Выруливаю в самый конец аэродрома, дальше некуда, дальше кусты кизила. Еще раз опробовал двигатель.
– Ну, бывайте!
Даю мотору полный газ, придерживаю машину на тормозах. Мотор ревет, но этого мало. Тут же даю полный форсаж двигателю и отпускаю тормоза.
Машина сначала нехотя, затем все быстрее и быстрее набирает скорость, но этого мало, ах, как мало для взлета. Вижу, как быстро, очень быстро, приближается конец аэродрома, за ним дорога. Дальше – Геленджикская бухта, и туда-то, возможно, полетят остатки от того, что сейчас называется боевым самолетом. Мысленно умоляю машину:
– Ну, милая, ну, хорошая, взлети! Ну, взлети же!
Остановиться уже нельзя, все равно гибель. В какую-то долю секунды мелькает глупейшая мысль: «Зачем все это, почему именно я? Ведь есть же более опытные летчики!» Но думать некогда. И вот перед самым концом аэродрома я резко, возможно излишне резко, тяну ручку управления на себя. Этого делать нельзя, я это прекрасно знаю, машина может оторваться от земли без скорости и свалиться на крыло, или просто упасть. Но в данном случае, это был выход из положения, и машина, моя хорошая машина, весом более пяти тонн, взлетела. Нет, она еще не взлетела, она только оторвалась от земли и как бы повисла в воздухе. Теперь необходимо ей помочь удержаться в этом положении. Очень осторожно отдаю ручку понемногу от себя.
Подо мной вода, до нее каких-нибудь полтора-два метра. Мотор не ревет, он как-то металлически звенит всеми частями. Страшно, и в то же время просыпается чувство первой победы. Победы над стихией, над этим сумасбродным ветром. Победы над самим собой, что, вопреки всем уставам и наставлениям, я взлетел!
На малой скорости и на малой высоте, в бухте, огороженной кругом горами, где ветер дует, как хочет, машину бросает так, что еле сидишь в кабине, но все это пустяк по сравнению с тем, что осталось позади.
Вот и Цемесская бухта, дальше виден Новороссийск. Возможно, специалист-историк и назвал бы такую картину «ясная карта современного боя», у меня при виде такой картины почему-то сжимается сердце, хочется кричать:
– Зачем все это, зачем? Неужели нельзя жить мирно, по-человечески? Кто вас, немцы, просил прийти сюда? Кто будет отвечать за все поруганное, за города, которые фактически остаются только на карте? За разбитые семьи, за убитых отцов и сыновей? Неужели нельзя жить, как подобает всему человечеству? Ведь звери и те стараются жить в мире!
Но настроение человека – это одно, а выполнять задание все же надо.
Подлетаю ближе, сейчас не до настроения. Нужно найти то здание, которое раньше называлось Клубом моряков. Вот он, морской порт, вот мол, пробитый в нескольких местах нашими торпедными катерами.
Во время высадки десанта мол был подорван нашими торпедами, и в эти-то бреши прошли катера с десантом. Все хорошо видно. Прекрасно вижу элеватор и холодильник, вернее, то, что от них осталось. Но где же клуб? Думать некогда, самолет летит, мотор работает, бензин кончается и некогда размышлять. Нужно быстрее сосредоточиться, вспомнить все сразу, весь снимок, который мне был показан перед вылетом.
Там, на аэродроме, было все ясно, здесь же дело другое. Смотрю на весь порт, ищу глазами эту точку, цель всего полета, и не вижу. Нельзя возвращаться, не выполнив задания, но нельзя и лететь хотя бы лишние пять минут, тогда не долетишь до дома. И, как, очевидно, бывает в таких случаях, когда человек отчаивается и думает, что все пропало, в этот миг сознание проясняется и все становится на свое место.
Я увидел нужный дом! Этот дом желтого цвета почти не побит, или мне так показалось с воздуха, но вижу, что во дворе кто-то бегает, захожу на этот двор и с небольшим принижением подлетаю к заветной точке. Вижу, как взлетают разноцветные ракеты. Черт возьми, они могут в меня угодить этими ракетами!
Все идет по плану. Должен быть дом желтого цвета – вот он, должен быть двор – вижу и его, должны быть ракеты – вижу и их, значит, все верно. Почему-то впервые не доверяю электрической технике сбрасывания бомб. Берусь за рукоятку аварийного сбрасывания и резко перевожу на себя. Самолет как бы подпрыгнул, освободившись от непосильной ноши, и рванулся вперед. Мельком одним глазом, а, вернее, инстинктивно чувствую, что посылки дошли до адресата. Теперь скорее домой.
Левый разворот, мотору нормальный режим – и домой, как можно скорее. Немцы могли передать своим, что я всего лишь один и сбить меня можно даже из рогатки. И все же хочется посмотреть на дело рук своих. Оборачиваюсь, смотрю и осознаю такую картину. Оказывается, по мне стреляли почти на всем боевом заходе. Видны дымки от разрывов зенитных снарядов, они черные. Видны разрывы от зенитных эрликонов (снарядов), их больше, и они сизые. Это я могу отличить в любое время. Но почему-то я не видел огня во время полета. Неужели так был занят поиском цели? Возможно, да.
Вот и родной аэродром, захожу на посадку. Теперь самое главное – не разбить машину, мешает очень сильный боковой ветер слева. Но все в порядке, я выполнил задание, я счастлив! Из глаз потекли слезы, и мне не было стыдно за них перед своим любимым механиком. Я выдержал испытание!
Выключаю двигатель, механик помогает мне снять парашют. Подходит командир полка и с ним… генерал Петров. (Когда же он приехал?)
– Товарищ генерал, все в порядке, ваше задание…
– Знаю, знаю. Уже доложили, все в порядке. Я знал, что моряк моряка никогда в беде не оставит, на то вы и моряки. Вокзал видел?
– Вокзал? – Ах ты, мать честная, для этого у меня просто не хватило времени. – Нет, вокзал не видел. Но, если он существует, то я его найду, найду, во что бы то ни стало. Разрешите еще раз слетать. Все равно найду!
– Слетать нужно, товарищ младший лейтенант, нужно. На этот раз полетите втроем, но у каждого свое отдельное задание. Так что втроем полетите только до города, а там… В общем, будьте внимательны, сейчас огня будет побольше, теперь вас немцы будут ждать.
Собираемся втроем, лейтенант Игнатьев, капитан Данилов и я. Начинается обсуждение задания. Данилову будет легче, чем нам, он летит на тот же клуб. Игнатьев на холодильник.
Значит холодильник тоже наш. Ну, десантники дают шороху, а может быть, это ребята с Малой земли захватили его и закрепились, а теперь сидят и кукуют без боезапаса.
Тяжеловато им. Но ведь это здорово! Десантники на холодильнике, в клубе и даже почти в центре города на вокзале. Это же… – нет слов, какая победа! Да разве тут усидишь на месте?
Но хотя ликование – вещь хорошая, братцы, не забывайте, что у нас впереди попутный ветер. Я его уже прошел, а вот вам каково будет? Все, что запомнил о взлете, конечно, передал своим ребятам: как себя чувствуешь, как держится машина, как себя вести в данной ситуации. Главное – быть спокойным и рассчитывать только на свои нервы. Все всем вроде ясно.
Мне тоже придется лететь на вокзал. Что поделаешь, дал обещание – выполняй, таков закон флота.
Нужно подумать, как бы проскочить сквозь огонь противника, а он возможен везде, и особенно – на высоте. Значит, полет должен проходить только на бреющем – если можно так выразиться, прямо по крышам домов. Нелегко будет проскочить в город туда и обратно. Особенно у цели, так как я не могу маневрировать самолетом, лечу-то ведь с грузом, и я его могу просто потерять по дороге. Тогда зачем весь сыр-бор затевать? Нет, так дело не пойдет. Решаю лететь ближе к горе, на закате солнца там теневая сторона, значит, меня почти не видно будет на этом фоне. Пролетев город, надо будет развернуться на обратный курс и по железнодорожному полотну на бреющем полете выйти к вокзалу. Так, пожалуй, будет лучше.
После сброса груза могу маневрировать машиной как хочу, и проскочить город, затем выйти в море, а там я уже дома. И еще одно облегчение для меня: Игнатьев и Данилов будут на высоте 250–300 метров. Значит, частично примут огонь зениток на себя. Все решено. Выруливаем, а ветер не стихает. Взлет разрешен, пошли.
На этот раз самолет оторвался метров за 40–50 до конца аэродрома, и взлет был более спокойным. Собрались в строй и пошли к цели. Никаких разговоров по радио. Эта роскошь сейчас может стоить очень дорого. Летим, все без воздушных стрелков и с минимальным боезапасом. И вот опять Новороссийск.
– Ну, друзья, выручайте!
Игнатьев и Данилов постепенно набирают высоту, я же, наоборот, ухожу к берегу и снижаюсь.
При первых разрывах зениток Игнатьев, смотрю, уходит с левым разворотом, но все же идет к цели, дает Данилову свободней лететь, не сковывает его строем. А вот и красные цепочки от эрликонов потянулись к Данилову. Молодцы, здорово стреляют, прямо завидно. Если бы не этот груз, зайти бы, да дать по ним очередь – так хорошо видно зенитные цели. Но нельзя.
Проскочили цементный завод. Ничего, пока тихо, вот и угольный причал пролетел, опять тихо, неужели обойдется? Так бывает очень редко, но бывает.
Город остается слева. Где этот вокзал? Начинаются сумерки, все в дыму, почти ничего не видно, тем более с такой высоты.
Все же опыта у меня еще маловато. Рассчитал весь полет вроде бы правильно, а вот о времени, светлом времени я позабыл, выпустил это из вида, а ведь это упущение может сыграть очень злую шутку для меня. Ночных полетов мы не проходили – как-то придется садиться? Ну, да ладно, там видно будет.
Так вот она, железная дорога, теперь легче. Разворот и ложусь на обратный курс. Но до города почему-то далеко, а так хочется проскочить побыстрее. Немцы, не ожидая такого нахальства с моей стороны, разбегаются. Я их ясно вижу, но стрелять нечем, да и нельзя, есть более важное задание.
Скорость маленькая, сумерки сгущаются прямо на глазах. Наконец, окраина города. Ага, вот и мост железный, большой, изогнутый, как коромысло. А вот и вокзал. Небольшой поворот левой ногой – и вижу крышу, стену и слуховое окно. Эта картина останется в памяти навсегда.
Важно не промахнуться, положить посылки на крышу вокзала. Но как это сделать на скорости 270 километров в час – миг, и под тобой крыши уже нет. Вот этот миг и надо поймать. Стена вокзала надвигается… «Давай!» Я не промахнулся.