Дорога обстреливалась все время. Однако большинство бомб и снарядов падали около, рядом. Шоферы маневрировали, меняли скорость. Дорожники тут же находили новые, обходные пути или «латали» дорогу – укладывали деревянные мостки, вмораживали настилы. Трасса разрушалась, но дорога продолжала жить.
Сама по себе езда по льду была делом сложным и опасным. Под действием сильных ветров, изменения уровня воды в озере происходили частые подвижки ледяных полей, на пути возникали ледяные горы иногда по пять-десять метров высотой. Появлялись трещины и разводья. Надо было строить множество перекидных щитов и мостков. За зиму 1941–1942 года мостостроительный батальон на льду озера установил 147 сборно-разборных мостов, способных выдержать тяжесть не только груженых автомашин, но даже танков.
Постепенно дорога, можно сказать, обживалась. Вдоль трассы появились палатки и снежные домики дорожников, ремонтников, которые жили здесь, чтобы в любую минуту прийти на помощь шоферам. В таких домиках устанавливались «буржуйки», к ним тянули телефонные кабели.
На седьмом километре трассы располагалась палатка санитарно-медицинского пункта. В ней в течение всей суровой зимы жила Оля Писаренко, военный фельдшер. Она своим мужеством и выносливостью удивляла даже ветеранов Ледовой дороги. Работала без отдыха и сна, часто под жестоким огнем оказывала медицинскую помощь раненым и обмороженным.
Однажды ее участок дороги бомбило шестнадцать фашистских самолетов. Бомбы изрешетили трассу. Оля попала в пробоину. С трудом ей помогли выбраться, но она не ушла с трассы, сама чуть живая и обмороженная, она продолжала помогать раненым.
По трассе фактически проходил фронт. И каждый выполненный рейс был как выигранный бой. Трасса жила необычайно напряженно. Вот записи из дневника штаба 64-го полка, личный состав которого все время находился на льду и обслуживал дорогу:
«23 ноября 1941 года провалились под лед несколько лошадей и автомашин.
5 декабря. Налет фашистской авиации на четырнадцатый километр… Подожжена автомашина с бензином. Между десятым и пятнадцатым километрами разорвалось тридцать снарядов, по всей трассе сброшено около ста сорока бомб. Между двадцатым и двадцать пятым километрами образовалась продольная трещина».
Несмотря ни на что движение по трассе не прекращалось. Сразу после налетов выходили на лед дорожники, прокладывая новые дороги. Тут же регулировщики бежали к машинам, показывая шоферам новый путь. А регулировщиками были ленинградские девушки-комсомолки. Они стояли под ледяным ветром или снегом на расстоянии 350–400 метров друг от друга днем с флажками, а ночью с зажженными фонарями «летучая мышь». Круглые сутки в любую погоду несли они свою героическую вахту.
В январе на окрепший лед можно было установить тяжелую зенитную артиллерию. При ее появлении прицельно бомбить дорогу врагу почти не удавалось.
Трассу прикрывали войска Ладожского района ПВО, полки зенитной артиллерии и истребительной авиации фронта и флота, бойцы стрелковых частей и морской пехоты, погранвойска и дивизия НКВД. Все подступы к Ледовой дороге были заминированы. В результате всех этих мер поток грузов в Ленинград с каждым днем возрастал.
Была даже организована бригада по подъему машин и танков со дна озера. После ремонта они вновь возвращались в строй.
Участники дороги радовались каждому увеличению пайка ленинградцам. 25 декабря было первое увеличение нормы хлеба. Минимальная составляла для рабочих 250 граммов в день, для всех остальных – 125 граммов. Но уже в апреле ленинградцам выдавали в среднем по полкилограмма хлеба и увеличили нормы на другие продукты. Город жил и продолжал сражаться.
В апреле стал таять снег, поднялась вода, она заполнила колею дороги. Вот когда начались наши мучения. Чуть начнешь буксовать или тормозить, и лед под тобой уходит в воду. 24 апреля трасса была закрыта.
152 дня просуществовала легендарная Дорога жизни. За это время было перевезено свыше 361 тысячи тонн грузов – продовольствие, горючее, снаряжение. Было эвакуировано более полумиллиона ленинградцев. Благодаря перевезенным грузам стало возможным не только кормить ленинградцев, но и создать двухмесячный запас продовольствия. Этот титанический труд был свершен двадцатью тысячами человек, строившими и перевозившими грузы. Среди них были высококвалифицированные специалисты, замечательные командиры и политработники, преданные Родине рядовые. Все вместе они совершили беспримерный подвиг мужества, и подвиг этот бессмертен.
Рассказ записала М. Русова
«ЗС» 04/1982
Александр ШумиловНадежда с острова Надежды
Первая глава книги А. Шумилова «Неизвестные страницы войны, или Судьбы по ленд-лизу»: «Надежда с острова Надежды». В книге собраны воспоминания моряков транспортного флота, обеспечивших в годы войны перевозки миллионов тонн столь необходимых тогда нашей стране военных грузов: самолетов, танков, автомашин, зенитных и бронетанковых орудий, боеприпасов и горючего…
О том, что началась война, Надежда Наталич узнала… накануне. Пароход «Декабрист», на котором она служила медиком, пересекал Тихий океан, возвращаясь из Америки. По их судовому календарю заканчивалось 21 июня. А там, на западной границе СССР, уже гремела канонада, рвались бомбы. Уже наступило проклятое завтра – 22 июня 1941 года. Многие годы спустя расскажет Наталич об огненных милях «Декабриста», об удивительной арктической зимовке горстки советских моряков, о своей изломанной, искореженной судьбе.
«Часто вспоминаю тех, которые погибли. Полвека уже прошло, а я – вот ей-Богу – каждого помню. Я тогда словно невменяемая была – ничего не боялась. Как будто бы так и надо – война и есть война. А страху никакого».
Соседки по двору подсмеивались над ней, не верили.
– Расскажи, морячка, расскажи. Побреши, как на острове жили.
Поверить-то действительно трудно. Согнула морячку жизнь, сгорбила. Болит на погоду лопатка, перебитая прикладом конвоира, – ни сесть, ни лечь. Бывает, ходит ночь напролет по своей комнатушке. Не уснуть – ходит и вспоминает. А лучше сказать – заново видит. Есть ведь оно – зрение памяти…
Можно было бы с самого начала рассказывать – как приехала девчонка во Владивосток, как влюбилась с первого взгляда в море, как упрашивала капитана – возьми, дяденька. Из их-то орловской деревни она первая, может, море увидела…
Сохранилась старая фотография: девичий овал лица, платьице с кружевным воротничком, а на голове – белая косынка с красным крестом. Такой она была в молодости – фельдшерица Надежда Наталич, сестра милосердная. То ли в конце тридцатых фотография сделана, то ли в сороковом. «До войны» – этим все сказано.
«В июле сорок первого, – рассказывает Надежда Матвеевна, – пришли мы во Владивосток. Только разгрузились – приказ: идти за грузом в Магадан, а оттуда – в Англию. Там пробыли с месяц, наверное. Пушки, пулеметы на палубе установили, и команду военному делу подучили».
Мир, к счастью, объединился против фашизма. Уже в июле – августе СССР, Великобритания и США подписали соглашения о взаимопомощи, об экспортно-импортных перевозках по ленд-лизу. Союзники поставляли боевую технику, боеприпасы, горючее; Советский Союз – сырье для военных производств. Первый караван – шесть транспортных судов – пришел в Архангельск 31 августа. А уже с октября перевозки, можно сказать, стали регулярными. Обычно караваны формировались у берегов Исландии или Шотландии. И направлялись в Архангельск или Мурманск под охраной боевых кораблей.
«Декабрист» в одиночку пришел в Мурманск с военными грузами на борту в январе сорок второго. Первый арктический рейс его закончился благополучно. Помогли непогоды, полярная ночь. Только у входа в Кольский залив налетели фашистские самолеты. Из трех бомб, сброшенных на «Декабрист», две взорвались в воде, не причинив вреда судну, а третья попала в трюм, где лежали бочки с бензином, и… тоже не взорвалась! По словам Надежды Матвеевны, бомба оказалась начинена клочками материи и бумаги. Здесь же лежала записка: «Помогаем, чем можем. Эрнст Тельман».
Подобных легенд в первое время немало ходило – очень хотелось верить в это. Так или иначе, прав был Папанин – уполномоченный ГКО (Государственного комитета обороны): «Считайте, что вся команда второй раз на свет родилась».
Вначале, как известно, Гитлер делал ставку на блицкриг. Караваны тогда шли относительно спокойно. Но позже – уже к весне – на базах Северной Норвегии скопились главные силы флота Германии, морской авиации. Битвы в арктических морях достигли невиданного ожесточения.
27 мая 1942 года очередной конвой был атакован ста восемью бомбардировщиками и торпедоносцами. А вдобавок – подводная «волчья стая» адмирала Деница, эсминцы, тяжелые крейсера.
Можно представить себе этот грохочущий, огнедышащий ад. Горело море – в самом буквальном смысле слова. Ведь были в караванах и танкеры, которые везли мазут, авиационный бензин. Когда бомба или торпеда попадала в судно, груженное боеприпасами, на поверхности моря не оставалось ничего – ни обломка, ни щепки. И ни единой, конечно, живой души. Только столб огня высотой в сотни метров.
Закон конвоя был предельно жесток – по необходимости жесток. Даже если судно оставалось на плаву, никто не мог остановиться, чтобы оказать помощь. Если остановишься – станешь мишенью, поставишь под удар и другие суда.
Экипажи тонущих судов, люди, сброшенные взрывом в ледяное море, могли надеяться только на спасательный корабль, идущий в кильватере за судами каравана. Спасатель на специальных «выстрелах» (длинных штангах) вываливал за борт сетки, чтобы люди могли уцепиться за них. Вот и все, чем можно было помочь. Да и то, говорят – запутавшись в сетках, тоже погибали люди.
Для многих тысяч моряков воды Атлантики, Баренцева моря стали навечно общей могилой. Не только для русских, конечно. На иностранных транспортных судах плавали американцы, англичане, канадцы – люди самых разных национальностей: евреи, поляки, норвежцы, арабы, индусы, китайцы… Плавали, подчеркнем, добровольно, несмотря на немалые потери в каждом из караванов.