Дорога из Городища на Вороньки огибает продолговатую холмистую гряду, которая расположена на севере села, шириной эта гряда от середины северной улицы до мостика на Многе около километра и высотой она около 50 м. Причём эти холмы круто спускаются к Многе, так что получается, что с их хребта до мостика метров 300–400.
А за мостиком, на восточном берегу Многи, местность представляет собой болотистую низину и лишь примерно в двух километрах к северу от мостика эта низина заканчивается холмами, на которых расположено село Мелехи. Дорога от мостика на Исковцы проходит примерно в километре от него, а дорога из Вороньков на Исковцы – примерно в 2 км от Мелех.
Немцы, конечно, никакой обороны («засады») перед мостиком у Городища не держали, поскольку там ни окопаться, ни спрятаться, а с холмов у Городищ их можно перестрелять даже из винтовок. Поэтому немцы, в числе около роты мотоциклистов, а возможно, и меньше, сидели на холмах в Мелехах, с которых хотя и не могли воспрепятствовать проезду через мостики у Городища и в Вороньках, но могли обстреливать всех едущих мимо них по обеим дорогам. Поскольку у этих немцев не было артиллерии, а миномёты против бронетехники бессильны, то Кирпоносу нужно было бы сделать то, что сделал бы любой капитан, – выкатить на холмы 45-мм орудия и открыть из них огонь по огневым точкам в Мелехах, послать на Мелехи в атаку бронеавтомобили и, учитывая своё двадцатикратное превосходство в силах, тут же уничтожить всех немцев. После чего самому быстро двигаться через Исковцы к Суле. И сделать это надо было ещё 18 сентября.
Но, как видите, Кирпонос начал с того, что после однодневного отдыха 18 сентября 19 сентября тоже объявил выходным днём. И собрал совет в Городище, на котором, надо думать, генералов было больше, чем у Кутузова в Филях. Я в то, что написал Баграмян, не верю.
Смотрите, Тупиков якобы сообщил, что все села на севере и северо-западе заняты немцами, а этот совет вдруг принимает решение ехать именно на северо-запад к Чернухам. Но если ехать прямо на северо-запад, то дорога идёт через Вороньки, Позняки, Ковали, если сначала на запад, а потом на север, то дорога идёт через Лесовую Слободку, Постав-Муха, Сухоносовку, Кизловку. А как же вы будете туда через «занятые немцами сёла» ехать, чтобы этот прорыв оказался «внезапным для противника»? Более того, почти двое суток назад вы уже пытались форсировать Многу у Чернух и даже вместе с 289-й дивизией, но у вас ничего не получилось, а дивизия сгинула. И снова туда? И опять же Кирпонос собрался снова ехать в Лохвицу! Да что там немцы жирнее, что ли, чем в других местах?
То есть это враньё Баграмяна преследует очевидную цель, как-то скрыть очевидное – то, что Кирпонос, а возможно, и ряд других генералов не на восток прорывались, а имели какие-то свои намерения, не связанные с выходом из окружения.
И эти намерения хорошо видны по тому, как именно Кирпонос разделил свой отряд. Дело в том, что по численности это был примерно полк, а от полка в походные сторожевые заставы направляют до усиленного взвода всего лишь с задачей не допустить внезапного нападения противника. Ведь в случае встречного боя очень важно, чтобы по врагу немедленно открыли огонь как можно больше бойцов и оружия – весь полк сразу, чтобы враг не бил полк по частям. А Кирпонос свои 3 тыс. человек разделил на пять отрядов, которые должны были ночью двигаться самостоятельно. В случае, если какой-нибудь из этих отрядов начнёт боестолкновение, остальные ему и помощи оказать не смогут. Кроме того, только три отряда – головной, штаб и арьергард – должны были ехать по дороге, а боковые – где-то в отдалении, ночью и по бездорожью. Как вы полагаете, сколько человек при таком плане должно было остаться у Кирпоноса к утру?
Теперь по поводу того, кого именно отделял от себя Кирпонос. Войска НКВД и пограничники, которые тоже входили в НКВД, были наиболее боеспособными в Красной Армии, поскольку даже в мирное время они вели бои с бандами на границах, в связи с чем солдаты НКВД и пограничники были морально готовы атаковать противника даже малыми силами и инициативно действовать в одиночку. Ведь недаром первыми гвардейскими дивизиями в Красной Армии стали дивизии НКВД. Вот и возникают вопросы: зачем Кирпонос отделил от себя роту НКВД и почему поставил её в тыловое охранение, а не в авангард, где от этих инициативных солдат было бы больше толку, если бы требовалось прорываться? Чтобы потерять их в ночном марше?
Но Баграмян продолжает:
«…Построил своё войско. Сто пятьдесят молодцов – залюбуешься: бравые, подтянутые. Мне, пожалуй, повезло больше всех – в моём распоряжении был настоящий боеспособный отряд. Я взял с собой и большинство офицеров нашего оперативного отдела – образовал отделение управления.
Молча обошёл шеренги, вглядываясь в лица красноармейцев и командиров. Устали люди, отдохнуть бы им хоть немного. Но времени нет. Объясняю задачу. Предупреждаю, что будет трудно.
– Верю, – сказал я, – что каждый из вас не посрамит чести советского бойца.
Стоявший напротив меня молоденький красноармеец с головой, обмотанной почерневшими бинтами, проговорил:
– Не беспокойтесь, товарищ генерал, мы не подведём.
Над рядами пронёсся одобрительный гул. В это время подбежал адъютант генерала Кирпоноса: меня вызывал командующий.
Приказав отряду разойтись и готовиться к предстоящему бою, я поспешил в центр села. Кирпонос, Бурмистенко, Рыков и Тупиков стояли в кругу генералов и офицеров. Бурмистенко негромко, спокойно что-то говорил товарищам. Трудно было поверить, что беседа происходит буквально под прицелами противника. В этом непоказном самообладании и уверенности был весь Бурмистенко, славный сын украинского народа. Подойдя ближе, я услышал его слова:
– Главное, товарищи, сохраняйте выдержку. Нет таких трудностей и опасностей, какие не смогли бы преодолеть наши люди. Коммунисты обязаны показать пример в выполнении воинского долга».
Не удержусь, чтобы откомментировать враньё Баграмяна, заложенное в последних предложениях. Бурмистенко как комиссару уже давно пора было пристрелить Кирпоноса или арестовать его, а самому взять в руки винтовку и вести остальных на прорыв, тем самым показав им «пример в выполнении воинского долга». Ведь не мог Бурмистенко не видеть, что Кирпонос пытается сдаться немцам в плен!
И у Кирпоноса это получилось бы – он бы дождался, когда немцы найдут хотя бы свободный батальон, чтобы заняться штабом Юго-Западного фронта. Ведь немцев на тот момент в этом районе было ещё очень мало, и они все силы бросили на перехват магистральных дорог Пирятин – Ромны и Пирятин – Лубны, чтобы не дать отходящим частям Красной Армии вывезти тяжёлое оружие и технику. На блокировку боковых дорог сил у немцев не было, и эти дороги либо вообще были свободны, либо удерживались мизерными заслонами. Немцы сами были на пределе сил, уже за две недели до этого Гудериан бросал в бой хлебопекарные роты и радовался любому дополнительному батальону. Из показаний пленных немцы, безусловно, знали, что в селе Городище сидит и чего-то ждёт штаб Юго-Западного фронта, но, повторю, заняться им не успевали.
Кирпонос, судя по всему, конечно, подождал бы, пока Гудериан соберётся с силами, но всё дело испортило немецкое мотоциклетное подразделение, сидевшее в Мелехах. Увидев, что толпы русских трусливо топчутся в Городище целый день, немцы к вечеру обнаглели и решили добыть себе к ужину советских генералов и кадрового офицерства на гарнир. Этим немцам крупно не повезло. Во-первых, у Кирпоноса в подчинении было ещё более 3 тыс. человек с большим количеством тяжёлого оружия, посему положение обязывало Кирпоноса отдавать соответствующие приказы; во-вторых, бедные немцы наткнулись не на кадровое офицерство Красной Армии, а на роту НКВД. Дело развивалось так.
«Я доложил командующему, что прибыл по его вызову.
– Товарищ Баграмян, – проговорил он с несвойственной ему поспешностью. – Из Мелех выступил крупный отряд фашистских мотоциклистов. Форсировав реку Многа, он сбил наши подразделения, занимавшие вот те высоты, – командующий показал на резко выделявшуюся в километре к востоку холмистую гряду, – и вот-вот может прорваться сюда. Немедленно разверните свой отряд и атакуйте противника. Ваша задача: овладеть грядой этих высот, захватить мост через реку и двигаться на Сенчу! Выполняйте!
Что ж, выходит, всё изменилось. Будем пробиваться на Сенчу, и в первом эшелоне – мой отряд… Вспомнилось вчерашнее, когда фашисты оттеснили колонну штаба фронта от следовавших впереди нас частей 289-й стрелковой дивизии. Опасаясь, как бы и сегодня так не получилось, я сказал, что, если атака моего отряда увенчается успехом, главным силам лучше держаться поближе к нам. Командующий нетерпеливо махнул рукой:
– Добре, идите, товарищ Баграмян.
Я заметил – никогда ещё командующий не выглядел таким усталым, удручённым.
Бегу к своему отряду. Построив людей и разъяснив новую боевую задачу, быстрым шагом вывожу их за околицу. В кустарнике развернулись в цепь. Гитлеровцы, засевшие на холмах, открыли огонь. Но мы продолжали движение. Завидя нас, с земли поднимаются люди. Это бойцы подразделений, вытесненных с холмов противником. Обрадованные, они вливаются в наши цепи. Отряд растёт, как снежный ком. Слышу громкий крик:
– Товарищи, с нами генерал! Вперёд!
Вот мы и на вершине холма. То, что недоделала пуля, довершают штык и приклад. Гитлеровцев полегло много. Мы захватили 40 пленных, несколько миномётов и мотоциклов. Всё это отправили в Городище, а сами поспешили к реке. К счастью, фашисты не успели взорвать мост. Он в наших руках».
Итак, то, чего не делали генералы во главе с Кирпоносом, имеющие под началом 3 тыс. бойцов, мимоходом сделала рота НКВД силой в 150 человек – она не только захватила мост, который генералы не брали из-за якобы охранявших его «танковых и моторизованных частей Гудериана»