Спикировали. Задымил и взорвался один истребитель, экипаж Богданова сбил второй. Пыл у немцев слегка угас, и мы ушли от них на высоте 5—10 метров – с такой высоты на землю было страшно смотреть: так все мелькало перед глазами.
После короткого отдыха – снова в воздух: бомбить танки, закопанные у Ельни. Это хорошо: налаженная военная машина немцев стала давать перебои – вот, например, танки остались без горючего.
В этот раз я летел ведомым и понял, что это такое: бьют по ведущему, а попадают по тебе.
Небольшой перерыв в боях. Тренировались в ночных полетах, учились взлетать и садиться почти без огней на полосе – из нас готовили «ночников».
16 августа. Собраны экипажи со всего корпуса; из нашего, головановского полка десять машин. Приказ: блокировать аэродромы фашистских ночных бомбардировщиков. Не дать им взлететь. Сорвать вылет на Москву.
Один за другим бомбардировщики уходили в ночь, в полную темноту – только в конце взлетной площадки слабо светил фонарь «летучая мышь». Взлетели и мы. Пошли одни – машин у корпуса было мало, и каждый экипаж получил свою цель. Нам достался Минский аэродром.
Часа через полтора полета – четкие огни на земле. Световой маяк! Один, а за ним другие. Что такое? Догадались: немцы обозначили для себя трассы.
Чудесно – взяли курс по немецким маякам. Когда цель была близка, изменил режим работы моторов, подстраиваясь под двигатели «Юнкерса-88». На аэродроме увидели много огней, были обозначены стоянки, взлетно-посадочная полоса. Несколько бомбардировщиков выруливали на старт, а один уже начал взлет.
По командам штурмана Соколова вышли на боевой курс, штурман сбросил две бомбы. На земле сразу вспыхнул пожар, Немцы, видно, растерялись: бомбардировщики прекратили взлет, но аэродром продолжал оставаться освещенным, а на самолетах горели бортовые огни. ПВО молчала.
Штурман работал, как в мирное время на полигоне: заход – бомба, заход – бомба. Пожаров стало несколько, начались взрывы.
Так же спокойно, как прилетели, вернулись домой. Соколов отлично привел самолет на базу. В эту ночь обошлось без потерь.
В течение двух недель «ночники» корпуса летали, блокируя аэродромы фашистских бомбардировщиков.
Конец октября 1941 года. Некоторое время провел уже в глубоком тылу – на авиационном заводе. Готовился к получению нового самолета: четырехмоторного красавца ТБ-7 (ПЕ-8). Тренировался летать на нем. Машина оказалась необычайно простой и удобной в управлении.
Самолет был прекрасно вооружен. Вместо двух пулеметов, которыми располагал ИЛ-4, он имел: две пушки калибра 20 миллиметра – центральную и кормовую – и три крупнокалиберных пулемета 12,7 миллиметра – носовой и два под шасси.
В самое трудное время войны, когда враг стоял у окраин Москвы, страна посылала на фронт эти могучие, совершенные богатыри, способные летать далеко вглубь фашистской Германии. В тылу, на том заводе, куда я приехал, люди работали буквально до изнеможения, по многу часов подряд, плохо питаясь, днюя и ночуя в цехах. И только одна мысль: своей работой помочь фронту остановить фашистов.
В эти дни вызвал меня к себе полковник А. Голованов. У него в кабинете я встретился с летчиком майором Тягуниным, штурманом М. Карагодовым и несколькими незнакомыми людьми. Причина вызова была необычной.
В городе Калинине наши отступившие войска оставили невзорванным железнодорожный мост через Волгу. Через этот мост немцы питали свою ударную группировку. Все попытки нашей авиации разбомбить его окончились неудачей, хотя при налетах были потери и в людях, и в самолетах. Было принято решение разрушить мост с помощью экспериментальной техники.
Для решения этой задачи было привлечено конструкторское бюро, которое уже не один год работало над беспилотным полетом, точнее – радиоуправлением одного самолета с другого. Нам выделили две машины: бомбардировщик ТБ-3 – он должен был стать беспилотным самолетом-торпедой, и ИЛ-4.
Скоро начались пробные вылеты. Майор Тягунин со своим экипажем поднимал ТБ-3 в воздух, а следом взлетала наша машина. Рядом со штурманом Карагодовым у нас летел военинженер 2-го ранга Володя Кравец, который контролировал работу аппаратуры.
Все шло хорошо, и техника работала надежно, но пока мы тренировались, а потом преодолевали трудности, связанные с погодой и с подготовкой к вылету, положение на фронте резко переменилось к лучшему. Наши войска перешли в наступление, выбросили немцев из Калинина, и те в свою очередь тоже не сумели подорвать мост. Наверно, так даже и лучше получилось.
Но затея с радиоуправляемым самолетом не была оставлена.
В марте 1942 года была организационно создана Авиация Дальнего Действия. Командовать ею был назначен генерал-лейтенант А. Голованов, а начальником штаба – генерал-лейтенант М. Шевелев. Командование АДД стало подыскивать цель, готовить вылет.
Наконец, 25 марта мы получили «добро», вылет состоялся, но, к сожалению, из-за несогласованности в действиях разных подразделений успеха добиться не удалось. Вот как получилось.
С аэродрома поднимается ТБ-3, за ним наш ИЛ-4. После разворота заходим ТБ-3 в хвост, включаем систему радиоуправления и над аэродромом даем команду покинуть самолет. Экипаж и инженеры выбрасываются с парашютами.
Ложимся на курс. Впереди – самолет без единого человека. Это второй такой полет в истории нашей авиации. Первый выполнили в 1936 году на самолете ТБ-1. Система радиоуправления действует так хорошо, что даже не верится, будто на нашем ведомом нет пилота.
Вскоре к нам пристраиваются одиннадцать истребителей сопровождения, и мы все вместе берем курс на цель – Вязьму, где железнодорожный узел, по сведениям разведки, забит немецкими эшелонами.
Полет необычайно трудный. ТБ-3 идет со скоростью 130–135 километров в час. Скорость ИЛ-4 намного больше и, чтобы держаться за ведомым, не обгонять его, мы выпустили шасси. Летим по прямой, потому что для маневра нет скорости. Элероны малоэффективны, и от кренов удерживаю самолет рулем поворота. Для истребителей мы уж и вовсе плетемся «по-черепашьи», но они хоть могут ходить вокруг нас, а мы должны следовать строго в кильватере ведомого.
До линии фронта 50 километров. Появляются облака, спускаются все ниже и ниже. Снижаю ТБ-3, снижаюсь сам. Видим, дальше погода будет еще хуже. Действительно, линию фронта проходим на высоте 200 метров. Но что такое: где истребители? Один рядом с нами, а других не видно ни впереди, ни по сторонам. Стрелки докладывают: остальные десять повернули назад. Вот так.
Дымка сгущается. Боюсь потерять ТБ-З, подхожу к нему метров на сто. С земли начали стрелять из всех видов оружия. Наши самолеты – в кольце разрывов. Стрелки непрерывно отвечают. А моя задача: строго выдерживать курс, никакого маневра. Смотрю на истребитель – какой молодец! – не оставил.
До цели 20 километров. Идем в сплошном огне. Появляются пробоины. А облачность все давит к земле – наша высота уже 150 метров.
Внезапно – ТБ-3 исчез. Нет его, не видим под нижней кромкой облачности. Володя Кравец кричит: «Догоняй!». Я отвечаю: «Проверьте радиоуправление. Надо выдерживать скорость и курс. По расчету времени дадим команду на снижение».
Так и сделали. Но наш ведомый перестал подчиняться командам, а причину мы узнали, когда вернулись на свой аэродром: зенитным снарядом вырвало кусок обшивки фюзеляжа вместе с радиоантенной. По возвращении узнали и то, почему ушли истребители. Оказывается, они получили распоряжение вернуться, если облачность спустится до пятисот метров. Как было обидно, что пропал труд большого коллектива!
Весной 1942 года получил назначение в 432-й тяжелый бомбардировочный полк, который вскоре вошел в состав вновь организованной 45-й тяжелой бомбардировочной авиационной дивизии. Командиром первого полка был назначен майор Егоров, второго – майор Лебедев. Командир дивизии – полковник Лебедев, его заместитель – подполковник Счетчиков (ныне генерал-полковник).
Состав полка был очень опытным: кадровые летчики и штурманы гражданской авиации, летчики-испытатели, полярные летчики. Среди них, например, такие известные пилоты, как А. Алексеев и М. Водопьянов. Экипажи полка уже в 1941 году бомбили Берлин, Кенигсберг, Данциг.
После очередного курса тренировки на ТБ-7 снова боевые вылеты.
24 нюня – вылет на Кенигсберг. 25 июня – Инстербург. Получай, фашистская Германия! Пусть твои города тоже узнают, как погружаться во мрак после первых разрывов бомб, пусть торопливо и запоздало огрызаются, посылая снаряды в пустое ночное небо. Вспоминаются страшные летние месяцы сорок первого года, когда мы избегали летать над железными и шоссейными дорогами, когда беженцы, уходившие на восток, разбегались при виде любого самолета, когда люди выбрасывались из идущих на полной скорости поездов, потому что гитлеровские летчики стреляли по любому составу – с ранеными, с мирными жителями, с детьми. Геринг клялся, что небо над Германией будет немецким. Так пусть теперь и немцы узнают, что небо может быть страшным.
Приказ: готовиться к вылету на Берлин. Были выделены экипажи майора Пусэппа, капитанов Кубышко, Родных и мой. Это было все, что могла дать дивизия из тридцати кораблей для полета на полную техническую дальность.
Времени на подготовку было мало, а данных про ПВО Берлина еще меньше. Нас выручили штурман Карагодов и летчики Лавровский и Борис Кубышко (вместе мы учились в Батайской школе ГВФ). Эти наши товарищи перед самой войной летали на международной линии Москва – Берлин. Бывая в Берлине, они не раз оказывались свидетелями налетов английской авиации, и теперь они вспоминали о прежних своих наблюдениях: о расположении зенитных батарей, о взаимодействии их с ночными истребителями.
26 августа. Вылет назначен на 17.00. После завтрака – отдых. Спать не хочется, хоть и надо. В голову лезут всякие мысли – о войне, о жизни, о семье, которая осталась в оккупации в Минеральных Водах…
Время. Погода изумительная – только по лесу гулять, а не воевать. Корабли нагружены до предела и долго бегут по взлетной полосе. Наконец взлетаем. Постепенно вырабатывается горючее, и самолет становится более послушным. Погода между тем портится. Линию фронта проходим в облаках. Неожиданно быстро темнеет. В наушниках прослушиваются атмосферные разряды, корабль начинает потряхивать. За счет выгоревшего горючего набираем высоту. Поднимаемся на 7000 метров, но и здесь впереди – мощная облачность. Начинают сверкать молнии. Пытаемся обойти облачный фронт с севера, но тут тоже грозовые облака. Приказываю выключить радиостанцию. На приборах в самолете – снег. На пулеметах турель-ной установки, двумя жалами торчащих впереди самолета, – вольтова дуга. Корабль бросает как щепку. Огромную, перегруженную машину подхватывает восходящий поток и несет вверх. Не успеваю моргнуть глазом, как уже набрали 500 метров. Тут же корабль резко кренится влево, и мы проваливаемся куда-то вниз, повисая на привязных ремнях. И снова – вверх.