Телефонисты таскались со своими телефонами по полю.
Проходя по поселку, можно встретить солдатскую кухню, сброшенную с колес и приспособленную для варения самогона. Подошли мы к одной кухне. Женщина лет тридцати трудилась около самогонной «фабрики». Спрашиваем:
– Где муж?
– Был в партизанах, да убили. Вот и осталась: четыре человека ребятишек, надо как-то кормить.
Спросили бутылку самогона. Налила, расплатились. Все попробовали, остатки вылили: самогон варили из картошки – противный, душной и кислый. Первач хозяева продавали офицерам: у них больше денег, и они платили щедро.
Пошли дальше – опять кухня, опять дымится и пахнет самогоном. Стоит также на улице, возле амбара, на видном месте, чтобы все видели!
Приехали в рабочий поселок Конопницы. Небывалое зрелище поразило взгляд. Наш русский солдат, обозленный войной, вооруженный винтовкой, с ножом, с гранатами на поясе, шатаясь, чуть не падая, кричит:
– Я никого не боюсь! Я перебью всех немцев!
Свою речь он украшал крепким русским словцом.
На спиртзаводе солдаты нашли цистерну со спиртом. Тащили спирт: кто ведром, кто котелком. В общем, было все кругом пьяно.
Появились случаи убийства: слово за слово, патрон в патронник и – бах! Прав тот, кто стреляет первым.
У нас в дивизионе умер от спирта красноармеец Тамашевич.
Но в нашей батарее был полный порядок: все шло чинно-благородно. Комбат сам поставил эмалированное ведро на стол, взял стограммовую мерочку и говорит:
– Ну, христолюбивое воинство, выпьем за победу по стопочке, а остальное приберем про запас. Не напиваться же нам, как те, что бегают и стреляют!
Раскраснелись бойцы, заговорили. Старший лейтенант, видя, что все добродушно относятся друг к другу, все любят друг друга, любезно относятся к нему, расчувствовался.
Сержант говорит:
– Ну, ребята, выпейте еще по стопке, кто хочет.
Охотников нашлось не много.
Пришли в хутор – там тоже было человек десять бойцов. Хозяин всю ночь торговал ливерной колбасой. Солдаты покупали.
Тем временем какая-то часть украла у хозяина телку-полуторницу. Хозяин хватился не сразу, а когда обнаружил пропажу, ночь уже прошла, воров и след простыл.
Проехали город Конев. Какая-то речка. Отступая, немец взорвал мост. Нетерпеливые танкисты бросились переправляться по льду и провалились под лед. Торчат в полынье стволы орудий. Так погибли еще два танка. Экипаж наверняка тоже погиб. Наши трактора и орудия прошли благополучно.
Движемся по дороге на Познань.
По дороге то и дело встречаются стоптанные нашими танками автомашины – легковые и грузовые, повозки со скарбом. Вот подбежал солдат к повозке и хватил ножом перину – разорвал. Полетело перо, гонимое ветром. В колонне смех: потеха!
Ночью отбит у немцев склад с продовольствием. Наши ребята сходили, хотя это было небезопасно, в склад, набрали мясных консервов, сливочного масла, запечатанного в непромокаемую бумагу, повидла в ведерных банках – ну, и снова зажили по-пански. На другой день захотелось и мне пойти что-нибудь поискать.
Стоит пушка 78-миллиметровая, и один солдат матерится и кричит:
– Я вам, туды вашу мать, дам!
Это он на немцев кричит. В одной гимнастерке и пилотке. Сам заряжает и палит.
Забежал я в те двери, куда вошли наши ребята. Нашел сливочное масло, набрал в вещмешок. Попались консервы – прихватил и их.
Надо выходить – не знаю, куда! Вижу дневной свет, вышел к дверям – незнакомо все, не тут вышел, а с противоположной стороны – к немцам. Осторожно выглянул в дверь, а в стену – раз, как ломом кто ударил! Я обратно. Чуть не остался навечно: пуля ударилась в гранит, расплющилась и тут же упала.
Осторожно пошел искать другой выход – набежал на убитого красноармейца. Инстинкт самосохранения подстегнул меня – вылетел я на свет и угадал в те двери, в которые входил. Немного отлегло.
Солдат все еще воевал один, сам заряжая и стреляя по домам, где был противник.
У нас в кустах была оборудована уборная, а рядом выемка – земля взята на дамбу, в выемке вода. Сижу, «культурно отдыхаю». Летят наши самолеты бомбить передовую. Думаю: «Ну, дадут перцу немцу!» Тут под наши самолеты с высоты пикируют немцы. Посыпались бомбы, полетели осколки и камни-булыжники. Вспрыгнул я – некогда надевать штаны, – упал, а бомбы сыплются! Думаю: надо ползти ближе к воде. Пополз, штаны вовсе с меня спали. Мне смешно и не до смеху!
Ночью немецкий самолет навешал на парашютах фонарей и бомбит переправы всеми видами бомб.
По Франкфурту постреляли только один раз – по вокзалу. Стрелять по городу начальство не разрешило: немцы предупредили русских, что в городе много химических заводов и за последствия обстрелов или бомбежек мы, мол, не отвечаем.
То ли мы так привыкли к реву пушек или пушки были рассредоточены по всему кольцу окружения, гром казался не таким уж страшным. Но какой же ад создался в центре города, где рвались тысячи снарядов!
Отстрелялись – пора и отдохнуть.
Пришел сержант Можаров. Хоть пьяный, хоть трезвый, он был непокладистый, а сейчас не допускал никого слова сказать. Имея при себе на вооружении автомат на груди, пистолет на ремне, он взял из пирамиды карабин:
– Я сейчас пойду немок искать!
– Ну, а карабин тебе зачем? – уговаривали его товарищи.
Тут появился Алешка Шишов, кричит:
– Зачем мой карабин берешь?
Можаров взревел:
– Ах, твою мать!
Загнал патрон в патронник и – бах! В Алешку не попал, а спал под навесом наводчик по фамилии Козел – попал ему прямо в сердце. Наводчик умер, даже не встрепенулся.
Красноармейцы схватили убийцу и всю его башку избили в кровь. Кто-то перевязал ему голову, и бросили его на прицеп со снарядами. Он уснул.
Слухи о капитуляции Берлинского гарнизона.
Ночью на 2-е мая тихо. Порой пролетит немецкий бомбардировщик, но и по нему не стреляют зенитки.
Вечером 9-я батарея выехала в центр Берлина на прямую наводку.
Надвигался рассвет. Вот бежит солдат-украинец. Я его узнал: он был нашего дивизиона, такой черный, корявый парень.
– Ребята, наверно, немцы сейчас будут капитулировать. Я сам видел, – говорил он, – как немецкий генерал и наш майор встретились с белыми флагами!
И действительно, вскоре из-за угла по улице с переднего края появилась колонна немцев. Они были обезоружены, в шинелях, рюкзак на спине, противогаз, одеяло и плащ-палатка у каждого. Голова колонны прошла метров тридцать за мою тележку и остановилась. Хвост колонны был еще за углом. Немцев никто не конвоировал.
Проснулся Можаров – башка вся в бинтах.
– Что тут происходит?
– Видишь, немцы капитулируют.
Схватился за голову:
– Что я наделал, что я наделал!
Прибежали два автоматчика, хотели забрать Можарова, я не дал:
– Охраняю арестованного я и у меня есть начальство.
Подбежал старшина:
– Еланцев, отдай Можарова: это люди из особого отдела.
Прощай, Берлин! Едем к центру. Улица Адальберт-штрассе. Местами разрушено метро. В одном из входов в метро загнаны два немецких танка. Улица Адмирал-штрассе. Едем где-то недалеко от рейхстага. Комбат и двое красноармейцев бывали в рейхстаге, заходили в подземелье, где гитлеровцы отсиживались, как барсуки. Вот и река Шпрее. Здесь она широкая, в дамбах. Вот так и хочется ей выплеснуться из берегов! В воде торчат затопленные пароходы. Другие стоят на якоре.
От центра на выезд из города едем по одному восстановленному мосту. Вдали по реке много мостов. На берегах четырехэтажные дома, из окон которых – чуть не из каждого – торчит белый флаг, знак капитуляции. Красота-то какая – не насмотришься! И снова сердцами бойцов овладевает гордость за силу нашего оружия. Прощай, Берлин! Помни русского солдата! Может, будем друзьями.
Праздник победы. Батарейный обед. По сто грамм. Все как-то счастливы: вот и кончилась война!
– Может, скоро отпустят домой, – мечтаем с ребятами.
Под вечер множество ракет появилось над лесом. Начали и наши пускать ракеты. Загорелась высохшая за день трава – стали тушить сырыми свежими ветками. Потушили и прекратили фейерверки.
В сторону Берлина поднялась артиллерийская стрельба. Все небо покрылось дымками от разрывов.
– Салютуют, – говорят бойцы.
Но скоро зашлепали о землю осколки – и укрыться негде, и погибать так глупо нет охоты! Встать под сосну? Как-то стыдновато.
Стреляли не только зенитки, стреляли и полевые пушки, а может, и союзники.
Все обошлось благополучно. Осколки скоро перестали шлепать о землю. Тишина восстановилась…
«ЗС» 05/2005
Иван КалининОб особенностях пополнения запасов сухарей
Встречались мы с Иваном Михайловичем Калининым, художником, бывшим фронтовиком и «врагом народа», и его супругой Тамарой Александровной раз пять-шесть в их уютной маленькой квартирке в центре города. Очень милые оказались люди. Принимали нас радушно, даже весело. Эмоциональный, подвижный, ироничный Калинин вначале «опробовал нас на зуб», а затем быстро увлек своею «повестью непогашенной луны», демонстрируя потрясающую память.
– В Туле два месяца из нас, желторотых юнцов, пытались сделать солдат. Весенняя грязь. Муштра с утра до ночи. Голые нары. Бесконечные наряды вне очереди. Голодный паек. Учили ползать по грязи, зарываться в землю, плюхаться по команде в лужу. Сержант весело кричал: «Грязь лучше, чем пуля!» Выдали винтовки образца 1891 года. За все два месяца сделали всего… по три выстрела, такая, знаете ли, была огневая подготовка. Учили по-старому, по м