глубь вражеской обороны.
Теперь уже бойцы стрелковых и минометных подразделений большую часть пути перебегали по уцелевшей части моста, спрыгивали на западную пойму и устремлялись на поддержку ушедших вперед товарищей.
Приближался рассвет. Проблема с переправой танков и артиллерии по-прежнему оставалась открытой. У немцев на западном берегу было немало сил, поэтому нашим стрелковым и минометным ротам, измотанным предыдущими боями и этим напряженным ночным боем, без танков долго там было не продержаться.
В это время ко мне подошел командир 51-го мотосаперного батальона майор Аким Никитович Мельников и предложил использовать полуобгоревшие сваи западной части моста, чтобы сделать по ним спуск на западную пойму под углом 25–30 градусов. Снять часть уцелевшего моста и сделать этот спуск. А на самой западной пойме, предлагал Аким Никитович, можно наскоро проложить настил из бревен, благо лес рядом и бревен сколько угодно. Этого, по его мнению, было достаточно для того, чтобы пропустить на западный берег танки и артиллерию.
Я безоговорочно и с благодарностью принял предложение. Тут же началась работа.
Между тем ожесточенный бой на западном берегу не утихал. Тяжелейший был бой, и велся он ротами с одним только стрелковым оружием и гранатами… Но к утру, однако, опорный пункт Мурово нашими батальонами был взят! Напряжения такого боя, когда немногочисленные подразделения автоматчиков врываются ночью в хорошо укрепленные позиции противника, зная, что сзади их существенно ни танками, ни артиллерией поддержать невозможно, когда каждый понимает, что единственный выход – драться в укреплениях противника насмерть, драться до полной победы, этого напряжения я словами передать не могу. Все эти ребята были настоящие герои.
Такая нам выдалась ночь на 1 июля.
Обстановка не была безмятежной и на нашем, восточном берегу. Примерно в пять утра, в самый разгар боя на западном берегу, наше южное охранение доложило, что с юго-востока к переправе движется большая неприятельская колонна автомашин с артиллерией и пехотой – ее голова подошла к небольшой речушке Нача, впадающей в Березину южнее взятого нами моста. Под прикрытием нескольких самоходок немцы стали строить переправу через речку.
Были приняты меры, чтобы ускорить темп работ на мосту, а к речке Нача выслан танковый батальон майора Радаева, усиленный ротой автоматчиков и батареей САУ.
Радаев подошел вовремя: противник уже большую часть своих сил к тому времени переправил. Радаев атаковал с ходу. Удара большой группы танков немцы не ожидали, тем не менее оказали организованное сопротивление. Начался тяжелый бой, который длился два часа. Танкисты Радаева и самоходчики вынудили противника отказаться от мысли искать переправу у села Чернявка. На всех полянах и подходах к переправе горели сожженные немецкие самоходки, автомашины и другая техника. Горел лес. Подходов к Березине с этой стороны не было – их плотно закупорила разбитая вражеская техника. Но сама эта попытка для меня стала еще одним подтверждением, что южнее и восточнее корпуса параллельными курсами к Березине идут большие силы противника, и заставила с повышенным вниманием отнестись к нашему левому флангу. Надо было спешить.
Наконец к 6 часам утра саперы закончили работы, и танки бригады С. М. Булыгина пошли по мосту. Появление танков на западном берегу ускорило разгром противника.
Во исполнение приказа командарма В. В. Глаголева я приказал бригаде С. Ж. Булыгина как передовому отряду корпуса двигаться на Жодино.
В семь-восемь часов утра, когда части корпуса переправлялись на западный берег, а на левом фланге корпуса батальон Радаева вел бой с большой колонной противника, к нам прибыл командующий бронетанковыми войсками фронта генерал А. Г. Родин. Мой НП находился возле вышки, которую немцы поставили у восточной части моста. Эта вышка была очень удобна для охраны восточного сектора, и теперь она пригодилась нам как хороший наблюдательный пункт.
Генерал Родин тут же заметил, что впервые видит НП командира корпуса на самой переправе. Это следовало расценить как похвалу, ибо означало, что управление корпусом максимально приближено к боевым порядкам бригад. Однако я хорошо понимал, что генерал прибыл сюда не из праздного любопытства. Там, под Борисовом, идет тяжелое сражение, туда стянуты главные силы с обеих сторон, командующий 31-й армией жаждет двинуть корпус в это сражение с фланга, и ему, конечно, могло показаться, что мы тут не совсем правильно понимаем обстановку и медлим… Так или иначе, приезд командующего бронетанковыми войсками фронта в разгар операции я расценил как своего рода инспекцию. И потому как мог обстоятельней доложил о ходе выполнения задачи.
А. Г. Родин увидел, какие усилия проявили моторизованные батальоны по захвату опорного пункта Мурово, увидел, как умудрились наши саперы в столь короткие сроки наладить переправу, и все это в условиях непрекращающегося боя на западном берегу и на левом фланге. Действиями корпуса он остался доволен, но при этом все же высказал сожаление о том, что нам не удалось выйти к Березине на сутки раньше.
Проинформировав нас об общем ходе дел, А. Г. Родин приказал выполнять поставленную задачу. Я, правда, успел высказать ему свою мысль насчет того, есть ли целесообразность поднимать корпус на север, на Минскую автостраду в районе Жодино, где и без нас не «протолкнуться»: там и танковая армия, и 31-я и 11-я гвардейская… Командующий бронетанковыми войсками фронта внимательно выслушал меня и сказал: «Ищите проход. Если найдете проход южнее автомагистрали, докладывайте командующему фронтом. Я вашу просьбу поддержу».
Части корпуса переправлялись весь день. Бригада С. М. Булыгина двигалась к Борисову, еще не зная, что Борисов нашими войсками уже взят. Но сама борисовская группировка полностью разбита не была – часть ее оставила город и отошла, противодействуя войскам фронта.
Генерал В. В. Глаголев по-прежнему торопил меня с выходом в район Жодино. Разведка докладывала, что западнее Борисова идут тяжелые бои. Выход нашего корпуса под Борисов хорошего не предвещал. В лучшем случае мы бы уплотнили и без того плотные порядки 5-й гвардейской танковой армии и вместе с ней и войсками общевойсковых армий стали бы «толкать» противника вдоль магистрали к западу.
Именно поэтому, несмотря на тяжелые бои, успехи 5-й танковой армии генерала Ротмистрова были такими скромными: он не имел возможности совершать обходные маневры – повсюду вдоль шоссе болота. И теперь вот в таком «лобовом» варианте предлагалось участвовать еще и нашему корпусу…
Вся разведка в этот день работала – искала пути, ведущие в обход с юга борисовско-смолевической группировки.
В середине дня 1 июля произошло событие. На первый взгляд вполне заурядное, оно, тем не менее, имело чрезвычайно важные для нас последствия. Чрезвычайно важные! На опушке леса западнее занятого нами Мурова разведчики задержали местного жителя, который вел себя странно и на вопросы не отвечал. Этот человек (к сожалению, за многие годы фамилия его затерялась в моей памяти) на вопрос, есть ли в этом районе партизаны, сказать ничего определенного не мог. А может, боялся. Ведь фашисты засылали в партизанские районы не только отдельных провокаторов. Видели тут и большие карательные подразделения, сформированные из власовцев, поэтому его настороженность вполне объяснима. Я чувствовал, он что-то знает, но никак не может поверить в то, что перед ним советские офицеры. В общем, после самых горячих убеждений он, наконец, ответил: «Кажись, в этом лесу партизаны есть». Для нас, нетрудно понять, в этом «кажись» заключалось слишком много надежд, чтобы мы могли этим удовлетвориться. Однако где они и как к ним попасть, колхозник не знал. Но внезапно сказал, что знает место, где партизаны держат свой дозор. Тут же мы с ним поехали. Километров через десять мы остановились на опушке леса у развалившегося сарая, но никого не встретили. Наш проводник не на шутку разволновался. Начал свистеть, потом кричать – все было бесполезно. Надежды рушились, как вдруг метрах в двадцати – тридцати из кустов вышел человек. Я объяснил ему, кто мы такие и что нам надо. Он выслушал спокойно, ничего не сказал, но раза два-три свистнул по-своему, и из кустов вышли еще двое. Пришлось все повторить сначала. Эти люди очень обрадовались и сразу предложили поехать к командиру отряда. О нашей радости нечего было и говорить!
Партизаны бросились в кусты и вскоре вернулись на конях. Вся наша «конно-моторизованная» группа углубилась в лес. Минут через тридцать-сорок мы подъехали к речушке, запруженной бревнами так, что ни на машинах, ни на конях проехать было невозможно.
– Куда ты завел нас, Сусанин?! – спросил я старшего, однако в тот момент мне было совсем не до юмора.
– Ничего, зараз все зроблю… – отвечал старший дозора и свистнул опять-таки особым своим посвистом.
Тотчас на другой стороне появилось несколько человек. Наш проводник объяснил, что надо срочно расчистить брод от бревен.
– К нам едет Красная Армия! – крикнул он.
И тут – откуда только! – как из-под земли выскочили партизаны, партизанки, дети… Где-то спустили воду и в считанные минуты растащили по сторонам бревна. В воздух полетели шапки, платки, кричали «ура», на глазах были слезы.
Да и мы не могли смотреть на все это бесстрастно. Многое хотелось сказать этим людям. Сердечной была и встреча с командиром отряда 1-й Минской партизанской бригады Е. И. Ивановым. Я кратко информировал руководство отряда об обстановке. Сказал, что нам необходимо найти возможность пройти через леса и болота южнее автомагистрали в район Смолевичей.
К нашей радости, оказалось, что вся лесисто-болотистая местность от Мурова до Смолевичей находится под контролем партизан, все входы и выходы в эти массивы минированы, закрыты завалами и охраняются партизанами. Мосты через лесные речки разобраны, но проход есть, и проводники нам его покажут. Командир отряда пообещал, что к утру 2 июля партизаны снимут минные заграждения с намеченного маршрута и разберут завалы. Мы также условились, что командир вышлет проводников для частей корпуса.