Франсуа вышел из гостиной, заметив про себя, как изящно она обставлена; он шел обратно во двор проститься со своими людьми. От ноздрей лошадей валил пар. Эту последнюю упряжку им дали в Куломье. Пожав руки Лоррену и Бонжану, Бейль сказал, что будет ждать их завтра в казармах кавалеристов Военной академии, а потом взял за руку лейтенанта Вильнёва и отвел его в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз.
— Знаешь, император мне сказал, что он, пожалуй, примет меня, когда я вернусь. Мне хотелось бы, чтобы ты, переговорив с его адъютантами, узнал, не изменил ли он своего намерения. Пусть ему сообщат, что я в его распоряжении.
И Бейль вернулся в свою комнату.
Она действительно осталась той же самой. Навощенный дубовый паркет, покрытый двумя восточными коврами (тот, что побольше, — посреди комнаты, другой — у кровати); стены обиты тканью с красными разводами и украшены несколькими гравюрами, которые родственники дарили ему на дни рождения, и наивным портретом Людовика XV в детстве… Стоящий у стены комод позволял раскладывать рубашки по порядку, за двустворчатой дверью, которая открывалась в обитой гобеленами стене, скрывался шкаф, куда он вешал одежду. Бейль решил переодеться и выбрал костюм, который носил перед отъездом. Он состоял из светло-серых, довольно обтягивающих панталон со штрипками и длинного сюртука серовато-синего цвета.
Ему так и не удалось привести в порядок мысли. Он вернулся домой, это понятно, однако в голове у него по-прежнему царил туман. Все так неопределенно… Он должен бы чувствовать себя свободным, ощущать пьянящую радость, но вместо этого испытывал беспричинную грусть, сожаление о том, чего для него отныне уже не существовало, и, самое главное, полное безразличие: он уже ничего не хотел и был совершенно равнодушен к тому, что могло произойти.
Он сел на край кровати: здесь он когда-то мечтал о карьере, о военных подвигах. А теперь больше ничего не ждал. «Это наверняка усталость», — подумал он. Усталость от дорожной тряски, когда лошади несли его галопом через всю Европу, или уныние от того, что ему опять придется зажить обыденной жизнью? Или все дело в уходе покинувшей его Мари-Терезы? Может, он тоскует потому, что остался без ее упоительных ласк?
Он встал и решил встряхнуться. Ему было не по себе в этом нелепом наряде, подобающем франту из Пале-Рояля, хотя эта одежда Могла и пригодиться для домашнего ужина. Потом он снова наденет свою форму офицера егерей и пойдет в ней на прием к императору.
Его мать и сестра Анжелика ждали в гостиной. Анжелику он не видел уже два года. Когда он отправлялся на войну, она заканчивала учебу в школе ордена Почетного легиона, а теперь его поразила ее изумительная красота. Она всегда была изящной и очаровательной и с детства привлекала своей улыбкой и красотой своих волос. Но теперь, став девушкой, она, по мнению Франсуа, достигла совершенства. От матери она унаследовала изысканность манер, а от отца — умение плавно двигаться, благородство и точность в каждом жесте. Увидев брата, она насмешливо улыбнулась:
— Так тебя, Фрике, сделали генералом? Чего же такого особенного ты натворил?
Она встала, взяла брата за руку и, поднявшись на цыпочки, чтобы до него дотянуться, чмокнула его в щеку звонким поцелуем, от которого ему стало хорошо, как в отрочестве.
— Пойдемте, дети, пора обедать! — сказала им мать.
Следом за ней они вошли в столовую, где расселись вокруг овального стола. Заняв место в центре, мадам Бейль усадила Франсуа справа от себя, Анжелику — слева. После смерти мужа она никогда и никого не сажала напротив себя.
Обратившись к сыну, она сразу же заговорила на модную тему:
— А тебя не слишком удивило отречение твоего обожаемого императора?
— Я его, мама, не обожаю: я им безоговорочно восхищаюсь. Во время русской кампании я прекрасно чувствовал, что его терзала какая-то тайная забота, но так и не отгадал, в чем она состоит.
— Ну и странная же у него возникла идея — сделать регентом Евгения де Богарне! Если не считать того, что у него тут есть два дома и что он очень учтиво раскланивается с Анжеликой, — решительно не понимаю, почему ему уготована королевская власть!
— Однако, мама, — прервала ее Анжелика, — во Франции уже бывали регентши, как Екатерина и Мария Медичи, у которых было не очень-то много общего с королевской властью!
— Было бы проще, — продолжала мадам Бейль, сохранившая монархические убеждения и при Империи, — обратиться к графу Прованскому! Те, кто с ним хорошо знаком, говорят, что он человек благоразумный, умеренных взглядов.
— Это правда, мама, у него хорошая репутация, — ответил Франсуа, — но я не думаю, что французы готовы согласиться на реставрацию монархии. Они постепенно привыкали к Наполеону благодаря его победам, однако он, похоже, еще и символизировал определенную преемственность по отношению к республике. Нет, французы не намерены сразу же вернуться к монархии!
— Что ж, посмотрим! — ответила мадам Бейль. — Трудности начнутся, если принц Евгений не оправдает ожиданий. И тогда будет слишком поздно принимать разумное решение; тогда снова вернется республика с ее бесчинствами. Ну, и чем же будет заниматься твой героический император?
Пока они обменивались этими репликами, обед проходил так же, как всегда, насколько помнил Франсуа: дымящийся суп в глубоких тарелках, блюдо с разнообразными овощами и нежирным мясом или птицей, сыры из Оверни и десерт — взбитые сливки и пирожные. Прислуживал за столом Габриель, которому помогала молодая служанка, подогревавшая и менявшая тарелки.
— Думаю, в конце недели я смогу лучше ответить на ваши вопросы, потому что на днях собираюсь повидаться с императором, — сказал Франсуа. — А пока я знаю только то, что сказал мне Гёте, когда принимал меня в Веймаре: Наполеон полагает, что все, чего можно достичь военными успехами, уже исчерпано. Он хочет посвятить себя установлению мира в Европе, и для этого ему нужно предстать в новом облике.
— Все это довольно неопределенно, — ответила мать. — Но что он тем временем делает с нами, французами?
Анжелика пришла в возбуждение:
— Ты встречался с Гёте? Он с тобой разговаривал? Я как раз собираюсь перечитать его «Вертера».
Подали десерт. Мадам Бейль успела заказать любимое блюдо сына — клубничное желе. Но его уже клонило в сон, и он почувствовал себя усталым. Съев последнюю ложку десерта, он поцеловал мать в лоб и ушел к себе.
Проходя мимо двери в комнату Анжелики, он решил пожелать ей спокойной ночи, как делал каждый вечер, пока жил дома. Анжелика вскрикнула от радости:
— Входи, Франсуа, я так рада тебя видеть! Опасалась, что ты забудешь зайти. — Она глубоко вздохнула. — Я так боялась, что тебя убьют! Ты, наверное, знаешь, что двое наших кузенов, Лаффары, служившие в артиллерии, погибли в Москве! Похоже, гвардию император берег.
Франсуа улыбнулся:
— Только по пути в Россию, а на обратном пути — нет! Мне кажется, мама не любит Наполеона.
— Она его ненавидит. Упрекает его в том, что он создал фальшивую знать, и в том, что он — плохой христианин. Она все ждет возвращения короля, словно это возможно. Я же думаю, как и ты, Франсуа: мне кажется, это неосуществимо. Революция еще не закончилась. Наполеону удалось прикрыть ее сверху крышкой, но внутри-то по-прежнему кипит, по крайней мере в Париже. Я убеждалась в этом каждую неделю, когда ходила в квартал Шарон помогать монахиням-августинкам, содержащим сиротский дом. Зачастую я была так глупа, что одевалась по моде, и встречные простолюдины бросали на меня злобные взгляды. По их глазам я видела, что они с удовольствием вздели бы мою голову на пику!
— Ничего подобного, Анжелика! Насилие существует, и нам его не Уничтожить, но оно уже совсем не распространяется на весь французский народ. Я много чего повидал в армии, но, тем не менее, она остается республиканской. Надо всего лишь поставить заслон насилию, стараться его не возбуждать, потому что в противном случае неизбежно будет восстановлена монархия. А сейчас нам надо беречь империю!
— Ты будешь помогать принцу Евгению?
— Да, если он попросит.
— Знаешь, а он со мной очень любезен. Всякий раз, проезжая мимо по улице в своем экипаже, весьма галантно со мной здоровается.
— Еще бы, Анжелика, ты же такая хорошенькая!
«И она действительно на редкость хорошенькая», — подумал Франсуа, пристально оглядывая сестру. Конечно, существует всеми признанная классическая красота, воплощенная в античных скульптурах, но есть и иная, более изысканная красота, выражающая представление о совершенстве тех людей, которые в ней себя узнают. Анжелика была совершенным воплощением французской красоты своего времени. Франсуа любовался ее руками, которые ниже плеч становились чуть тоньше, но у локтя обретали прежний объем, необыкновенно хрупкими запястьями, длинными пальцами. И внезапно, сам того не желая, вспомнил крепкую руку Мари-Терезы, ее четкие очертания. «Где она теперь может быть?» — спросил себя он, и у него внезапно защемило сердце. Он пожелал сестре спокойной ночи и удалился в свою комнату, где когда-то жил еще подростком. Он так и не смог разобраться в своих мыслях.
Утром, во вторник 12 января 1813 года, генерал Бейль решил посетить место, где ему предстояло выполнять задачи, возложенные на него маршалом Бертье от имени императора, то есть командовать гвардейской кавалерией. И он отправился в казармы кавалеристов Военной академии. Пройдя вдоль стены манежа, где его учили ездить на армейских лошадях, он ступил во двор и стал разыскивать кавалерийское командование. В конце концов, он обнаружил табличку, на которой черным шрифтом была отпечатана надпись: «Гвардейская кавалерия, командный пункт». Табличка висела на трехэтажном здании, куда Бейль и вошел. Внутри он обнаружил офицеров, непрестанно сновавших туда-сюда по служебным делам. Все они носили свою любимую форму: черные сапоги и кавалерийские штаны на подтяжках поверх белых рубашек. На ходу они перебрасывались словами, чтобы обменяться сведениями. Бейль понял, что они готовятся к объявленному на послезавтра прибытию из Парижа двух гвардейских эскадронов Великой армии.