снится,
Как в тот незапамятный год
Отцу разрешил отлучиться
Домой оборонный завод,
Как следом за ним я бежала
И в комнату нашу вошла,
А мама подушки взбивала,
А мама лепешки пекла,
Смеялась то громко, то робко,
О том говорила, о сём…
Но стыла в тарелке похлебка,
Отец мой уснул за столом.
А мать улыбалась все шире
И куталась в старую шаль…
Шли танки Т-34
В тревожную, трудную даль.
Беседу вела Наталья Рожкова
«ЗС» 11/2015
Андрей ТесляУгасающий след
В чем сегодня смысл памяти о войне и победе? Как – часто незаметно для нас самих – менялся и продолжает меняться в нашем обществе образ Второй мировой войны в последние, особенно в постсоветские десятилетия и почему? Неизбежна ли происходящая на наших глазах мифологизация войны и что можно ей противопоставить? Об этом наш корреспондент говорит с историком русской общественной мысли Андреем Теслей.
Андрей Тесля: В течение последних семи десятилетий минувшая война постепенно приобретала все большую значимость. Будучи вначале, в первые послевоенные годы, «просто» масштабным событием, большим и трудным – и с честью выдержанным – испытанием, – она чем дальше, тем все более превращалась в центральное событие истории. Особенно это заметно как раз в постсоветские годы: война оказалась фактически единственным общим, объединяющим событием, связывающим распадающуюся реальность ресурсом.
Если говорить о восприятии Второй мировой, характерном для Советского Союза, то, при всей значимости противостояния фашизму и победы над ним, того, что это было великое испытание, – главное здесь вот что: в победе видели одно из доказательств правоты советского строя. Однако, заметим, – лишь одно из ее доказательств. В конце концов, у Советского Союза были и другие конституирующие события и мифы – прежде всего, разумеется, Октябрьская революция, гражданская война (еще у Окуджавы это живо: «я все равно паду на той, на той единственной Гражданской…»), испанская война, интербригады… То есть, понятно, что Отечественная война имела огромное значение – но она никак не была единственной.
И более того: эта война примечательным образом вытесняла из памяти Вторую мировую. То есть в советском восприятии фактически существовала именно Великая Отечественная война – изъятая из общих событий Второй мировой. Вторая мировая – да, существовала, но как большая рамка, которая никакого сопоставимого по значимости внимания не привлекала.
Кстати, что касается постсоветского времени, – характерно, что в эти годы впервые значимой датой становится 2 сентября – день окончания Второй мировой. Это – момент присоединения к мировой памяти. Тогда же происходит единение с союзниками – своего рода вторая встреча на Эльбе, – где мы – не исключение, но одни из победителей, наравне с другими: начинают проводиться совместные парады 8 и 9 мая, – вспомним знаменитое празднование 50-летия победы; с этого времени на парадах на Красной площади обязательно присутствуют и представители других победивших держав (и за полнотой и статусностью этого присутствия внимательно следят). То есть, одно из значимых действий первых постсоветских лет – это вписывание памяти о Великой Отечественной в общую с нашими союзниками память о Второй мировой. Мы вернулись туда, где когда-то были.
В конечном счете, мы, оказывается, вернулись даже туда, где сегодня находится и Германия. Потому что – и здесь все большую значимость приобретает именно «победа над фашизмом» – оказывается, что мы были вместе со всем миром в момент ключевого испытания. Оказывается, что, в определенном смысле, как бы ни был ужасен советский строй с точки зрения этой оптики, в любом случае в решающий момент СССР оказался частью человечества, частью – если совсем курьезно говорить – Воинов Света…
«Знание – Сила»: Скажем, скорее конструктивных сил, чем деструктивных, – чтобы совсем уж не мифологизировать…
А. Т.: Словом, мы оказались на правильной стороне. И тем самым мы получаем доказательство того, что да, наш опыт был страшен, да, советское время – это, может быть, время катастрофы, историческая трагедия, – но все-таки принципиально, с точки зрения мирового баланса добра и зла, в конечном счете оказывается, что общечеловеческая составляющая здесь более важна. Вторая мировая война приобретает здесь характеристики эсхатологической битвы.
Собственно, если вспомнить такой хорошо известный в русской эсхатологической традиции текст, как «Краткая повесть об Антихристе», то там, в конечном счете, оказывается, что, при всех различиях между протестантами, католиками и православными, в ситуации противостояния Антихристу каждая из этих малых общин демонстрирует, что истина христианства в каждой из них остается.
Вот в этом плане, сколько бы мы ни могли сказать злого о советском мире, в решающий момент он продемонстрировал свое моральное превосходство над противником.
Разумеется, был один чрезвычайно неудобный момент: воспоминания о периоде с 1939 по 1941 год. Но здесь нас долгое время спасало такое правильное забвение о данных обстоятельствах, – подобное тому, как мы, например, правильно забываем о тонкостях французской истории с 1940-го по 1944-й. Вернее, мы не то чтобы особенно об этом забываем, но – выносим это за скобки. По крайней мере, для той канонической версии, которая нами используется в момент празднования, этого события нет. Именно в этот момент. То есть, имеется в виду, – мы вообще об этом помним, мы вообще можем об этом говорить, можем придерживаться самых разных мнений на этот счет. Но есть образ, который предъявляется в момент празднования, – и, разумеется, в этой ситуации подобных обстоятельств нет.