Точно так же Андрей Кириллович Разумовский в Вене уже давно смотрел на происходящее в мире глазами барона Франца Тугута, министра иностранных дел Австрии. Наполеона Разумовский ненавидел.
Что же касается Пруссии, то давнее пристрастие Павла Петровича к этой стране общеизвестно. Так что всё толкало его к вступлению в антифранцузскую коалицию.
После заключения мирного договора между Францией и Австрией в Кампо-Формио Павел открыто стал на сторону врагов победоносной республики. Договор исключал возможность пребывания корпуса принца Конде (роялистов, бежавших из республиканской Франции) на территории Австрии. Англичанам корпус Конде тоже оказался не нужен. И российский император гостеприимно открыл для тринадцатитысячного войска французских монархистов границы своей державы. Его самолюбию льстила возможность благодетельствовать потерявшему власть королевскому семейству, ещё недавно всемогущим Бурбонам.
Итак, приняв у себя непримиримых врагов Наполеона, Павел сам становится его врагом. Он понимает: чтобы победить великого полководца (в том, что Наполеон – великий, не сомневается ни минуты), нужно объединить все силы. В общем, он готов к участию в коалиции, хотя… От потенциальных союзников не в восторге. Отношение российского императора к тем, с кем ему предстояло объединяться, на мой взгляд, предельно точно определил английский дипломат Чарльз Витворт: «Английская система говорила разуму государя, прусская – его сердцу, австрийская – внушала отвращение и его уму, и сердцу». При этом самое поразительное, а может быть, самое закономерное (учитывая особенности характера Павла), что в течение большей части своего царствования он следовал за Австрией.
Выбрав путь (союз против Наполеона), Павел вступил на него с энтузиазмом, вообще ему свойственным. Правда, этот энтузиазм никогда не гарантировал того, что император долго будет следовать по пути, столь близкому его сердцу сегодня (что довольно скоро и подтвердится).
Итак, Павел Петрович вдохновлён идеей восстановить все поверженные Наполеоном троны. Он видит себя героем, возродившим Европу. Верит: союзники тоже сделают всё ради великой цели. И что же? С детства обожаемая им Пруссия уклоняется от участия в общем благородном деле. Утешает одно: это уже другая Пруссия, не та, что при Фридрихе Великом…
Другой союзник, Австрия, цинично преследует только свои корыстные цели.
Исключение – Англия. Она готова бороться с узурпатором. Но стоит Павлу задуматься, разобраться в происходящем, как он понимает: британцы пошли на союз только во имя собственных интересов, а вовсе не ради общего дела. Подтверждение этому – история с островом Мальта. Именно она открыла Павлу истинное лицо британцев и заставила внимательнее и доброжелательнее взглянуть на Наполеона.
Наполеон захватил Мальту «мимоходом» по пути в Египет. «Французская революция рассматривает Средиземное море как своё море и намерена в нём господствовать», – заявил он, вызвав гнев не только Англии, почитавшей себя владычицей морей, но и России. Для Павла важно было не столько море, сколько Мальта. Он ведь покровительствовал ордену святого Иоанна Иерусалимского, который владел островом больше двух веков, а Наполеон осмелился потребовать, чтобы рыцари покинули остров. Этого Павел снести не мог. Он принял всех рыцарей под своё покровительство, пригласил перебираться в Россию и заявил, что отныне Петербург становится их штаб-квартирой. Он вполне искренне считал себя спасителем Европы, и Орден, этот чудом уцелевший остаток рыцарства, состоявший из представителей старинных дворянских родов, казался Павлу естественным противником революции, врагом новых демократических учений, с которыми император вел борьбу.
Английские дипломаты прекрасно понимали казавшуюся им дон-кихотской позицию русского императора (они-то, люди практичные, видели в Мальте не какую-то чуть ли не святую землю, а важный стратегический пункт, базу операционных действий флота, который желает господствовать в Средиземном море).
Но отнять Мальту у Наполеона без помощи России англичане были не в силах. И они заверили Павла, что, как только общими силами свергнут французское правление (оно продолжалось всего два года), верховная власть на острове перейдёт к военному совету во главе с представителем русского командования. И Павел поверил… Помог и был счастлив: он (ну, пусть и при участии англичан) освободил землю своего Ордена. Но… 5 сентября 1800 года англичане (союзники!) заняли Валетту и подняли над нею британский флаг. Военным комендантом острова был провозглашён капитан английского флота сэр Александр Болл. Это было предательство! Оно потрясло Павла. И дело не только в том, что его обманули.
И не в материальных потерях. Он терял мечту, высокую нравственную цель. Ведь на Мальтийский орден он смотрел как на послушничество, в котором дворянство всех европейских стран должно было почерпнуть чувство чести и верности, необходимые, чтобы противиться воцарению идеи равенства, уже готовой охватить все слои общества. Эту идею Павел не мог принять, не мог с ней смириться. Никогда. Он даже запретил употреблять слова, напоминающие о революции: «гражданин», «отечество», «общество», «представители»… Уязвленный до глубины души, он официально объявил о выходе России из второй антифранцузской коалиции и заключил оборонительные союзы с Данией, Швецией и Пруссией. Кроме того, в ответ на предательское нарушение Великобританией договора о Мальте было введено эмбарго на английские суда, находившиеся в русских портах (число их доходило до трёхсот), и на имущество англичан. Было приказано не впускать в русские воды английские корабли, приостановить уплату долгов британским подданным, учреждены ликвидационные конторы, ответственные за хранение и продажу конфискованных у английских купцов товаров. Английские суда, находившиеся в Кронштадте, были задержаны, капитанов и матросов ссылали в далёкие от моря города – Тверь и Смоленск. В общем, как всегда и везде, за интриги правительства отвечать пришлось ни в чём не повинным людям. В судьбе сосланных принимал самое близкое участие исполняющий обязанности английского консула в Петербурге Александр Шерп. В Лондон он сообщал, что положение дел достигло крайних пределов и в скором времени должно измениться.
Надежды Шерпа на скорые изменения странным образом оправдались: 11 марта 1801 года император Павел I скончался от «апоплексического удара»…
Но до своей столь «прилично» объяснённой кончины он ещё успел основательно испортить нервы бывшим союзникам. Убедившись в их коварстве, Павел начал уже не предвзято, уже не под постоянным, упорным и неослабным давлением англичан, уверявших его в том, что Наполеон – чудовище, грозящее гибелью всему человечеству, приглядываться к тому, что делает Первый консул Французской республики. И увидел то, что его весьма порадовало: Наполеон разогнал Директорию, а за ней и Совет пятисот. Не означает ли это начала конца революции? Похоже, Бонапарт понемногу уничтожает республику. Уж не стремится ли он к восстановлению монархии? Значит, понял, что именно монархия – самая совершенная система государственного устройства, способная обеспечить мир и порядок. Значит, Бонапарт и Павел Петрович – единомышленники? Зачем же им враждовать? Тем более что настоящий-то враг у них общий – Англия.
Справедливость этого взгляда подтвердит весь дальнейший ход событий. Так что не стоит доверяться историкам, которые, доказывая «невменяемость» Павла, утверждают, будто он «внезапно из ярого врага Франции обратился в её доброжелателя». Как бы ни относиться к Павлу Петровичу (а он и в самом деле постоянно давал основания для неприязни и неприятия), во внезапности перемены отношения к Наполеону его обвинить нельзя. Это была не перемена, продиктованная изменением настроения монарха (такое тоже бывало). Это был продуманный, взвешенный пересмотр внешней политики державы.
Наполеон первый обратился к русскому императору с предложением заключить мир и неизменный союз двух держав, объяснив, что не видит причин для вражды между Россией и Францией (что было совершенно справедливо). Павел ответил, что согласен на мир, так как хотел бы вернуть Европе «тишину и покой». Кроме того, попросил Бонапарта «сделать что-нибудь на берегах Англии, дабы тем заставить её раскаяться в своём деспотизме и в своём высокомерии».
Более того, желая делом доказать, что прекращает поддержку враждебных Наполеону сил, Павел отказывает в гостеприимстве Людовику XVIII, лишает того пенсии и обязывает покинуть Митавский замок. Для Людовика это, конечно, удар, но отнюдь не неожиданный. Ещё в августе 1797 года он писал: «Уже довольно давно я избавился от мысли, что меня восстановят на троне иностранные державы. Признание Республики Императором Павлом не замедлит и не ускорит падения Чудовища, но мне будет досадно, если Россия потеряет невинность».
Ну, по поводу невинности могут быть разные точки зрения. Во всяком случае, Первый консул был доволен.
«Наполеон после этого первого успеха, – писал один из выдающихся знатоков эпохи академик Евгений Викторович Тарле, – решил заключить с Россией не только мир, но и военный союз. Идея союза диктовалась двумя соображениями: во-первых, отсутствием сколько-нибудь сталкивающихся интересов между обеими державами и, во-вторых, возможностью грозить (через южную Россию в Среднюю Азию) английскому владычеству в Индии». В том, что Англия – их общий враг, не сомневалась ни одна из высоких договаривающихся сторон. Наполеон планировал организовать континентальную блокаду Англии, закрыв для торговли с ней все европейские порты. Эти слова стоит запомнить, потому что именно отказ Александра I участвовать в континентальной блокаде станет одной из главных причин нападения Наполеона на Россию в 1812 году.
План Наполеона был гениален, и, если бы его удалось осуществить, торговое могущество Англии потерпело бы окончательное крушение. Он предполагал лишить Англию Индии, средоточия её богатства и могущества, и никто не мог быть в этом деле ему лучшим помощником, чем Россия.