Второй. Операция была спланирована по старинке, исходя из опыта гражданской войны. Взять хотя бы включение в армию целого кавалерийского корпуса. Как будто трудно было предугадать, что непролазные лесные дебри, полутораметровые снега и незамерзшие под ними болота – гибельные для кавалерии места. Но наши большие военачальники еще пребывали во власти воспоминаний о триумфальных рейдах Первой конной в степях Украины. Трагические результаты такой недальновидности общеизвестны. Кони генерала Гусева – убитые, павшие и полуживые – пошли в солдатские котлы во время окружения.
Теперь о Любанской операции в двух основных ракурсах: как было в действительности и об искаженной, точнее сказать, о клеветнической интерпретации ее.
Подавляющее большинство воинов 2-й УА, соединения, отдельные части и армия в целом честно выполнили свой воинский долг, сражались до последнего момента, насколько хватило сил. И даже сверх всяких мыслимых человеческих сил. Выход из окружения начали только после соответствующего приказа Ставки.
Но вот в июне 1942 года мы, оставшиеся в живых, с тяжелыми боями и огромными потерями вырвались из окружения. Дистрофики, израненные, обмороженные, с распухшими от длительного пребывания в болотах суставами… И начинается новая полоса испытаний. Нас именуют окруженцами и власовцами. Таскают по допросам. Мы заполняем длинные анкеты. Мы попадаем в некую касту фронтовых париев.
Незавидна участь и павших в боях наших однополчан, которых мы своими руками хоронили в братских могилах. Военкоматы и отделы собеса не распространяют на их семьи право пользоваться льготами, которые по закону причитаются вдовам, сиротам и родителям павших бойцов и офицеров Красной Армии. К нашим свидетельствам относятся с недоверием – подавай, мол, документы. Тот факт, что большинство штабных документов погибло в окружении, что, говоря словами поэта Семена Гудзенко,
Когда идут в атаку писаря,
О мертвых не приходят извещенья, —
этот факт в расчет не принимался. А вдруг, дескать, сержант такой-то не убит, а сражался под командованием Власова!
Этому сильно способствовала фашистская пропаганда. Геббельс в восторженном исступлении распинался на весь мир: известный советский генерал, любимец Сталина Власов перешел на сторону вермахта вместе со своей армией. Эту клевету передавали и крупные радиостанции Германии, и всевозможные фронтовые радиопередатчики. Многие миллионы листовок с «сенсацией» были разбросаны над нашими войсками.
В результате произошло нечто такое, во что трудно поверить. У нас, в нашей стране, нашлись весьма влиятельные круги, которые вольно или невольно подхватили версию Геббельса. Те военачальники, которые крайне неграмотно спланировали Любанскую операцию и чувствовали себя ответственными за катастрофу, нашли в лице предателя Власова козла отпущения. И стали валить на него все – и чем он действительно повинен, и свои грехи. Видимо, такой ход устраивал и Ставку. И вот появились формулировки: «Власов предал 2-ю Ударную армию», «Власов сдал свою армию в плен», «Власов увел Вторую Ударную к немцам, и она сейчас является ядром РОА»…
Эти формулировки были подхвачены неразборчивыми журналистами, некоторыми писателями, пропагандистами, и – пошла писать губерния! Эти формулировки ранее официально, позже в виде упорных слухов продержались много лет и до конца не преодолены вплоть до наших дней.
Мы, оставшиеся в живых ветераны Любанской операции, наиболее пострадавшие в этой истории, не горим чувством отмщения. Нам важно дожить до тех дней, когда будет установлена и обнародована истина. Отчасти это случилось. Но только отчасти.
Почему было не оценить ситуацию объективно? В начале войны мы еще не умели по-современному воевать. Не имели в достаточном количестве ни авиации, ни танков, ни автоматов, ни боеприпасов. Эвакуированные заводы еще только-только разворачивались на Востоке. А ждать нельзя, действовать надо немедленно – умирающий от голода Ленинград взывал о помощи. И попытка оказать такую помощь была сделана – на спасение Ленинграда и ленинградцев брошена наскоро сформированная 2-я Ударная.
Мы, любанцы, с таким чувством и воевали. Наше настроение, наш порыв точно выразил отважный солдат, прекрасный поэт Сергей Наровчатов (цитирую по памяти, передаю суть): «Нет, у нас не хватило бы ни физических, ни моральных сил без нормального снабжения продуктами и боеприпасами месяцами сражаться вдали от человеческого жилья, в непроходимых чащобах и топях, если бы не чувствовали дыхание огромного города, изнемогающего и с надеждой ждущего нас!»
Высказываю точку зрения свою личную и большинства ветеранов-любанцев. Военная биография Власова до Любанской операции общеизвестна: он числился в обойме очень способных и перспективных генералов. Поэтому-то его и послали во 2-ю УА – спасать положение. Но Власов вступил в командование, когда армия была уже в окружении и, до предела измотанная, обескровленная, вела тяжелые оборонительные бои. Спасти ее с помощью внутренних резервов уже не смог бы никакой полководческий талант. Оставался единственный шанс – мощный и достаточно широкий прорыв извне. Но для осуществления такой операции у Ставки не было резервов. Дело же стали изображать так, будто Власов, направляясь на Волховский фронт, вынашивал планы измены. Стали выискивать (или присочинять!) симптомы будущей измены Власова. Ворошили даже его родословную в поисках ее истоков. Никаких убедительных доводов в пользу того, будто Власов на посту командарма 2-й УА умышленно вел армию к гибели, нет.
Штаб 2-й УА был укомплектован опытными, волевыми и надежными командирами и политработниками. Самый яркий пример – комиссар И. В. Зуев. Исключено, чтобы люди, подобные И. В. Зуеву, позволили Власову заниматься предательской деятельностью. А между тем именно так толковали ситуацию руководители Советской Армии и Ставка. В «устных ветеранских архивах» хранится такая история.
Когда были установлены обстоятельства героической гибели комиссара Зуева, совет ветеранов 2-й УА начал ходатайствовать о присвоении ему посмертно звания Героя Советского Союза. Категорическое вето на эту попытку наложили весьма высокопоставленные политработники из Главного политуправления, сформулировав свое отношение примерно так: «Ни в коем случае! Зуев проявил политическую близорукость. Не разглядел в лице Власова махрового врага народа».
Когда бои разгорелись уже в непосредственной близости от штаба, когда в контратаку пошли штабные писаря, по приказу Власова штабисты расчленились на небольшие группы, чтобы пробиваться на восток по разным маршрутам. Одну группу возглавил Власов, другую – Зуев, и так далее.
В «устном архиве» хранится и такая история, имеющая отношение к данному этапу драмы. Якобы в одну из групп Власов отобрал крепких боеспособных автоматчиков и дал им особое задание: вынести из окружения армейское знамя. Если такой факт действительно имел место, то он свидетельствует, что в тот день Власов еще не был предателем.
Обстоятельства гибели Зуева установлены довольно точно, они общеизвестны. Что же касается места и времени пленения Власова, то на этот счет одна версия сменяла другую. Если согласиться с тем, что группа Власова, прежде чем сдаться в плен, предприняла несколько неудачных попыток перейти линию фронта, то этот факт явится еще одной важной характеристикой поведения Власова незадолго до его рокового шага.
Но вот Власов сделал роковой шаг. А ведь у него был выбор. Или драться до конца, или в последний момент воспользоваться оставленной на свою долю пулей. Так поступили, например, комиссар Зуев и командарм-33 генерал Ефремов. Или, оказавшись все-таки в плену, не запятнать честь советского офицера. Так поступили генералы Карбышев и Лукин. Однако Власов избрал третий путь – пошел на услужение к фашистам. Он оказался, трусом, беспринципным шкурником. Решив, что исход войны уже предрешен, поставил карту на «победителя».
Только со дня сдачи в плен, а точнее говоря, с момента допроса в штабе 18-й немецкой армии, о Власове, бесспорно, можно говорить как о злостном клятвопреступнике и предателе.
Кстати, обстоятельства пленения Власова наглядно убеждают всякого непредубежденного человека, что «сдать в плен», «увести к немцам» целую армию он никак не смог бы даже при большом желании. В последние недели, во время странствий по болотам, в его распоряжении было несколько человек.
Успешно завершив огромный труд по восстановлению доброго имени героев Бреста, писатель Сергей Сергеевич Смирнов сразу же переключился на Любанскую операцию. И эта очередность в выборе главного направления его писательских поисков очень показательна.
Писатель часто выступал перед всесоюзной аудиторией в телеальманахе «Подвиг». Со своей «вышки» он обозревал всю панораму недавних сражений Великой Отечественной войны и усмотрел, что воины 2-й Ударной взывают о восстановлении справедливости. И живые, и мертвые.
Машина «литературной скорой помощи» прибыла в Новгород. С присущей ему энергией Сергей Сергеевич горячо принялся за дело. Надев бахилы, он вместе с местными следопытами бродил по при-волховским топям. О первых результатах исследований писал в «Новгородскую правду». Так, в нескольких номерах подряд печатался его большой очерк «Комендант «Долины смерти» – о поистине подвижнической деятельности главного новгородского следопыта Николая Орлова. К большому сожалению, из-за тяжелой болезни и преждевременной кончины Сергей Сергеевич Смирнов не успел довести свой благородный замысел до конца. Нужно сказать, что новгородские следопыты и краеведы, как, например, династия Орловых, совершили настоящий подвиг. Начиная с первых послевоенных лет, квадрат за квадратом прочесывают они зону прорыва 2-й Ударной армии и выносят из болот останки павших воинов. По обочинам шоссе Новгород – Чудово выросла череда братских могил, в которых покоятся тысячи (большей частью безвестных!) любанцев. Эта работа продолжается до сих пор.
Делается это чаще всего исключительно по инициативе самих же следопытов. До последнего времени должной поддержки со стороны партийного и советского руководства Новгородской области они не получали. Наоборот, в своей благородной подвижнической деятельности они постоянно наталкивались на явное или скрытое противодействие, неодобрение. Дескать, чего они там из кожи вон лезут из-за каких-то власовцев.