Эта встреча заняла часа полтора-два. Нужно было торопиться назад, чтобы доложить командующему фронтом об открывшейся возможности пройти в тыл смолевической группировке врага.
Штаб фронта долго молчал. Прошло часа два-три. Мне казалось – вечность. Радисты запрашивали, вручена ли телеграмма. Ответ был: вручена. Я попытался себе представить в эти часы, как там, у командующего фронтом, сейчас взвешиваются все «за» и «против». Сам-то я видел одни «за» и потому волновался. Правда, я полагал, что такой дальновидный генерал, как И. Д. Черняховский, сумеет оценить все выгоды нашего положения и все перспективы, которые сулит нам удачный исход этого маневра. Тем не менее прошло почти три томительных часа.
Наконец, прибежал начальник связи корпуса подполковник Б. Д. Геллер с ответом из штаба фронта. В ответе было всего одно слово: «Разрешаю». И подпись: «Черняховский».
Наступал рассвет.
Еще ночью вперед ушел 79-й разведывательный мотоциклетный батальон. У бойцов этого батальона был нелегкий удел. Если танковый корпус в целом действует в наступательной операции впереди, часто в отрыве от главных сил армий, то впереди корпуса обычно идет моторазведка – наш мотоциклетный батальон.
За 79-м мотобатальоном ушел отряд обеспечения движения – 51-й мотосаперный батальон, великие труженики войны.
Двинулись и главные силы корпуса. Головным отрядом пошла 26-я бригада. За ней – 4-я с частями усиления. Захватив в условленном месте проводников, части корпуса стремительно пошли на запад через леса и населенные пункты в обход обширных болот. Должен отметить исключительно высокую организованность и дисциплину в партизанской бригаде, сумевшей в очень короткий срок подготовить маршрут для танкового корпуса. Мы шли на большой скорости, почти без задержек и без каких бы то ни было дорожных происшествий, весь маршрут, 50–60 километров. Там, где еще накануне стояли минные поля и дороги были перекрыты завалами, а в речушках поднята вода, там с утра 2 июля шли танки и тяжелая техника корпуса. Единственное, что задерживало нас иногда, – встречи в населенных пунктах. Каждая деревня, каждый хутор знали: идет Красная Армия! Народ видел не фанерные танки, а могучие стальные машины, от которых гудела земля. Трудно было не остановиться, не отблагодарить людей, не пожать им руки, глядя в сияющие от счастья глаза. И таким же счастьем сияли запыленные лица наших бойцов. Это был самый настоящий боевой парад, один из самых удивительных, какие мне довелось видеть. В глубине оккупированной земли мы шли на танках по обширному району, который на протяжении долгих и страшных трех лет оставался заповедным, – не посмел враг прийти сюда!
Я видел старика в одном поселении. Седой как лунь, с большой белой бородой, с непокрытой головой, он кланялся до земли каждому проходящему танку, а когда танк удалялся, опускался на колени и целовал землю. Так выразить свои чувства мог только тот, у кого уже на закате жизни свалилась с плеч огромная тяжесть. Чтобы не быть голословным, скажу: это было, когда мы проходили село Забошкевичи. Я и по сей день не могу успокоиться, когда вспоминаю этого старика.
За несколько часов без единого выстрела мы прошли более полусотни километров по партизанским дорогам и вышли к Смолевичам с юго-востока.
Здесь на возвышенностях и холмах продуманно располагались позиции нескольких неприятельских батарей, контролирующих зону. Промежутки между батареями прикрывались пехотой. Против возможных партизанских рейдов это была вполне надежная оборона. Но не против танкового корпуса, которого враг никак здесь не мог ожидать. Противник был настолько обескуражен появлением массы танков, что серьезного сопротивления оказать не смог. Вообще в этой операции нам многое удавалось, и мы с большим удовлетворением не раз могли наблюдать результаты своих неожиданных для врага обходных маневров. Здесь, на юго-восточной окраине смолевического узла обороны, мы сразу смяли и уничтожили несколько зенитных и противотанковых батарей. Танки врывались на артиллерийские позиции и давили орудия вместе с расчетами.
Теперь уже с захваченных высот наши танкисты наблюдали всю южную часть Смолевичей как на ладони. По улицам городка в беспорядке метались машины с прицепленными пушками и самоходки. Враг потерял голову от внезапного удара и пытался что-то предпринять, как-то перегруппироваться, понимая, что его юго-восточный фланг открыт. Появился большой соблазн развить успех и ударить по южной части города, но командир 4-й бригады О. А. Лосик поступил мудро, отказавшись от этого. О. А. Лосик приказал обходить Смолевичи южнее и перерезать автомагистраль западнее города. Это было своевременное и правильное решение. Путь врагу к отходу из Смолевичей таким образом отрезали, а для нас открывалась прямая дорога на Минск. Теперь главным было именно это.
Восточнее Смолевичей, справа от нас, уже слышалась стрельба. Командир 25-й бригады С. М. Булыгин, наступавший с востока вместе с частями 31-й армии, докладывал мне по рации, что бой идет восточнее Смолевичей, поэтому я хорошо представлял обстановку. Зная, что все усилия корпуса сейчас будут сосредоточены на прорыве к Минску, я ориентировал Булыгина не втягиваться в затяжные бои за Смолевичи, а найти возможность пробиться к главным силам корпуса. Мне хотелось, чтобы на Минск корпус наступал полным своим составом. Булыгин меня понял и к Минску подоспел вовремя. Но я опережаю события.
Теперь наша задача определилась совершенно отчетливо: нам надо было опередить врага и сходу ворваться в столицу Белоруссии. В ходе всей войны не каждому командиру соединения выпадала столь перспективная возможность.
В 18.00 2 июля бригады приступили к выполнению этой важнейшей задачи. У всех нас было страстное желание ворваться в Минск в тот же день, 2 июля. И снова, в который уже раз, началась гонка со временем…
Все-таки ворваться в Минск 2 июля нам не удалось. Противник выдвинул из Минска нам навстречу сильный заслон: несколько десятков танков, среди которых преобладали тяжелые «Т-5» и «Т-6» («пантера» и «тигр»). Но тут противник допустил просчет. Гитлеровское командование полагало, что от Смолевичей мы будем идти к Минску по автостраде, поэтому основные силы заслона, выдвинутые нам навстречу, перекрывали Минское шоссе. Мы же, начиная свой бросок на Минск, обстановки на подступах к городу толком не знали, но не исключали того, что под Минском на шоссе какие-то силы наверняка должны быть. Чтобы не рисковать чрезмерно, я приказал двигаться к городу южнее шоссе. И если бы шли по шоссе, то, как оказалось вскоре, угодили бы под сильный фронтальный огонь высланного заслона. А так мы лишь зацепили фланг заслона, быстро сориентировались и ударили во фланг всему немецкому отряду. Несмотря на то, что схватка складывалась в невыгодной для противника обстановке, бой, как я говорил, оказался тяжелым и длился до ночи.
Мы понесли потери: несколько десятков «тигров» и «пантер» разгромить нелегко – это сильные танки. И все-таки заслон был разгромлен: большинство немецких танков подбито и сожжено, много артиллерии уничтожено. Отличилась 4-я бригада О. А. Лосика. Сильное сопротивление встретила и 26-я бригада. Дотемна не смолкал грохот боя под стенами Минска. Горели боевые машины, далеко вокруг освещая местность. Наступала ночь. С востока, преодолевая сопротивление, к Минску подтягивалась бригада С. М. Булыгина.
Ночь застала наш корпус после тяжелого боя в восьми-десяти километрах от Минска. За день 2 июля части корпуса прошли более ста километров трудного пути, разгромили противника на двух рубежах, вышли на автомагистраль и отрезали смолевическую группировку. После такого напряжения большего силами корпуса сделать невозможно. Необходима была пауза. Чтобы собрать силы, подтянуть отставшие танки, пополнить запасы горючего и боеприпасов. Наконец, перед последним броском в столицу Белоруссии надо было дать людям поспать хотя бы часа два.
По опыту разговоров с профессионально подготовленными людьми я знаю, что многих из них удивляют такие итоги одного боевого дня. Сто километров за день? Да еще с боями? Они в сомнении покачивали головами: невероятно! Но это факт. Это сверх человеческих возможностей, но это было!
Теперь предстоял бой в городе – самый опасный вид боя для танкистов. В городе танк слишком уязвим. Маневрировать практически негде, а бить по танку или кидать гранаты можно из любого окна, с любой крыши.
Но мы все же надеялись, что противник еще не успел опомниться от катастрофических и столь стремительно развивающихся событий. Мы полагали, что и в городе гарнизон растерян и дезорганизован. И мы знали, что минчане нас ждут. В этом были наши главные шансы на успех. В этом и в том, чтобы не дать противнику время на организацию обороны.
Командование фронта поставило перед нами задачу – стремительно выйти на рубеж западнее Минска с целью не допустить подхода резервов противника с запада. Нам надо было пройти сквозь город разящим тараном, захватить в центре города переправы через реку Свислочь и выйти на западные рубежи, предоставив следующим за нами частям 31-й и 11-й гвардейской армий добивать противника и очищать от него город.
В эти ночные часы после боя на Минском шоссе у нас в корпусе находился генерал А. Г. Родин. Ему, как и всем нам, тоже хотелось ворваться в Минск еще 2 июля, но он понимал, что обстановка вынуждает нас повременить. Наступление было назначено на 2 часа 30 минут ночи по сигналу «555».
Обращаю внимание читателя: в 23.00 2 июля закончился тяжелый бой на подступах к городу, а в 2.30 уже должно было начаться наступление. Но у наших разведчиков не было даже этих трех часов передышки. Высланная впереди 79-го мотоциклетного батальона разведка при подходе к городу была встречена ружейно-пулеметным огнем и вступила с противником в бой. Одна разведгруппа (старший лейтенант Алексашин, водитель Тушканов, радист Виноградов и пулеметчик Белянин) на трофейном «оппель-капитане» проскочила в город. Из центра Минска старший лейтенант Алексашин доложил, что в городе большая неразбериха, по улицам мечутся бронетранспортеры и самоходные орудия, на запад и на восток перемещаются части.